Оценить:
 Рейтинг: 2.67

Путешествия со смыслом. Россия

Год написания книги
2016
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
3 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

С Николаем Васильевичем не поспоришь. Петербург, твердо ставший на 60-й параллели (если быть точным, 59°57? с.ш.), оказался самым северным из городов с миллионным населением. Эта географическая широта роднит Петербург с югом Аляски и севером Камчатки, и всего 2° Питер «не дотянул» до Якутска.

«Блестящей ошибкой Петра Великого» наречет Карамзин это событие, имея в виду «основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток» («Записки о древней и новой России»).

Сокрушаясь вслед за русским историком по поводу непредусмотрительности царя, невольно вспомнишь и ужасный петербургский климат. «Весны нет в Петербурге – это дело решенное; лета, в том смысле, как его понимает Европа и другие части света, также нет. Так что же в нем есть наконец? Как что? Помилуйте – а дождь, неутомимый дождь, вечный дождь, который так страстно любит приневские страны. Дождь сделался необходимостью для

Петербурга, без дождя ему, кажется, чего-то недостает. Если его нет день, другой, то Петербург начинает беспокоиться и спрашивает: “Что же это значит? Неужто он иссяк? Неужто он и сегодня не будет?“» (А.А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»). Будет! Будет! Ученые все подсчитали: ясных и безоблачных дней в Петербурге в среднем 31 в году (целый месяц!), 105 – как Бог пошлет, зато каждый год на город выливается 158 дождей. И прибавьте еще 61 день с твердыми осадками (снег, град, иней). «Есть люди, которые удивляются тому, откуда берется такая огромная масса воды, в течение нескольких месяцев ежедневно низвергающаяся на Петербург; но они и не подозревают, что это происходит от особенного благоволения неба, которое, зная, как дождь необходим для Петербурга, собирает дождевые тучи со всех концов земли для его удовольствия. И зато сколько сортов дождя падает в течение лета! И маленький, и большой, и проливной, и частый, и редкий, и мелкий, и крупный, и грибной, и травяной, и постоянный, и с отдыхом – решительно на все вкусы – кому какой больше нравится…» (А. А. Григорьев «Заметки петербургского зеваки»).

Ах да, чуть не забыл про наводнения! Первое случилось уже в год основания города. А потом – понеслось… В 1706 году Петр писал Меньшикову: «Третьего дня ветром вест-зюйд-вест такую воду нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм, а по городу и на другой стороне по улице свободно ездили на лодках. Однако же недолго держалась, менее трех часов. И зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, будто во время потопа, сидели… Вода хотя и зело велика была, беды большой не сделала». А вот спустя сто лет петербуржцам было не до утехи. В 1824 году Петербург пережил самое большое за свою историю наводнение. Вода поднялась на 421 сантиметр над уровнем Балтийского моря.

Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась…

    А.С. Пушкин «Медный всадник»
Большую часть Петербурга накрыла невская вода: «Хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые повсюду обтекали видимую часть города… все изломанное в щепки неслось, влеклось неудержимым, неотразимым стремлением… Невский проспект превращен был в бурный пролив» (А. С. Грибоедов «Частные случаи петербургского наводнения»).

«Петербург любить нельзя…» Как не любили мы тех из школьных учителей, что с нас «драли по три шкуры», чтобы заставить учиться, и именно им благодарны были потом, когда поняли, какой бесценный урок от них получили.

…И не любить его нельзя. Как не может не любить мать самого трудного из своих детей за бессонные ночи, за сбитые коленки, за бесконечные болячки.

«Ужасный город, бесчеловечный город! Природа и культура соединились здесь для того, чтобы подвергать неслыханным пыткам человеческие души и тела, выжимая под тяжким давлением прессов эссенцию духа» (В. М. Гаршин «Петербургские письма»).

«Да, этот болотный, немецкий, чухонский, бюрократический, крамольнический, чужой город, этот “лишний административный центр“… а по моему скромному мнению – единственный русский город, способный быть настоящею духовною родиной». «Петербург любить нельзя, а я чувствую, что не стал бы жить ни в каком другом городе России…» (А. И. Герцен «Москва и Петербург).

Спасибо Петру за этот город, за то, что заставил полюбить трудности, за то, что показал нам нашу же силу.

«Казалось, судьба хотела, чтобы спавший дотоле непробудным сном русский человек кровавым потом и отчаянною борьбою выработал свое будущее, ибо прочны только тяжким трудом одержанные победы, только страданиями и кровью стяжанные завоевания! Может быть, в более благоприятном климате, среди менее враждебной природы, при отсутствии неодолимых препятствий русский человек скоро возгордился бы своими легкими успехами, и его энергия снова заснула бы, не успев даже и проснуться вполне» (В. Г. Белинский «Петербург и Москва»).

* * *

«И на болоте цветут лилии…» (Горький «Письма»). Петербург можно любить или не любить, можно сомневаться в его целесообразности или не мыслить без него России, но оставаться равнодушным нельзя. Да и не получится. Он создан для того, чтобы удивлять, восхищать, очаровывать. Он неправилен, нереален, невозможен – он из другого мира. Из того, где царствует молодость, творчество, дух созидания. Он вечный урок для России, он зеркало, в котором каждый русский человек может увидеть себя подлинным.

«Да, господа, жить безвыездно в Москве и потом приехать в Петербург – это значит из одного мира перелететь в другой, совершенно на первый не похожий…» (В. Г. Белинский «Петербург и Москва»).

Храм Духа. Осколок вечности на берегу реки жизни

Марина Заболотская

Иногда мне кажется, что это самое сокровенное место на русской земле. Здесь никогда не бывает многолюдно и несказанно прекрасна природа. И кажется, в истории небольшого обветшавшего храма, затерявшегося среди смоленских лесов, как в зеркале, отразилась судьба России.

То было особенное время – уже надвигалась трагедия войны и революции и неразрешенные противоречия вели страну к тяжелым испытаниям, но рубеж XIX–XX веков был отмечен и духовными поисками, откровениями, спорами о судьбах русских людей.

Одной из тех, кто пытался воплотить чаяния русской интеллигенции о новой жизни, новом искусстве, новом человеке, была княгиня Мария Клавдиевна Тенишева. С заботой о воспитании крестьянства, с верой в пробуждение его лучших качеств, раскрытием богатейших талантов его души связывала она будущее России. В своем имении Талашкино, на хуторе Флёново Смоленской губернии, Мария Клавдиевна открыла школу для крестьянских детей. Великосветская образованная дама, прекрасная певица, талантливая художница, она обучала своих воспитанников правильно вести хозяйство и любить землю, стала для них матерью и наставницей. Школа, детский театр и оркестр, музей русских древностей, мастерские прикладного искусства, где вместе с детьми работали известные художники того времени: Репин, Врубель, Коровин, Малютин, – Талашкино собрало многих талантливых, неравнодушных людей. Не случайно современники назвали его «русской Флоренцией».

В 1903 году в эти места впервые приезжает Николай Константинович Рерих. Он видит в деяниях княгини «начало храма новой жизни». И это удивительно совпадает с мечтами самой Марии Клавдиевны: «Моя школа во Флёнове взяла столько моих сил, симпатий и преданности, что я уже смотрела на нее как на нечто стойкое, прочное, вполне установившееся, и мне захотелось увенчать свое создание храмом Божиим… чтобы десница Господня с вершины этой горы из века в век благословляла создание любви – народную школу». Мечта о храме на долгие годы соединила устремления обоих.

В поисках облика храма Тенишева обращается сначала к профессору Прахову, затем к архитектору Суслову, виднейшим специалистам того времени. Но ни один из предложенных проектов не удовлетворил ее: «В это время я тяжело страдала мучительной нервной болезнью и едва находила силы утром встать с постели, добрести до моей мастерской, чтобы там, в каком-то духовном самозабвении, умиротворенная, в смирении, целыми днями неустанно работать, живя единственным желанием выразить тот образ, который смутно жил в моей душе».

Тенишева отходит от канонов современной церковной архитектуры. Она пытается соединить образы русской старины, впечатления, вынесенные из своих путешествий по Русскому Северу, с силуэтами местной природы. «Даже далекие пути. Даже храмы Айанты и Лхасы» угадываются здесь, напишет потом Рерих. «На высокой красивой горе, покрытой соснами, елями и липами, с необозримым кругозором», был воздвигнут храм, напоминающий одновременно древнюю пирамиду, русский шатер и буддийскую пагоду.

Революционные волнения 1905 года на Смоленщине все восприняли как гром среди ясного неба. Мария Клавдиевна искренне любила своих учеников и долго не хотела верить, что это они устраивали поджоги в имении, распространяли красные прокламации…

Осенью закрывается школа во Флёнове, а тяжелобольная Тенишева уезжает из России.

В Талашкино она возвращается только через два с половиной года: «Затрещало, распалось созданное; жестокая, слепая сила уничтожила всю любовную деятельность… Натешилась, утихла буря, но замолкло все, кругом все умерло, не слыхать смеха и пения, оживления и стука. Там, где была школа, – тишина. А над ней, высоко на горе, стоит одиноко на вершине дело любви – храм. Во время заката уныло смотрю я с балкона на пламенеющий крест, горюю, страдаю и по-прежнему люблю».

В поездке из Москвы в Талашкино Марию Клавдиевну сопровождает Рерих, пытается отвлечь ее от горьких дум. В долгих разговорах они возвращаются к храму, и в душе Тенишевой с новой силой, как феникс, возрождается мечта о храме, о завершении отделочных работ. И самое главное – рождается высшая идея, которая будет осенять его.

«Я только забросила слово, а он откликнулся. Это слово – храм… Только с ним, если Господь приведет, доделаю его. Он человек, живущий духом, Господней искры избранник, через него скажется Божья правда. Храм достроится во имя Духа Святого – сила Божественной духовной радости, тайною мощью связующая и всеобъемлющая бытие…»

В своих духовных и творческих исканиях Рерих и Тенишева оказались очень близки. Николай Константинович обращается к теме, которая давно его волнует, – к Древней Индии, праматери великих культур и цивилизаций. О

Тенишевой он скажет: «В последнее время ее жизни в Талашкине увлекла ее мысль о синтезе всех иконографических представлений. Та совместная работа, которая связывала нас и раньше, еще более кристаллизовалась на общих помыслах об особом музее изображений, который мы решили назвать «Храмом Духа»».

Увидев на выставке в 1910 году эскизы Рериха к росписям храма, поэт Волошин записал: «Из всех вещей Рериха наиболее заинтересовал меня эскиз запрестольной стенописи для Талашкинской церкви под именем «Царица Небесная на берегу Реки Жизни». Пламенные, золотисто-алые, багряные, рдяные сонмы сил небесных, стены зданий, развертывающихся над облаками, посреди них Царица Небесная в белом платье, а внизу неяркий облачный день и студеные воды будничной реки жизни. Что странно поражает и, быть может, привлекает в этой композиции, это то, что, хотя все элементы в ней, по-видимому, византийские, она носит чисто буддийский, тибетский характер».

Руки Царицы Небесной сложены в традиционном индийском жесте, а ее одежду украшают те же фигуры и символы, что вырезаны на белом камне Дмитровского собора во Владимире. Образ Царицы Небесной, олицетворяющей Любовь-Милосердие-Мудрость, занимал важное место и в более позднем творчестве Рериха.

В 1910 году легли первые росписи на стены храма. Через год помочь отцу во Флёново приехали Юрий и Святослав. Сама Тенишева сделала для церкви эмалевый напрестольный крест, над которым долго трудилась в своей мастерской.

А над главным входом, «как осколок вечности», словно чудесное полотно, развернулась огромная мозаика «Спас Нерукотворный», выполненная по картонам Рериха лучшей частной мозаичной мастерской В. А. Фролова. Кажется, огромные глаза Спаса занимают все пространство, заставляя застыть перед входом в храм. А на закате мозаичный Спас ярко сияет в лучах заходящего солнца, и за несколько километров виднеется горящая свеча храма.

Постепенно в Талашкино вернулась жизнь, дух созидания и творчества. Тенишева все свое время отдает просвещению: педагогические курсы, музей «Русская старина», подаренный городу, поиск и поддержка молодых талантов…

В 1914 году весть о начале войны застала Николая Константиновича в стенах храма. Работы пришлось остановить. Ни Тенишева, ни Рерих тогда не могли предположить, что это последнее лето, которое они провели в Талашкине. Впереди были тяготы войны, революция, эмиграция…

Для Рериха храм Духа стал последней крупной работой в России, венцом и одновременно новым началом в духовном и творческом пути. Многие образы, мотивы и символы, родившиеся в период углубленной работы над храмом, встречаются в более поздних работах художника.

Мария Клавдиевна навсегда покинула Россию в 1918 году, отплыв из Крыма в эмиграцию на одном из последних пароходов. До конца ее не покидала надежда вернуться в Смоленск, в свое имение, чтобы продолжить строительство храма «в ознаменование Святого Духа». «Этот завершительный завет Марии Клавдиевны в Талашкине еще раз показал, что верною осталась она своему изначальному устремлению строить и верить в будущее и новое», – написал потом Николай Константинович.

У каждого человека, пытающегося жить осознанно, есть своя сокровенная география. В моей сокровенной географии храм Духа занимает особое место. Все в нем: и история создания, и то, что он никогда не был достроен, – для меня символично. Рождавшийся в радости и страдании на переломе двух эпох храм Духа является не только символом России прошлого, но прежде всего символом надежды и мечты о России будущей, мечты о возрождении России.

5 причин поехать в Приэльбрусье

Олег Филин

Природа

В Приэльбрусье можно полюбоваться множеством красивейших уголков природы, почти нетронутых цивилизацией, и прежде всего, конечно, горами – ничто не оставляет такого яркого и сильного следа в душе человека, как встреча с ними.

Вас ждет удивительный контраст зеленых баксанских елей, ярких альпийских лугов и сияющего снега на горных вершинах: переходы из лета в зиму происходят здесь очень стремительно, буквально за полчаса, как при подъеме на «канатке» из Азау.

Отдых на любой вкус

Приэльбрусье доступно каждому, главное – добраться до Нальчика или Минеральных вод, а затем еще пару часов проехать в автобусе либо на машине частника, и вы на месте. Почти в каждом ущелье Баксанской долины есть дома отдыха, спортивные базы и альплагеря. Выбор велик: можно остановиться в современном отеле в одном из мест, традиционно любимых туристами: в Чегете, Азау, Терсколе, – а можно поставить палатку на каком-нибудь живописном горном склоне.

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
3 из 5