Труды по россиеведению. Выпуск 6

Хорошо известна точка зрения крайне правых и крайне левых идеологов: либерализм является питательной средой фашизма (шире – тоталитаризма), порождает его (не стоит удивляться схожести позиций антагонистов; вспомните Иосифа Виссарионовича: пойдешь налево, придешь направо; или – наоборот, точно не помню). Мне всегда был отвратителен этот вывод; он казался оскорбительным для высокой либеральной мечты и порядка. Сегодня я думаю так же. Но… опыт жизни в постсоветском обществе открыл мне следующее: там, где либеральное есть лишь фрагмент, набросок, «не-мейнстрим», оно может быть переработано в тоталитарное.

В каком-то, очень определенном, смысле либеральное 1990-х – начала 2000-х годов можно сравнить с НЭПом 1920-х. Последний был конвертирован в сталинизм. А его историческая роль свелась к частичному реанимированию страны после революций и войн, т.е. подготовке к тоталитарной переделке. Октябрь 17-го, помимо прочего, уничтожил новое, гражданское, то, что шло на смену традиционалистскому. Как становится очевидным сегодня, революция конца 80-х – начала 90-х смела новое советское (интеллигенция, наука, инакомыслие etc.), которое вроде бы победило, но в конечном счете было растерто в жерновах 90-х. Они перемололи не номенклатуру, КГБ, чиновничество, милитаризм и т.д., но это самое новое советское.

Старое советское, воспользовавшись невиданными в СССР возможностями и свободами, уничтожило новое советское. В Союзе этого быть не могло. «Застой» был формулой равновесия старого и нового. Так сказать, исторический компромисс. Следует подчеркнуть: новое по преимуществу было «гуманитарией», не имело организационных навыков и умения открытого противостояния. Поэтому оно и стало жертвой опытного хищника. Постсоветский либерализм был той пищей, пожрав которую начал возрождение русский тоталитаризм. Причем использовал главный либеральный инструментарий – право.

Об опасности права. Право как произвол

Правозащитники внесли в русское сознание и культуру идею права как фундаментальной, а не инструментальной ценности и тему прав человека (впервые я услышал это от Сергея Лёзова где-то в 1985 г.). Реализация этого была одной из целей перестройки и первых лет существования Российской Федерации. Но через четверть века оказалось, что законы и юридические механизмы используются не для обеспечения прав человека, но – напротив, для лишения его таковых. Казалось, общество устремилось к свободе, правовому порядку, безопасности на основе права, а въехало в «безурядицу» (В.О. Ключевский о Смуте) полицейско-юридического насилия и бессилия человека перед этой машиной.

Однажды в русской истории мы уже наступали на похожие грабли. Свободное развитие каждого – условие для свободного развития всех. Хорошо, точно, радостно. Даже трудно поверить, что это сказал вечно раздраженный, неудовлетворенный, заносчивый человек. И скучный. А эти слова действительно веселые. – Но оказалось, что его европейские, азиатские, латиноамериканские и т.д. ученики, отталкиваясь от этой максимы, соорудили в своих (и чужих) странах такие пыточные камеры, что…

В чем же дело? Марксизм начинался как гуманистическая утопия идеального будущего. Когда отцы-основатели закончили свой земной путь, их учение уже не было никакой такой утопией. А было: сложным сочетанием инструкции по безжалостному уничтожению наличного мира (разумеется, несправедливого, но разве бывает иной?), глубокого анализа социально-экономического устройства Европы второй половины XIX в. и атеистически-религиозного проекта «конца истории», которое навязывалось средне- и малокультурному большинству в качестве нового и единственного варианта спасения (в квазисотереологическом смысле). Почему марксизм победил? В России, Китае, Вьетнаме, Камбодже, Никарагуа, на Кубе и т.д. потому, что был удобным, эффективным, адаптивным (к совершенно разным национальным традициям) и беспощадным орудием и оружием для реализации безответственных планов по устроению лучшего мира. Марксизм является самым убийственным примером интеллектуально-психологического безответствия.

Правда, существует и другой марксизм – Каутского, Бернштейна, Жореса, социал-демократов и социалистов. Но они марксисты лишь в том смысле, что озабочены «судьбой человека» в его социально-справедливом измерении. Они использовали марксизм, присваивая себе некоторую его тематику, социальную критику и интенцию справедливости. Это – «европейский марксизм». Он так же отличается от евразийско-азиатско-латиноамериканского, как умеренно-влажный морской климат от резко континентального. Замечу: в том, что я говорю, нет ни грана климатического расизма (ведь и сам выходец из «резко континентальных»). К тому же климат в моем контексте – категория не природного мира, но – нравственного, т.е. выбор, решение, ответственность. (И хотя это уводит в сторону, не могу удержаться: формационные и цивилизационные концепции при всем их величии и блеске растаяли или замерзли (кому что ближе) как раз в марксистскую эпоху. Время безответственности.)

* * *

С марксизмом мы ушли в сторону от правовых материй. Но, повторю, мне кажется в чем?то сущностно схожим наше обращение с правом и этим научно-идеологическим феноменом. Однако Генеральная прокуратура России вернула меня к разговору о юридическом. Относительно недавно ее официальный документ зафиксировал: решение о передаче Крыма в состав УССР было принято президиумами Верховных советов РСФСР и СССР с нарушением Конституции РСФСР и СССР. Получается, что Генпрокуратура РФ хочет переписать историю. Это еще один пример того, как в неправовом по своему характеру обществе право можно использовать в качестве дубины.

Если еще вчера правящие круги России боролись с фальсификацией истории, т.е. с неверным или лживым, с их точки зрения, ее пониманием, то теперь они начали ее исправлять. Это примерно так же, как человек в свои зрелые годы, осознав какое?то свое действие в прошлом неправильным, объявляет его небывшим.

Ведь что сделала Генпрокуратура? Она объявила ошибочным действие кремлевской верхушки в 1954 г. Тем самым юридически вернула Крым в состояние до 1954 г., а все то, что было с Крымом после 1954 г., назначила считать небывшим. В том числе и Конституцию УССР 1978 г., согласно которой Крымская область являлась составной частью Украины.

То, что решение Генпрокуратуры с правовой точки зрения – нерелевантно, можно не обсуждать. Современная Украина – и это признано международным правом – полагает себя правопреемницей УССР. И на этом основании, а не вследствие решения Хрущева, рассматривает Крым своей составной частью.

В целом же решение Генпрокуратуры создает не просто опасный, но убийственно опасный прецедент. Пофантазируем. Генпрокуратура объявляет юридически несостоятельным и фактически недействующим решение Верховного Совета СССР о включении в состав РСФСР Карело-Финской ССР на правах автономной Карельской Советской Социалистической Республики (напомним: в 1940–1956 гг. Карело-Финская Республика имела уровень союзной). В этом случае Карельской автономии возвращают права союзной республики. А поскольку из состава СССР вышли все союзные республики, то Карело-Финская обретает независимость и госсуверенитет. То же самое можно сказать о Республике Тыва, которая в 1944 г. вступила в состав СССР, и т.д.

Генпрокуратура (читай: Кремль) хочет контролировать и переделывать не только российское общество, но и отечественную и мировую историю. В современной практике есть два типа сил: жесткая и мягкая, hard и soft powers. Россия, видимо, изобрела третью – юридическую, которой подвластно все – даже история.

Естественное право и идеология

Великий правовед (и по совместительству один из основателей французской политической науки) Леон Дюги говорил, что история знает два мифа, легитимирующих социальные порядки и власть, – сакральный и демократический (он же – либеральный, правовой). Второй приходит на смену первому. При этом речь идет не только о легитимации, но и о регулировании функционирования общества. Принципиально отличаясь друг от друга, оба мифа содержат важнейшее общее: признание равенства людей в главном. В рамках религиозного – перед Богом, в рамках правового (либерального, демократического) – перед правом. Это равенство (ключевое для культуры) обеспечивается естественным правом, которое, заметим, имеет сегодня два главных извода – религиозное и «посюстороннее».

Повторим: признание равенства людей в главном. В «неглавном» равенство в обоих случаях не предполагается. Поскольку иерархичность, плюральность, социальные различия суть имманентные для каждого общества состояния. Но не они являются предельными характеристиками человека[21 - О «предельном» и «непредельном» в человеке Монтескье: «Я являюсь человеком благодаря природе; я являюсь французом благодаря случаю».].

ХХ век принес иной миф, появился иной регулятор. Это не значит, что окончательно ушло сакральное; что же касается правового, то оно, напротив, резко усилилось. Просто появилось нечто третье. Идеология. Речь здесь идет не о консервативной, либеральной, социально-демократической; они вполне вписываются в правовую парадигму. Имеются в виду – коммунистическая, фашистская, национал-социалистическая (расставлены согласно временному ранжиру). Разумеется, эти идеологии во многом различны и даже антагонистичны. Но в двух пунктах идентичны. Оправдание насилия, борьбы и утверждение неравенства в главном (да, да, это относится и к коммунистическому мифу).

Все три идеологии (фашистская в меньшей степени) построены на классовой борьбе, борьбе рас, наций и т.д. И здесь большой роли не играет то, что коммунизм ставил своей конечной целью полное равенство во всем, а фашизм – построение солидаристского общества на базе корпоративного мира и сотрудничества. По дороге к этим целям и предполагалась, и осуществлялась политика насилия, направленная против абсолютного большинства граждан. Это?то и есть главное. Религиозное (сакральное) говорило: помиримся через любовь к Богу и друг к другу и во имя этой любви. Правовое (либеральное, демократическое): помиримся через договор и во имя мира (чтобы не было свары). Идеологическое: кто не с нами, тот против нас, кто не «мы», тот не имеет права на существование.

Суть идеологического точно выразил Карл Шмитт, крупнейший правовед и политический мыслитель ХХ столетия. Одновременно – «коронный юрист» Третьего рейха, теоретик тоталитарного нацистского режима, апологет антисемитизма. Ему принадлежит такая максима: «Скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, кто – ты». И «поправляя» Декарта: «Distingio ergo sum» («Разделяю, следовательно, существую»). Человек и коллектив существуют только в том случае, если у них есть враги. «Иметь врагов» равняется «существовать», «иметь врагов» – онтологическое качество. Бытие, бытийственность вне и без врагов и борьбы с ними невозможна по определению. Идентифицировать врага – важнейший шаг и единственный способ самоидентификации. Обо всем этом смотри постыдные и по-своему гениальные послевоенные дневники Карла Шмитта[22 - Schmitt C. Glossarium: Aufzeichnungen der Jahre 1947–1951. – Вerlin: Duncker a. Humblot, 1991.].

Вместе с тем идеология заимствует (может быть, точнее: эксплуатирует) важные компоненты у своих предшественников (во временном смысле). У сакрально-религиозного: наличная (физическая) жизнь человека лишь подготовка к будущей – в тысячелетнем рейхе, нескончаемом коммунизме. Остается только «верить» в это. Знать не дано. У либерального: особым образом интерпретируемый лозунг «свобода, равенство, братство». У одних для арийцев, у других для всех, кто будет жить при коммунизме. И это тоже идеал (цель). Если сейчас не получается, давайте работать (бороться) дальше. Может выйдет. Надо верить. То есть типологически схоже с заимствованием у религиозного.

Однако естественного права в составе идеологии нет. Наличие его сделало бы невозможным дискредитацию по социальным и национальным признакам. Тогда – в конечном счете – все были бы равны. Естественное право, напомним, это то, что объединяет (или соединяет) сакральное и профанное, трансцендентное и посюстороннее.

И еще одно обстоятельство. Религия и право говорят о человеке – личности и индивиде. Идеология о группе (массе) – классе, этносе, расе. У Б. Пастернака в романе утверждается, что с приходом Христа (христианства) закончилась история царств, империй и т.п. и началась история человека. Идеология, сметая религию и право, возрождает «массовости».

Сегодняшнее алкание идеологии крайне опасно.

Суд идет?

25 июня 2015 г. состоялась пятая сессия Конгресса интеллигенции. На ней было принято обращение провести «Общественный трибунал над сталинизмом, Сталиным и его ближайшим окружением» (настоящий суд – с судебной коллегией, обвинением, защитой). Его подписали многие (в том числе и я). Но некоторые положения этого обращения вызвали у меня вопросы. К примеру: судить Сталина и его приспешников «в соответствии с нормами советского права»? Для меня это сомнительно. При этом в проекте «Устава общественного трибунала…», представленного на сессии, с одной стороны, говорится о применении уголовного законодательства «периода правления Сталина» (1929–1953), с другой – о последующей передаче «материалов в уполномоченный орган государственной власти для принятия процессуальных решений в соответствии с действующим процессуальным законодательством РФ». Мне трудно представить, как можно судить Сталина (и любого другого деятеля прошлого) с позиций законодательства сегодняшнего дня.

Поначалу несколько соображений по поводу предмета разбирательства. С моей точки зрения, Сталин не может быть поставлен в один ряд с Молотовым, Кагановичем и др. И дело здесь не в масштабе преступлений и ответственности за них. Зададимся вопросом: не покончи Гитлер самоубийством, попади он в руки союзников, Нюрнбергский трибунал прошел бы в том же формате или нет? Думаю, было бы иначе. Кейтель, Шахт, Риббентроп и др. и даже Геринг – это одно, а Гитлер иное. Их судили за конкретные преступления. Для Гитлера это не просто «мелковато», это – ни о чем, не по адресу.

Объясню, что имею в виду. Дуче и фюрер переводятся на русский как «вождь». Не государственные деятели, не политики, но – вожди. Что-то из очень прошлого: вожди племен. Эти последние, как правило, совмещали в себе сакральную, властную, хозяйственную и иные функции. В силу определенных исторических обстоятельств вожди оказались возможными и даже востребованными в России, Италии, Германии, некоторых других странах. Глубокое разочарование в наступающей Современности (Modernity) с ее демократией, рынком, нестабильностью и неуверенностью в завтрашнем дне, плюс куча нерешенных проблем дня вчерашнего, плюс разрушительные последствия Первой мировой позволили этим «вождям» захватить власть.

Общим для Муссолини, Гитлера и Сталина была апелляция к славному прошлому. Итальянец облачался в тогу римского императора, немец обращался к реминисценциям из истории древних германцев, русский позже других, но все же устремил свой взор к «нашим великим предкам» (более всего, видимо, был солидарен с Иваном Грозным). Подчеркнем: дуче и фюрер опирались на дохристианское, языческое бытие своих народов, генеральный секретарь – просто на прошлое, словно не замечая в нем христианства и церкви (кстати, к языческим временам он и не мог обратиться по причине сравнительной краткости нашей дохристианской истории).

Однако все три вождя жили в обществах христианского типа. И хотели они этого или нет, были «вписаны» в структуру именно такого мира. В тот момент он переживал кризис – самопонимания, самоидентификации, веры, наконец (в Италии в меньшей степени). Народы, разуверившись во всем, ждали «спасителей». И они явились. На них в значительной мере были перенесены упования страждущих. Эти выродки были в глазах людей христами. Их образы заняли в душах итальянцев и немцев место Христа. В Германии просто говорили о Гитлере как о явлении арийского Христа[23 - Движение «немецких христиан», в которое вошло до четверти протестантских священников, утверждало, что Гитлер есть явление миру и в мир «арийского Христа».]. Муссолини было сложнее. Через «дорогу» находился Ватикан с Папой, а через другую – король.

У нас иная история. Наместником Бога, Христа традиционно был царь: царь – священник, царь – живая икона. Но царизм рухнул, а «неудачника, недотепу, подкаблучника Николашку» пристрелили (вместе с наследником). Душа же народа по-прежнему жаждала царя – спасителя, избавителя, грозного и справедливого. Сталин прекрасно справился с этой ролью. Не знаю, догадывался ли бывший семинарист[24 - В России хорошо известно, что мать Сталина мечтала видеть его священником. И мать Гитлера своего сына – тоже.], что в сознании народа, в опустошенной его психологии он занял место Божественного Царя. Но и одновременно реализовал многостолетний народный запрос на царя мужицкого, – и это включил в свой образ (человек из народа, в заношенных полувоенных кителях и в сапогах с заплатами). Кстати, народ простил ему и гонения на церковь, и уничтожение крестьянства, и пр.

Такого рода персонажи не подлежат суду. Даже Нюрнбергскому. Проблема в том, что хотят «разобраться» с историческим Сталиным, а он уже давно устойчивый миф. Из тех, на которых строится общественное самопонимание. Борясь со Сталиным-преступником, мы мало затрагиваем миф – опасный, разрушительный.

Скажу больше. В значительной степени я согласен с тем, что говорят о Сталине его поклонники – только у них все это вызывает восторг, а у меня ужас и отвращение. Для них Сталин и есть русская идея. В нем воплотилось все – и «Третий Рим», и «Православие. Самодержавие. Народность» (выяснилось, что именно он воскресил церковь из мертвых, а гнали ее исключительно кагановичи и губельманы), и вековечная коммунистическая мечта русского народа. Иными словами, пока власть и интеллектуалы пытались сформулировать национальную идею, люди нашли ее сердцем. Разумеется, какого?то официального одобрения верхов пока ожидать не приходится (что будет дальше, мы не знаем). Да в общем и не надо. Ведь Сталин – это «наша» сокровенная любовь, а не показуха или нечто навязанное. Когда-то Ленин утверждал, что Россия выстрадала марксизм. Оказалось: ошибся. «Мы» выстрадали Сталина.

Сегодня (может, «завтра» будет иначе) никакой, даже самый убедительный и доказательный рассказ о преступлениях Сталина не поколеблет его культа у большой части населения России. Ведь настоящей, действенной, рассчитанной на поколения (да-да!) десталинизации, декоммунизации, десоветизации не было (и не предвидится). Через десять лет после окончания войны (1955) в Западной Германии был проведен опрос об отношении к Гитлеру. Так вот, более 50% людей положительно оценили личность и деятельность тевтонского людоеда. После стольких усилий союзников, немецких демократов, после уничтоженной и униженной страны, после ее небывалого поражения, после экономического возрождения, после тотальной и жесткой денацификации[25 - К примеру, программа «Re-Education» предполагала принудительные экскурсии в места массовых убийств, демонстрацию в кинотеатрах зарубежных фильмов о концлагерях. Через общенациональную антинацистскую систему «Politische Bildung» прошло практически все население ФРГ.] немцы (в своем большинстве) сохранили любовь к Гитлеру[26 - Да и не только к этому «взбесившемуся неотесанному плебею» (Т. Манн). В 1959–1960 гг. в Западной Германии прошли многочисленные антисемитские погромы. Около 20% опрошенных граждан заявили тогда, что евреи отчасти сами виноваты в том, что их убивали.]. Кстати, и Муссолини у немалого числа итальянцев вполне себе герой и «отец народа». Что про нас-то говорить!

А каково отношение власти к Сталину-мифу? С одной стороны, он вроде бы должен мешать ныне начальствующим. Можно проиграть при сравнении, да и в тени этого гиганта остаться. Но с другой – выдвинув Войну на место центрального события русской истории, они, безусловно, возвели его на самый высокий пьедестал. Если важнейшее в нашем прошлом (и настоящем!) Война, а Сталин, чтобы там ни говорили его противники, главный в ней, то и получается… Я несколько раз писал (и не буду здесь повторяться) о том, что современный русский режим имеет своим происхождением Великую Отечественную – там его корни. И там он черпает историческую легитимность. Следовательно, Сталин – источник нынешней власти, «столп и утверждение». Поэтому сталинский миф, чтобы негативного о сталинизме ни говорили в разное время российские лидеры, – «живая вода» властной системы середины 10-х годов XXI в.

Каковы мои возражения против того, чтобы Сталина (да и всех его приспешников) судить по советским законам? Если мы пойдем на это, то придадим советскому «праву» (законам) статус права. То есть мы легитимируем и легализуем советскую систему. Логика здесь такова. Мы покажем, что Сталин нарушал советские законы, что он – преступник. Следовательно, автоматически признаем советские законы и утверждаем наличие в СССР правопорядка. Тогда все сводится к старому, прозвучавшему в докладе Н.С. Хрущева на ХХ съезде тезису: нарушение социалистической законности.

Вообще?то, конечно, имеется некая высшая элегантность в «советском» суде над Сталиным. Он убивал «нас» статьями своего законодательства, теперь мы найдем статьи для него. Его же удавкой – его же. Да, но таким образом Сталин отделяется от тогдашних законов. А он и есть эти законы. Иосиф Виссарионович не нарушал социалистическую законность, но – воплощал. Другое дело, что она и была абсолютным нарушением законности. Причем не какой?то «абстрактной», а выработанной в ходе эволюции европейско-христианского исторического субъекта («элементом» которого, вне сомнения, являются и русские).

Попутно замечу: советское законодательство принципиально отличалось от национал-социалистического. Гитлер не отменил Веймарской конституции 1919 г. и «буржуазного» правопорядка. Были внесены очень важные «тоталитарные» изменения, калечившие правовую систему. С годами «правоприменение» становилось все более насильственно-террористическим. Специалисты говорили о двух государствах в рамках Третьего рейха: традиционном Веймарском и новом национал-социалистическом. Причем пространство первого постоянно сужалось. И тем не менее сохранялись остатки правовой государственности.

Большевики же, что хорошо известно, начали с принципиального отказа от ценностей цивилизованного мира. Отрицались религия, государство, право, семья, частная собственность, деньги etc. Жизнь оказалась сильнее. Что?то пришлось вернуть, – правда, в изуродованном виде. Это касается и юридической материи.

Внешне имелись конституции (1918, 1924, 1936, 1977), законы, суды, прокуроры, адвокаты. Но право не возвратилось в советское общество. (Речь даже не о чисто террористических законах, подзаконных актах, постановлениях и т.д.) Приведем пример – КПСС. В Конституции 1936 г. о КПСС (тогда – ВКП (б)) говорится в глубине текста и как?то мимоходом (Глава Х. «Основные права и обязанности граждан», ст. 126): «Наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса, трудящихся крестьян и трудовой интеллигенции добровольно объединяются в Коммунистическую партию Советского Союза, являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за построение коммунистического общества и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных»[27 - Конституция общенародного государства. – М.: Политиздат, 1978. – С. 242.]. – Заметим: все это как?то рыхло, общо, не по-юридически. Декларативно.

Ситуация несколько изменилась в Основном законе 1977 г. В главе I «Политическая система» имеется знаменитая ст. 6. «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия»[28 - Там же. – С. 113.]. Это уже весомее, определеннее, так сказать, политичнее.

Действительно, коммунисты верховодили во всем. Только вот одна неувязочка. С 1917 по 1991 г. в СССР не был принят закон о коммунистической партии. Поэтому даже в рамках советского права это была нелегальная, подпольная организация. Конституционные тексты 1936 и 1977 гг. провозглашали господство не существовавшей в правовом пространстве организации. Парадоксальным образом, некую легитимность КПСС придал Указ Б.Н. Ельцина о запрете деятельности этой «партии» на территории (тогда еще) РСФСР. Ведь нельзя же юридически запретить то, чего юридически не существует. Эдакая посмертная легитимация и легализация.

В отличие от сталинского Союза, в гитлеровском рейхе 1 декабря 1933 г. был принят Закон об НСДАП («корпорация публичного права»)[29 - Точное название: «Закон об обеспечении единства партии и государства».]. То же касается правового статуса первого лица в Союзе и в рейхе. Никакого генерального секретаря в конституционных текстах и законодательстве нет и в помине[30 - В проекте «Устава трибунала над Сталиным» говорится о «превышении должностных полномочий». Но какие должностные полномочия были у главы нелегальной по этому самому праву партии?]. А вот Гитлер озаботился своим правовым положением. 1 августа 1934 г. внес изменение в Веймарскую конституцию: «Законом о главе Германского рейха» он объявлялся одновременно и рейхспрезидентом, и рейхсканцлером. 2 августа 1934 г., в день когда умер Гинденбург, Гитлер упразднил пост президента, теперь он был «фюрер и рейхсканцлер».

Да, вдогонку. Закона о КГБ у нас тоже никогда не было. И нигде в «правовых» документах эта организация не упоминалась. Нелегалы…

Мне возразят: принципиальный отказ судить Сталина есть заблуждение. Вы утверждаете, что Сталин – миф, Сталин – псевдохристос, Сталин – псевдосакральный царь, Сталин – русская идея не может быть «измерен» статьями законодательства (советского, но это в данном контексте не важно; главное вообще правом). Напротив, скажут мои оппоненты, через суд мы демифологизируем такого Сталина. С «небес» да на грешную землю. И смотришь: это уже не псевдобог и сказочное «наше все», а человек, нарушавший законы, виновный в таких?то конкретных преступлениях.

В противном случае – если не судить – Сталин останется во всех этих своих образах. То есть Вы сами того не ведая, льете воду на мельницу сталинопоклонников. Все Ваше рассуждение есть по сути апология Сталина, пусть цели были прямо противоположные.

Что ж, частично я готов принять эти гипотетические возражения. Вообще заманчиво (в хорошем смысле) отбросить высокопарность, мифологию и перейти к нормальному юридическому «разговору» с гражданином Сталиным (Джугашвили). Наверное, кому?то (даже, допускаю, многим) это откроет глаза на «полководца полководцев» (маршал Д. Язов о своем Верховном). Разве не этого хотим мы?!

Но… представим себе немцев в нашей ситуации. Рейх устоял во Второй мировой. Гитлер умирает (скажем) в 60-е. Режим смягчается, на XXIV съезде НСДАП в Нюрнберге канцлер Шахт обвиняет почившего фюрера в нарушениях национал-социалистической законности. Реабилитируют Рема, Канариса и др. Затем все происходит примерно по нашему сценарию… И в 2015 г. демократическая общественность Германии, обеспокоенная ростом симпатий к Гитлеру и расширением гитлеровских практик в немецкой повседневности, приходит к идее трибунала над этим преступником и его бандой. Трибунала, разумеется, общественного. Что эти прогрессивные люди с основательностью, присущей «германскому гению», и делают. Затем материалы передаются в Прокуратуру Федеративной Республики.

Чиновники немеют от неожиданности. Им предлагают начать уголовное преследование бывшего «фюрера и рейхсканцлера» и его окружения за нарушение законов 30–60-х годов ХХ в., давным-давно не действующих. К тому же и созданных этими «фигурантами». Тем самым прогрессивная германская общественность не только «признает» эти законы, но и поднимает вопрос об актуальности их использования, т.е. своеобразной реанимации. Следовательно, «юридические практики» гитлеровских времен переживают второе рождение…