Горячие ветры

– Ни в чём не угодишь, всё ей неладно. Что бы ни сказал, всё не так. А молчу – тоже неладно. Друзья зашли – морду воротит.

– Так вы по любви сходились?

– С ума сходились. Перед выпуском из училища, больше по пьянке. – Да вот, покажу. – Он достал бумажник. – Вишь, где она у меня, умеет прятаться: между шекелями и долларами. – Красивая? Показал я тебе, дорогая, Святую Землю, а дальше живи сама.

– Она в церковь ходит?

– Да нет, с чего? Когда Патриарх бывает по телевизору, то, когда и слушает.

Полковник терпеть не мог платить лишнего. Торговался ужасно. Что называется, до потери пульса. Не своего, продавца. А в Иерусалиме все продавцы говорят по-русски. Почти все из России.

– Девочка, – говорил он полной еврейке, – мы тебя всему выучили, образование у нас бесплатное, а ты ещё чего-то требуешь. – Обязательно много выторговывал и уходил от продавщицы довольный. Ещё бы, чуть её до инфаркта не довёл. – А зачем я свои кровные буду евреям отдавать.

– Вообще, знаешь, что тебе скажу, какой вывод: порядка тут нет. – Помолчал и после паузы усилил: – Никакого! Откуда взял? Я ж сразу на военных гляжу. Идёт пичужка в зелёной форме – штаны велики, ноги в ботинках болтаются, автомат не на плече, а на сгибе локтя. И… курит!

– У них женщины в армии служат.

– Да это-то, может, и неплохо. А парни военные стоят, тоже курят. Тоже с автоматами. Все расстёгнутые, наглые. Такие, хоть что, будут в народ стрелять. Всё равно, не много они навоюют.

– За них американцы повоюют.

– А эти вообще давно по морде не получали. Да, японский бог, порядка тут нет.

– Нас тут не хватает, да? Паша, не ругайся, грех. Забыл, что ли: за каждое, не только бранное, но и праздное слово взыщется.

– Если японский бог ругательство, как тогда разговаривать?

Его расположение к матушке Ирине было, конечно, замечено. Он же был личностью заметной. Ясно, что матери игумении донесли. И на четвёртый день утром у автобуса нашу группу встречала новая сопровождающая, монахиня Магдалина. Святую Землю любящая, досконально изучившая. Полковник на первой же остановке отвёл её в сторону и допросил. И рассказал мне, что узнал. А узнал он, что у матушки Ирины новое срочное задание – дальняя поездка с группой на Синай. А это дня три.

– Сам виноват, – хладнокровно сказал я. – Её из-за тебя туда отправили. Ты бы ещё в полный голос кричал о своей любви.

Полковник заговорил с такой болью, что я поверил в его искреннее чувство:

– Да я и любви-то ещё не знал! Перед выпуском в училище с лёту женился. Да, может, это у меня единственный шанс – создать семью. Детей же нет у меня! А я очень семейный! Мне же полета всего, и без хвостика…

– Молись! В храмах подавай о здравии жены. Венчанные? Венчайся!

– С ней? Никогда!

– Дело твоё. Но о матушке Ирине забудь!

– Забыть? А чего полегче не посоветуешь? Я запылал. Вот! – Мы стояли перед храмом в Вифании. Он истово перекрестился. А крестился он, как шаг строевой печатал. – Вот! Вот! И вот! И вот! И упал на колени и так треснулся лбом о плиты, что площадь вздрогнула.

– Не крестись на грех. Лоб береги!

– А зачем он мне теперь?

– Напомнить тебе пословицу: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт?

– Я лучше плиту расшибу.

Полковник даже чуть ли не курить снова начал. Но удержался. Молча сидел у окна автобуса, смотрел на пространства Святой Земли. Его крутило переживание. Иногда он даже как-то пристанывал.

Его переживание дало выход в его поступке, в Горнице Тайной вечери. Перед нами туда вошла группа протестантов. Мы вошли, крестясь, встали у входа и ждали. Они по команде выстроились. Их старший, не могу его назвать священником, громко что-то рассказывал. Вскрикивал, махал руками. Конечно, о том, что здесь были собраны апостолы и на них, по предсказанию, в день Пятидесятницы, сошёл Дух Святой. Рассказывал долго, наращивая вскрикивания. Матушка вполголоса переводила, что он тоже, как и апостолы, чувствует приближение Духа. «Я слышу Его! Он идёт! Он приближается! Я чувствую Его! Он близко! Он зде-есь! Он во мне-е-е!». И тут его прямо затрясло.

И через минуту-другую они уже все чу-у-ув-ству-у-у-ю-ю-ют!!! Вздевают руки, и, то ли хором кричат, то ли хором поют.

– Но орать-то зачем? – спросил полковник матушку Магдалину.

– Не знаю. Может быть, показать, что они такие, достойные Духа Святаго.

– Матушка, – попросил полковник. – Можно я его спрошу? Переведите.

Группа протестантов выходила. Полковник в самом деле резко тормознул их старшего. Взял за пуговицу.

– Ты чего в таком святом месте орёшь? Ты что, апостол? Какой тебе Дух Святой?

Протестант мгновенно вспотел. Матушка торопливо говорила ему: «Ай эм сори, ай эм сори!». Тот, прикладывая руку к груди и торопливо огибая полковника, говорил: «О, кей, о, кей». Их группа освободила Горницу Тайной вечери.

– Ну, Павел Сергеевич, ну, ревнитель нравственности, что ж Вы так? – выговорила матушка Магдалина полковнику. – Это ж мог быть скандал международный. Я прямо еле живая.

– С ними только так, – хладнокровно отвечал полковник. – Святая Земля, понимаешь, а они орать.

Я тоже поддержал возмущение полковника: очень уж показушно молился этот протестант. Моя поддержка улучшила его настроение.

– Ещё бы! Да и матушка Ирина меня бы одобрила.

– Ну, снова да ладом! Забудь о ней! Говорю по складам: за-будь! Ты человек сильной воли. Забудь. У тебя хорошая жена, запомни.

– Хорошая? С чего ты взял? Тебе б её, ты б её давно убил!

– Молись, будет хорошая. Ты русский мужчина! Русский мужчина верен жене! Единственной! Усвоил? И у русской жены единственный муж.

– Это в теории. А как в практике достичь? Тебе хорошо, ты уже старик. А я ещё кровокипящий.

Мы готовились к отъезду. Полковник очень страдал, пошёл в канцелярию узнать, когда вернётся группа с Синая. Сказали, что уже вернулась. Полковник рванулся увидеть матушку Ирину, но ему сообщили, что мать игумения сразу послала её сопровождать новую группу.

– Вот ведь какая Салтычиха! – возмущался полковник. – Да тут хуже, чем в армии!

– Не хуже, а лучше.

– Даже маршрута не сказали. А то бы я рванул на такси.

– Паша, опять двадцать пять?

– Можно, я одну сигаретку выкурю?

Думаю, в наступившую ночь он выкурил не одну сигарету. Аж лицом потемнел. И объявил мне, что не полетит в Москву, а поедет в Русскую Миссию и будет просить оставить его на Святой Земле.