Культурогенез и культурное наследие

Анализ очерченного круга источников позволит осуществить культурную атрибуцию топохронов с точки зрения этно-социального состава общества средневековой Ладоги, установить домостроительные, производственные, судостроительные и иные традиции, составляющие общую картину культуры города. Интерпретация определенных нами источников может служить основанием для выделения типичных и уникальных черт в культуре средневековой Ладоги, проследить этапы формирования ее культурного ландшафта от места стоянки на торговых путях до сложения средневекового города.

Никифорова Н.В.

Вопросы методологии технологической истории в журнале «Технология и Культура» (США)

Во второй половине 1950-х годов двадцатого века в США появилось Общество технологической истории (Society for the History of Technology SHOT). У истоков создания организации стоял Мелвин Кранцберг, один из ведущих представителей научного направления, которое можно назвать технологической историей культуры. Он работал в традициях школы «Анналов», его книга «Технология в цивилизации Запада» считается важнейшим трудом по технологической истории[35 - Kranzberg М. Technology in Western civilization V. 1-2. – Oxford Univ. Pr.,1967.]. Задачей общества стало изучение взаимосвязи технических изобретений, технологических новшеств с различным социокультурными процессами в широком культурном контексте. Исследовательская деятельность общества технологической истории направлена не только на историю изобретений, но и на понимание роли технологии в истории культуры – это и технологическое обеспечение политической, экономической, художественной деятельности, и то, что называется политическими технологиями, и роль технического прогресса в социальной дифференциации. Кроме того, важной исследовательской задачей стала проблема закономерностей и случайностей в технологической истории человечества.

С 1959 года Общество технологической истории совместно с издательством Джон Хопкинс Юниверсити Пресс (John Hopckins University Press) выпускает ежеквартальное издание «Технология и Культура» (Technology and Culture)[36 - Technology and Culture [Полнотекстовая версия журнала] // http://muse.jhu.edu/journals/technology_and_culture/]. Издание позиционируется как междисциплинарное и международное. На страницах журнала публикуются статьи и исследования ученых самых различных областей – истории, социологии, правоведения и политологии, машиностроения, архитектуры, экономики, философии, филологии. Кроме того, в журнале размещается информация о различных общественных событиях и мероприятиях, связанных с технологической историей, афиша выставок технических новинок. Некоторые выпуски создаются как тематические, например, номер может представлять дискуссию на тему природы и сущности технологической мысли, другой содержит статьи по истории технологии в скандинавских странах[37 - См. Technology and Culture. – 1999. – № 40 (2); Technology and Culture. – 1998. – № 39 (3).].

Следует отметить, что понятие «технология» используется в журнальных публикацияхв чрезвычайном многообразии значений. В предисловии к одному из номеров 2006 года, при подведении итогов почти тридцатилетней истории журнала, сказано, что однозначно определить понятие «технология» невозможно. Слово «технология» в английском языке контекстуально нагружено. Считается, что содержание понятия сильно трансформировалось и символически обогатилось в течение XX века, особенно важен в этом отношении период Второй мировой войны, когда технологические прорывы переживались как национальные победы, давали повод к единению народа, заглушая, отодвигая на второй план «капризный и норовистый» национальный характер. Не случайно, с тех пор понятие «технологии» утратило тот отрицательный оттенок, которым оно было нагружено в философской мысли первой половины XX века, когда размышляли о репрессивной стороне технологизации различных сторон человеческой жизни, и стало использоваться нейтрально, например, в таких словосочетаниях как «политические технологии»[38 - Technology and Culture. – 2006. – № 47 (3). – С. 2.].

Руфь Олдензиль (Dr. Ruth Oldenziel)[39 - Руфь Ольдензиль – профессор технического университета Эйндховена в Нидерландах (Eindhoven University of Technology Faculty of Technology Management), автор книг «Making Technology Masculine: Women, Men, and the Machine in America, 1880-1945 (1999); Gender & Technology, 2003.] говорит о термине «технология» как о модном американском словечке середины XX века, обладающем социальными, расовыми, тендерными коннотациями. Она приводит иронический исторический факт о протестном выступлении против Британской энциклопедии (Enciclopedia Britannica) из-за того, что в авторитетном английском справочнике слово «технология» отнесено к мужскому роду[40 - Oldenziel R. Signifying Semantics for a History of Technology. – Technology and Culture. – 2006. – № 47 (3). – Р. 377-385.].

Темы исследований, результаты которых публикуются на страницах журнала «Технология и культура», варьируются от описания конкретных технологических артефактов, как, например, радио, портативные батарейки или автомобили до методологических и эпистемологических наблюдений по вопросам понимания технологии.

К примеру, в последнем, январском, номере журнала Эрик Хинтц (Eric S. Hintz) пишет о революционном технологическом новшестве XX века, которым, по его мнению, стало изобретение портативных батареек в 1942 году[41 - Eric S. Hintz. Portable Power: Inventor Samuel Ruben and the Birth of Duracell. – Technology and Culture. – 2009. – № 50 (1). – Р. 24-57.]. Этот элемент питания предвосхитил появление транзисторов и стал основой функционирования значительного количества военных и потребительских товаров. А. Холи (I.В. Holley) рассказывает о модернизации производства кирпича в Америке XIX века. Дело в том, что желание привнести инновационные технологические изменения в производство заставляло инженеров модернизировать процесс формовки и обжига. Однако в расчет не брался тот факт, что глина, добытая в различных месторождениях, требует различных способов обработки перед обжигом. Только по прошествии долгих лет, после череды неудачных экспериментов в производственный штат были включены керамисты. Тогда удалось достичь эффективной модели производства и управления ресурсами. Норрис Поуп (Norris Pope) видит в системе железнодорожных сигналов начальную ступень развития информационных технологий, первый шаг на пути к современному управлению информацией и передаче данных.

Лилиан Хилари-Перес и Кэтрин Верна (Liliane Hilaire-Pеrez and Catherine Verna) рассуждают о механизме распространения технологий в Европе и за ее пределами. Результатом работы становится переоценка географических рамок – границы распространения европейских технологических практик не совпадают с границами государств и континентов, расширяя тем самым пределы европейской и евро-американской цивилизации.

Проблемам эпистемологии технологической истории был посвящен специальный выпуск 1999 года[42 - Technology and Culture. – 999. – 40 (2).]. Во вступительном слове к номеру отмечается, что большинство современных историков и социологов техники предпочитают подчеркивать случайность, обнаруживаемую в начале каждого технологического решения.

Целый ряд материалов посвящен сопоставлению технологической истории в традиционной и современной (модернизированной) культуре. Дэвид МакГи (David McGee), рассуждая о европейском Средневековье, утверждает, что истинное, чистое техническое творчество возможно только посредством ремесленника, так как он не использует чертежей и создает объект, изменяя свою тактику интуитивно, не ориентируясь на проект. Кризис интуитивного подхода, наблюдаемый в современной культуре, заставляет исследователей переоценить опыт традиционной культуры[43 - David McGee. From Craftsmanship to Draftsmanship: Naval Architecture and the Three Traditions of Early Modern Design. – Technology and Culture. – 1999. – № 40 (2). – Р. 209-236.]. Пьер Клод Ренар (Pierre Claude Reynar) обратился к истории бумажных фабрик во Франции XVIII века. Изучая многочисленные исторические источники, он пришел к выводу о том, что многие владельцы фабрик не торопились ремонтировать и обновлять производство, не видели смысла в техническом прогрессе. Автор статьи выводит значимый тезис о том, что стремление владельцев фабрик использовать имеющуюся материальную базу на пределе возможностей, нежелание обновлений ради получения максимальной прибыли значительно затормозили поступательное движение технологической мысли в Европе.

В отдельную группу можно выделить статьи методологического характера, в которых предлагаются различные подходы к возможности объединить многообразные технологические артефакты в целостную технологическую историю культуры. Михаэль Кард и Андреас Кнай (Michael Hard, Andreas Knie) в статье «Грамматика Технологии: разработка дизельных двигателей в Германии и Франции 1920-40х годов»[44 - Hard М., Knie А. The Grammar of Technology: German and French Diesel Engineering, 1920-1940. – Technology and Culture – 1999. – № 40 (1). – Р. 26-46.] предложили увидеть путь развития технологических разработок в модели функционирования грамматического уровня языковых систем и обратились к понятию технологического стиля. Авторы предлагают социолингвистический подход к истории и социологии технологий, уверены, что конструктивистские и семиотические подходы позволят выйти на новые направления исследований.

Выборочный анализ статей показал разнонаправленность и динамику познавательных проблем, затрагиваемых авторами. Аккумулировав в одном проекте разработки различных научных областей, создатели журнала организовали благодатную почву для формирования новых познавательных стратегий, стремления к новому методологическому инструментарию. Можно сделать вывод, что изучение технологической истории приводит к переосмыслению морфологии и типологии культуры.

Соловьева В.Л.

Модернизация культуры: основные концепции

Проблема выяснения сущности и источников модернизации волнует ученые умы уже почти два столетия. Но, чтобы понять сущность модернизации, необходимо разобраться с родственным ему термином – «модернити», «модерность». Под ним подразумевается период, наступивший после европейских буржуазных революций и вплоть до 1970-х годов XX столетия, некоторые рассматривают его как «модернити». В эпоху Ренессанса и Реформации актуализировался процесс рационализации мира, получив институциональный аспект в эпоху Нового времени. Именно этот процесс, подкрепленный впоследствии возникновением национальных государств и систематического капиталистического производства, сделало Европу источником и катализатором модернизационных трансформаций в мировом масштабе[45 - Гавров С.Н. Модернизация во имя империи. Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России. – M.: Едиториал УРСС, 2004. – 352 с.].

Интерес к европейской истории Нового времени сопровождает историографию XIX века на всем его протяжении. В конце XIX – начале XX вв. в представлениях о специфике историко-культурного процесса Европы появилась дихотомия традиционное – современное. В такой модели исторического процесса под модернизацией понимается «совокупность социальных, экономических, политических, культурных и иных процессов, связанных с переходом от традиционного (доиндустриального, аграрнотрадиционалистского) общества к современному индустриальному и формирующемуся постиндустриальному обществу, основанному на инновациях во всех сферах жизни»[46 - Пантин В.И. Волны и циклы социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. – М.: Наука, 2004. – С. 7.].

Проблема модернизации была важной темой исследований М. Вебера. Из его работ следует, что в европейской культуре, начиная с античности, было заложено стремление к рационализации, которое актуализировалось в XVI – XVIII в., прежде всего и раньше всего в протестантской этике. Европейская рационализация, по мнению Вебера, носила всеобъемлющий характер, охватив экономику, политику и духовную сферы. В результате этого возникала современная европейская цивилизация. М. Вебер первым показал связь между религиозно-культурными установками и хозяйственным устройством, формами господства[47 - Вебер М. Протестансткая этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения / Сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова; Предисл. П.П. Гайденко. – М.: Прогресс, 1990. – С. 44-271.].

По мнению Вебера М. традиционность определяется следующим образом: «держатся за старину, удерживают переданные по наследству навыки и передают их следующим эпохам, даже в том случае, если их прежнее значение давно утрачено»[48 - Вебер М. История хозяйства. Город. – М.: Канон-Пресс-Ц. Кучково поле, 2001. – С. 21.].

Главными катализаторами развития современного капитализма М. Вебер видел войну и роскошь, особенно «демократизацию» роскоши, увеличение производства продукции для массового сбыта. Массовый сбыт подразумевал под собой удешевление процесса производства, а значит и уменьшение стоимости товара, т. е. снижение цен. Особенно явно данный процесс проявился, начиная с XVI – XVII вв. Массовый сбыт подразумевает под собой и разделение труда, для увеличения массы производства. Как отмечал К. Маркс «Накопление капитала усиливает разделение труда, а разделение труда увеличивает количество рабочих; и наоборот – увеличение количества рабочих усиливает разделение труда, так же как разделение труда увеличивает накопление капиталов»[49 - Маркс К. Социология: Сборник / Вступ. Статья Ю.Н. Давыдова. – М.: КАНОН-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000. – С. 186.].

По мере разделения труда, рабочий все в большей степени попадает в полную зависимость от машинообразной работы. В результате увеличения числа рабочих, увеличивается конкуренция, что способствует снижению «цены» рабочего. Но в любом случае стремление к удешевлению производства в свою очередь дало мощный толчок для появления все более новых и более совершенных изобретений.

Французский социолог Р. Будон отметил, что в традиционном обществе отношения родства доминируют, определяя все остальные типы отношений; традиция – это предмет почитания; изменения в обществе данного типа воспринимаются как нечто опасное; отношения между членами общества имеют эмоциональный оттенок. В модернизированных обществах роль отношений родства минимальна; поведение людей определяется в большей степени с точки зрения рациональности, нежели традиции; изменения в обществе воспринимаются как норма, чем как исключение; отношения между людьми носят эмоционально нейтральный характер[50 - Будон. Р. Место беспорядка. Критика теорий соц. измен. – М.:Аспект-Пресс,1998. – 284с.].

Хотя между странами, а иногда и внутри отдельных государств, существуют культурные отличия, оказывающие сильное влияние на их реформирование, тем не менее, они проходят сходные этапы на пути перехода от традиционного общества к современному. Основная разница в процессе модернизации заключается во временных рамках и в ответной реакции на изменения внутри общества. Данный процесс может происходить раньше или позже, быстрее или медленнее, а общество может благосклонно принимать эти изменения, или же отторгать их. Но, несмотря на разницу в готовности к эндогенным изменениям, данный процесс будет иметь место[51 - Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация. Кн. 1. – М.: АСТ, 2004.].

Как заметил Зомбарт В., развитие, «которое капиталистический дух пережил в течение европейской эпохи истории» совершалось у всех народов, «но … у различных народов ход его был различен, будь то по разнице в степени мощности или же в различной пропорции смешения находившихся налицо разных составных элементов капиталистического духа»[52 - Зомбарт В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. – М.: Наука, 1994. – С. 129.].

Теория модернизации, получившая широкое распространение в 1950-е годы, основывалась на представлении об однозначном преодолении отсталости в ходе «гонки за лидером» в экономическом и социальном развитии, а соответственно, в интенсивном заимствовании ценностей, норм и стереотипов поведения людей. Общеизвестная концепция стадий развития преобразовалась в универсальную экономическую формулу всеобщих предписаний.

Пересмотр европоцентризских концепций берет свое начало еще в 1960-х годах, а уже в 1970-х годах произошла смена парадигм. В.И. Пантин выделяет три основных волны в развитии теорий модернизации.

Первая волна – 1950-1960-е годы – в большей степени основывались на представлениях об универсальности линейно-поступательного развития социума от «традиционного» общества к «современному», ориентированному на Западные страны. Т. е. развитие общества рассматривалось как универсальный процесс, с одинаковыми этапами для всех стран и народов.

Вторая волна – 1970-е – середина 1980-х гг. – характеризовалась отрицанием упрощенного характера развития обществ. В это период многие авторы отмечали сложное взаимодействие «традиционного» и «современного» в процессе модернизации, это две противоположные стороны развития социума, которые в процессе взаимодействия взаимопроникают и обуславливают друг друга.

Третья волна развернулась с конца 1980-х гг. и продолжается по настоящее время. В этот период складывается концепция модернизации обществ с учетом национальной культуры, без навязывания западных ценностей, т. е. синтез универсализма и партикуляризма[53 - Пантин В.И. Волны и циклы социального развития: Цивилизационная динамика и процессы модернизации. – М.: Наука, 2004.].

Рассматривая изменения, произошедшие в теории модернизации, Н.Н. Зарубина отмечает, что в новой теории модернизации конца 60-х – 70-х гг., модель мирового развития уже выглядит не однолинейной, как в вестернизаторской теории, а полилинейной, допускающей значительные изменения в области своего дальнейшего развития. Согласно этой теории, современная цивилизация зародилась в Европе и распространилась по миру, оказывая свое воздействие на другие сообщества, которые, будучи ориентированы на западную цивилизацию, имеют собственную динамику и сохраняют свою самобытность.

В середине 70-х годов изменение концептуальных подходов привело к пересмотру важности традиционных культурных ценностей и норм в процессе перехода традиционного общества к современному. Специфические особенности сознания и мировоззрения признаются важными системообразующими концептами генезиса культуры данного общества, обеспечивающим его стабильность.

В связи с этим к середине 80-х годов намечается смена основного направления модернизации, выразившаяся в развитии идей «модернизации в обход модернити». Главной проблемой развития оказывается поиск конкретного пути традиционных обществ к индустриальной экономике, который предполагает сохранение единства внутренних и внешних, экономических и социокультурных факторов. В контексте новейшей, сформированной в конце 80-х – начале 90-х гг. схеме модернизации уже не просто учитываются социокультурные особенности незападных сообществ, но идут поиски принципиально новых путей, учитывающих собственные социокультурные ценности и нормы[54 - Зарубина Н.Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. – СПб.: РХГИ, 1998.].

За вторую половину XX века теория модернизации претерпела ряд важных трансформация. Начиная от понимания модернизации как процесса европоцентристской рационализации незападных сообществ и заканчивая пониманием самоценности каждой культуры, с ее собственными социокультурными системами и законами.

Керс С.А. (Санкт-Петербург)

Генезис молодежной культуры в общекультурном контексте

В существующем сегодня сложном, плотном сплетении таких разноуровневых явлений как массовая культура, потребительская культура и т. п. сложно выделить для анализа след деятельности самой молодежи и притом отличить его от молодежно-ориентированной активности в различных сферах социальной действительности. Подобная «принудительная институционализация» такого самостоятельного явления как молодежная культура со всей очевидностью имеет корни, исходящие из экономических и, в меньшей мере, из социокультурных нужд. Нашей задачей становится поиск и определение именно последних, поскольку именно они выступают в роли фактора формирования молодежной культуры.

Несмотря на уже достаточно длительный период разработки вопроса, по-прежнему сложно точнее определить период истории культуры, когда впервые проявляются тенденции к вынужденному или спонтанному (зависит от аспекта исследования) выделению молодежи в социальную группу, ставшую объектом исследований. Последние с определенной долей конкретности характеризуют этот процесс как параллельный процессу индустриализации. С.И. Левикова, например, рассматривает молодежную культуру как «своеобразный побочный продукт» индустриализации[55 - Левикова С.И. Молодежная субкультура. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. – 608 с.]. За эпитетом «побочный» скрывается целая цепь размышлений в контексте социологической, психологической, ювенологической, культурологической, и даже философской проблематики, включающей теории смены общественных формаций, межпоколенческих и межкультурных взаимодействий, стадий формирования личности и т.д., вплоть до конкретных вопросов аксиологии.

Широкое распространение получил такой подход к изучению истоков данного явления, при котором последовательно сопоставляются теории различных наук, предлагающих самостоятельные взгляды на истоки и факторы формирования молодежной культуры. В частности исследования М. Мид, С. Эйзенштадта, К. Мангейма, постфрейдистов и т.д. Среди отечественных исследователей встречаются ссылки на работы психологов (А.Б. Залкинда, И.С. Кона, М.М. Рубинштейна, Н.Н. Рыбникова), социологов (В.А. Ядова, А.Г. Здравомыслова, С.Н. Иконниковой, В.Т. Лисовского)[56 - Основы ювенологии: опыт комплексного междисциплинарного исследования / Науч. ред. Е.Г. Слуцкий, отв. ред. И.В. Скомарцева. – СПб.: БИС-принт, 2002. – С. 9-18.]. В последнее десятилетие появилась объективная необходимость, а с ней и тенденция к интеграции различных исследовательских подходов не только в виду комплексности изучаемого явления, но и по причине, собственно, наличия глубинных взаимосвязей в знаниях различных отраслей науки.

Социологические исследования год за годом предоставляют данные, убедительно доказывающие отсутствие или, по меньшей мере, незначительно низкие показатели наличия межпоколенческих конфликтов (в сфере ценностно-нормативного взаимодействия), однако, в массах по-прежнему распространено мнение, что таковые наличествуют[57 - Левикова С.И. Молодежная субкультура. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. – С. 74; Золотова Т.Л. Ценностные ориентации россиян разных поколений // Грани культуры: Вторая международная научная конференция. – СПб., 1997. – 358 с.]. Эти конфликты могут быть рассмотрены в различных аспектах. Например, обращаясь к исследованиям до середины XX века, мы находим подтверждения тому, что конфликт поколений существует с первобытных времен и укоренен не только в сознании, но и в подсознании каждого поколения. Молодежная же культура становится ярким проявлением этого конфликта в условиях ускорения жизненных темпов, вызванных технологическим прорывом. Однако остается и другая сторона – связывающая возникновение молодежной культуры и процесс индустриализации, становление культуры индустриального типа. Для нас важной становится проблема трансформации каналов, способов трансляции социального опыта, в котором закреплены общественные нормы и ценности.

Сам факт изменений в сфере межпоколенческой «коммуникации» свидетельствует об изменении отношений на общекультурном уровне. Исключение или, по крайней мере, снижение значимости традиции, служившей средством трансляции, ее подмена новыми средствами хранения и трансляции социального опыта одновременно пробудили общественную рефлексию, открывшую ее неспособность удовлетворить требования нового типа социальной организации. То изменение социального положения, которое фиксировал обряд инициации в традиционном обществе, становится компетентностью отдельного социального института, в котором главенствуют либерализация и рационализация, служащие на благо не коллектива, а каждого индивида, его личности. Во-первых, это уже свидетельствует о разрыве личности и коллектива. Во-вторых, этим можно объяснить тот факт, что первые признаки девиации в молодежной среде наблюдались среди студенчества[58 - Левикова С.И. Молодежная субкультура. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. – С. 63.] – ее образованного контингента.

Естественно, что практическое традиционное знание далеко не всегда поддерживается теоретическим. Как пишет К. Кенистон: «Дети начинают замечать, что их родители в жизни не придерживаются тех принципов, которые они сами же проповедуют»[59 - Цит. по: Левикова С.И. Молодежная субкультура. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. – С. 66.], это расхождение мы наблюдаем в повседневности – «эффект повседневности». К. Манхейм пишет следующее: «примитивные общества не знали интеллектуальных конфликтов молодежи, поскольку там не было существенных расхождений между нормами поведения в семье и в обществе в целом»[60 - Манхейм К. Диагноз нашего времени. – М.: Юристъ, 1994. – С. 445.].

Выше мы постарались указать и обосновать основополагающую причину возникновения молодежной культуры: переход к социальной организации нового типа и как следствие – изменение способов трансляции социального опыта. Далее, необходимо более подробно остановиться на молодежных субкультурах, ее составляющих.

С самого начала проведения исследований ни у кого не вызывало сомнений то, что молодежная субкультура изначально воспринимается как разновидность проявления маргинальности. Естественно, что маргинальность подразумевается здесь в соотношении «молодежная субкультура – культура общества». Вопрос же внутренней маргинальности отпадал, по крайней мере, в связи с введением такого понятия как peer group, определяющей «эрзац-статус» индивида в ней состоящего[61 - Омельченко Е.Л. Молодежные культуры и субкультуры. – М.: Ин-т социологии РАН, 2000. – С. 34.]. Однако такое явление можно объяснить только диалектически, т.к. понятие социального статуса[62 - «Статус – положение субъекта в системе межличностных отношений, определяющее его права, обязанности и привилегии» (Социальная психология. Словарь // Под ред. А.В. Петровского. – М.: ПЕР СЭ, 2006. – 176 с.).] не применимо к группам, которые определяются как не иерархические и бесструктурные. Возникает вопрос: почему у индивида появляется необходимость во включении в субкультуру?

Молодежные группы, которые мы можем назвать представителями той или иной молодежной субкультуры, принято, вслед за функционалистами, во главе с С. Эйзенштадтом, ассоциировать с понятием peer group – «группой равных». В действительности, если предположить, что в подобных молодежных объединениях иерархическая структура, являющаяся основой любого общества, либо отсутствует, либо слабо выражена и децентрализована, то оказывается неясным то, как представители молодого поколения могут «примерять на себя различные социальные роли», становясь ее представителями, и находясь в подобной «социальной невесомости». Если же взглянуть на субкультуру, как на средство отдаления от личностного социального статуса (своеобразном растворении личности в коллективе), то представляется, что в рамках подобного образования человек, с большей вероятностью, способен быть самим собой, в противовес известному конфликту «индивидуальность – общество», заключающемуся в том, что человек не может существовать без общества, но в то же время в обществе не может оставаться собой[63 - Федотова Л.Н. Социология массовой коммуникации. – СПб.: Питер, 2003. – 400 с.]. Когда мы говорим об относительности внутренней организации, мы не отрицаем того факта, что чаще всего отдельная субкультура может быть «стихийным» объединением представителей одного социального слоя, что позволяет говорить об аполитичности подобных молодежных групп. Рассматривая вышеизложенное как принцип существования молодежной субкультуры, необходимо помнить, что сам процесс ее становления не одинаков для различных социокультурных сред.

В Советской России упор делался на максимально раннее и глубокое включение молодежи в «социально-политическую систему», – о чем говорил еще В.И. Ленин[64 - Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. – М.: Политиздат, 1971.] – которая, в итоге, должна была уровнять всех. Вследствие распада подобной системы ангажирования молодежи определилось два ведущих фактора дальнейшего хода становления культуры молодых. Во-первых, существенную роль продолжала играть ослабившаяся, но не исчезнувшая система норм. Во-вторых, наличествовал богатый опыт зарубежных стран в данной сфере.

Многие исследователи отмечают, что молодежная культура не самостоятельна, а представляет собой надстройку по отношению к основной культуре и не может образоваться вне ее рамок[65 - Tenbruck F. H. Jugend und Gesellschaft. Freiburg, 1962. S. 49 Цит. по: Левикова С.И. Молодежная субкультура. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004. – С. 192].]. Иными словами базисная часть субкультуры вырастает из общекультурных установок данного общества. На этом основании следует рассматривать генезис молодежной культуры в России как явление с иным вектором развития, несомненно, учитывая тот факт, что процесс ее становления опирается на уже зрелые западные тенденции. Таким образом, для российской молодежи подобный опыт самоопределения, самоидентификации дополнялся взаимодействием на межкультурном уровне.

Социокультурные изменения в России середины 80-х годов имеют специфическую природу, основополагающей особенностью становления молодежных субкультур постсоветской России было освоение новых культурных тенденций, и изначально в меньшей степени выработка собственных. А.И. Пигалев пишет: против культурной экспансии и культурной интервенции есть два защитных средства – «традиции» и «вещественные и идеологические границы»[66 - Пигалев А.И. Смена поколений и культурная идентичность на фоне глобализации // Поколение в социокультурном контексте XX века. – М.: Наука, 2005. – С. 322.], ослабление которых разрушительны для культуры. Можно сказать, что молодое поколение постсоветской России проходило одновременно через процессы ин– и аккультурации. Взаимовлияние этих когерентных процессов выразилось в глобальной трансформации общекультурного пространства и не только в рядах его наиболее подвижных составляющих.

Как можно заметить, в современной отечественной науке преобладают тенденции экстенсивного роста знания, при слабой проработке основополагающих вопросов, ответы на которые могли бы разрешить существенные недопонимания не только в процессах интеграции различных научных дисциплин, но и позволить плодотворному соединению различных теорий в рамках одной науки. Это относится и к вопросам изучения молодежной культуры и субкультур. Вопрос о ее генезисе далеко неоднозначен и лишь частично может быть истолкован на основании исследований аналогичных явлений, но имеющих иные истоки или основания. Первый шаг в изучении любого явления культуры – это изучение культурного контекста, в котором оно возникло. Именно в нем заключены основополагающие факторы формирования этого явления.

Миронов B.C. (Санкт-Петербург)