Политическая наука №1 / 2018

Чтобы предложить действительно полезную критику системы и идеологии, политическому ученому нужно выработать довольно твердую позицию, которая будет (насколько это возможно) независимой от специфической для конкретного времени политической и дискурсивной моды. «Нормативная политология» (т.е. научная выжимка из политики, строящаяся на рациональном объяснении оценочных суждений) предлагает здесь предпосылки для оценочных суждений, помогающих политологу выйти за пределы того уровня суждений, которого уже не хватает в политическом повседневном дискурсе. В сущности, до Макиавелли политология в целом была такой нормативной наукой, при Аристотеле – наукой о «хорошей жизни» (благе), которую можно достичь через правильную политику. Но и Макиавелли формулировал оценочные суждения, даже если он относил их к эффективности политических мер: хорошо всё то, что позволяет достичь желаемой цели. Для политологов-марксистов «нормативное» тоже не было проблемой: «Политически было хорошо то, что возникло из партийной солидарности с целью освобождения от ненужного, особенно тисков капитализма». А для консервативного политолога Лео Штрауса релятивистская, либеральная политология, которая не ставила «должное» в центр политической мысли, была бессмыслицей.

Однако в понимании того, что из сущего может проистекать должное (во всяком случае, в чисто техническом, а не в этическом и, следовательно, политическом смысле), нельзя обращаться лишь к доводам разума. Поэтому классическая нормативная политическая наука уже невозможна. Но если бы политическая наука решила покончить с бывшей ролью «ориентирующей науки», которая обосновывала свою практическую ценность надежной постановкой норм и целей, то это была бы цена, которую нужно было бы заплатить за прорыв в научном исследовании политики. Однако еще не понятно, будет ли эта цена действительно заплачена. Скорее всего, нормативная политология будет основываться на новых принципах. И то, что на сегодня здесь имеется только программа, а не практика, также способствует кризису политической науки.

С одной стороны, на данный момент было бы лучше, если бы политическая наука исходила из эмпирически-антропологических, а именно: социально-биологических и эволюционно-психологических оснований. В этом случае такие понятия, как «нравственная интуиция», приобрели бы прочный эмпирический смысл, который вышел бы далеко за рамки статуса «философской концепции». То, что пытались измерить (понять) такие классики, как Аристотель или Гоббс, в своих размышлениях о «природе человека» путем сравнения небольшого количества наблюдений, а также сложных рассуждений, уже давно можно объяснить эмпирически с точки зрения науки, хотя исследования всё еще далеки от полного осуществления этих познавательных интересов. Однако теперь ясно, что «моральное априорное знание» на индивидуальном уровне существует так же, как и «гносеологическое априорное знание», и оно является при этом онтогенетическим априорным знанием для отдельно взятого человека, но филогенетически оно является апостериорным (знанием, основанным на опыте), т.е. представляет собой результаты миллионов лет эволюции нашего вида. Осознание этого не отменяет никаких моральных или политических решений, так же как и знание эпистемологических априори не освобождает нас от выбора между конкурирующими теориями или методами исследования. Тем не менее ключевой интуитивный принцип классической нормативной политической науки, что не все нормы чисто произвольны, если впоследствии формируется «хорошая жизнь» или, по крайней мере, устойчивое развитие, по-видимому, подтверждается эмпирически.

С другой стороны, можно легко заметить логическую структуру оценочных суждений в политической науке, которая к этому стремится. Но это позволяет принимать меры по улучшению практики оценочных суждений. По существу, оценивание состоит из трех элементов.

Во-первых, существует свидетельство об оцениваемом объекте, а именно о его существовании и его свойствах. Такое свидетельство может быть чем?то, находящимся между эмпирически подтвержденным (истинным) и эмпирически опровергнутым (ложным). Во всяком случае, оно должно быть конкретизировано путем проведения научной работы до тех пор, пока оно действительно не совпадет с фактами, т.е. пока не станет истинным с эмпирической точки зрения. В противном случае оценка просто не достигнет результата, поскольку она будет относиться к несуществующему положению дел, которое не существует или основывается только на оценочном суждении.

Во-вторых, существуют критерии оценки, например, нормативной теории, в которой говорится, какое действие хорошо, а какое плохо. Такими теориями были бы теория справедливости Джона Ролза или утилитарные размышления Джереми Бентама. Конечно, убеждение может быть доказано, т.е. эмпирически может быть как истиной, так и ложью. И хотя нормативная теория может быть логически безошибочной, она также может быть эмпирически ни истинной, ни ложной, потому что нет перехода между «сущим» и «должным». Во всяком случае, она может и должна быть по логике причинно-следственных связей «нормативно полезной», т.е. при исполнении того, что должно быть сделано, проявить именно те эффекты, которые она представляет в качестве «благоприятных». Таким образом, критерии оценки всегда могут быть включены в оценку только в результате принятия решения, а не эмпирического исследования. Поэтому выбор критерия оценивания всегда является спорным и обычно не безальтернативным. Здесь, следовательно, мы неизбежно покидаем сферу ответственности сциентизма.

В-третьих, подлежащие оценке факты и выбранный критерий оценки объединяются в оценочное суждение на том основании, что, подчиняясь требованию логической корректности, приводится аргументация того, в каком качестве оцениваемое положение дел выделяется в свете используемого критерия, а именно: как (скорее) хорошее или как (скорее) плохое. Оценка имеет очень сложную структуру, которую маскирует наша легкость при выражении оценочных суждений, но также указывает на то, что они находятся под определенным рациональным контролем. Это, в свою очередь, неблагоприятно для политической практики, потому что, с одной стороны, она во многом формируется оценочными суждениями в очень специфическом масштабе, но, с другой стороны, эти оценочные суждения часто бывают ошибочными. Что?то выбранное в рамках общественного развития как объект оценивания может быть взято ошибочно или в неполной мере; используемый критерий оценки может быть нормативно бесполезным или может быть подобран чисто интуитивно (на основании ощущений), а аргументация, лежащая в основе критерия оценки и объекта исследования, может оказаться логической ошибкой.

Таким образом, практика нормативной политической науки означает следующее: имеются практически полезные и нормативно применимые критерии оценки; значимые с практической точки зрения политические оценочные суждения принимаются на основании таких – вполне альтернативных – критериев оценивания и вводятся в политическую дискуссию; используемые в политическом дискурсе оценочные суждения подвергаются проверке на наличие вышеуказанных ошибок и при необходимости дорабатываются. С помощью всех этих достижений политическая наука сделала бы очень важный критический и при этом конструктивный вклад в такие дискурсы, которые касаются нынешней политической практики. Она же страдает от того, что политическая наука ввиду неразвитости ее нормативной составляющей в направлении эмпирической политической науки не может сделать этот вклад заслуживающим доверия. При постановке политических целей это часто приводит либо к волюнтаризму, либо к оппортунизму – и демонстрирует политикам, что при принятии сложных политических решений им не стоит ожидать от политической науки чего?то, что может указать путь. За этим нередко следует демонстрация презрительного отношения к политической науке со стороны тех практиков, за которых также, в свою очередь, часто бывает стыдно.

Альтернативой становится так называемый политический акционизм политических ученых в партиях, ассоциациях и фондах, при котором ежедневно оглашаются политические позиции в средствах массовой информации, в интервью и комментариях. Ведут свою деятельность и политические консультанты, основываясь на политических предпочтениях или, в худшем случае, на оппортунизме. Это очевидно не самое лучшее представление политической практики. В отличие от эмпирического знания эти оценочные суждения и наставления не прорабатываются систематически и не тестируются на основе строгих критериев качества. Таким образом, политика лишается большей части «критических знаний об устройстве порядка», в которых политическая деятельность, несомненно, нуждается. В сущности, становится ясно, что исследовательская область классической нормативной политической науки еще не раскрыла потенциал далеко обогнавшей ее эмпирической политической науки. Однако тот, от кого профессия требует бежать, в то время как он пока не способен ходить на двух одинаково длинных ногах, может, вероятно, впасть в кризис: сначала в кризис своей работоспособности, а затем и в кризис профессии в целом.