Творческое наследие А. В. Брушлинского и О.К. Тихомирова и современная психология мышления (к 70-летию со дня рождения)

Методологические поиски А.В. Брушлинского в контексте проблемы интеграции психологического знания

Блок О.Г.

Караганда

В начале 80-х годов А.В. Брушлинский провел сопоставление основных категорий двух ведущих концепций того времени: «анализа» и «синтеза» в теории психического как процесса и «значения» и «смысла» в теории деятельности А.Н. Леонтьева. Выполненное в рамках психологии мышления с целью преодоления дуализма индивидуального и общественного, субъекта и объекта, данное сравнение приобретает сегодня смысл попытки преодолеть дезинтегрированность психологии, и в этом качестве рассматривается ниже.

Дуализм, разрыв между значением и смыслом А.В. Брушлинский видел в рассуждении А.Н. Леонтьева о том, что значение (знание) со временем может утратить полноту, а его смысл для человека в новой ситуации, напротив, может стать иным, например, более глубоким. Смысл отрывается «от значения, т. е., по существу, от объекта» и «вычерпывает» свое новое содержание не из объекта, а, очевидно, получает его только от субъекта, теперь уже не взаимодействующего с объектом» (А.В. Брушлинский, 1982). Возможность монистического решения заключалась для А.В. Брушлинского в фундаментальном положении «о непрерывности взаимодействия человека с миром (субъекта с объектом…). Поскольку одним из психологических механизмов такого взаимодействия является анализ через синтез, то значение и смысл выступают, прежде всего, как постепенно раскрываемые субъектом разные качества одного и того же объекта, включаемого в разные системы связей и отношений» (А.В. Брушлинский, 1982). Это – суть решения. Рассмотрим его в интересующем контексте.

Оно строилось на основе отождествления онтологических (человек и мир) и гносеологических (субъект и объект) категорий, а через них и самих подходов (А.Н. Леонтьев решал проблему образования мира человека, а А.В. Брушлинский – взаимодействия субъекта с объектом). Отождествление удерживало обсуждение в контексте общей проблемы связей, отношений, но снимало основные противоречия между теориями – исключало вопросы, которые не имели смысла в теории психического как процесса, и были актуальны для теории деятельности: проблемы действия и избирательности связей человека с миром, для понимания механизма которых и вводились категории значение и смысл. Только при этом условии было возможным сопоставление обоих подходов. Сегодня, благодаря утверждающемуся пониманию науки как открытой самоорганизующейся системы, становится предельно ясным, что, согласно законам самоорганизации, сопоставимыми, взаимодействующими могут быть лишь тождественные, т. е., соответствующие в своих основаниях, теории. Т. о. ход, пусть осуществленный А.В. Брушлинским только логически, отразил в себе условие движения науки по линии усложнения ее самоорганизации и сделал явным то, что концепции, реализующие разные типы мышления, взаиморазвиваться, взаимообогащаться не могут. Для этого необходимо выйти из плоскости сопоставления категорий, подняться над ними и выделить такую систему, которая позволила бы соединить теории, раздельно описывающие бытие и диалектику психологических явлений. Что это за система, можно прояснить, отталкиваясь от идеи А.В. Брушлинского.

Различия обоих теоретических подходов проявились в изучении одной и той же системы фактов. В теории деятельности значения преломляют мир объектов для человека, т. е. связывают субъективное с объективным, безотносительно к его актуальным потребностям. Смыслы осуществляют эту связь иначе – применительно к действующей личности, т. е. раскрывая отношения между потребностью и соответствующим ей предметом. Без значения невозможно сознавать мир как таковой. Без смыслов человеку невозможно связать реальность означенного мира «с реальностью самой его жизни в этом мире» (А.Н. Леонтьев, 1975). Связь, устанавливаемая смыслами, указывает, т. о., на реальность особого рода – субъект-объектную реальность. Источником ее возникновения является деятельность, но каков способ ее существования, – на этот вопрос данный подход ответа не дает. В концепции А.Н. Леонтьева значения и смыслы раскрывают систему отношений человека с миром.

В теории же психического как процесса значения и смыслы сами раскрываются в системе отношений субъекта с объектом как качества объекта. Анализ и синтез среди прочих качеств объекта открывают и смыслы как его прирожденные качества. Качества объекта – данность, существующая всегда, поэтому вопрос об их возникновении бессмысленен: они раскрываются субъектом при взаимодействии с объектом. Таким образом, взаимодействие становится способом существования смысла для субъекта, т. е. смысл обнаруживает процессуальное бытие.

В итоге изучаемое обеими теориями явление смыслов предстает как процессуальное отношение, как единство действия и взаимодействия, т. е. как явление, обладающее признаками самодетерминациии и самодвижения сложного субъект-объектного целого. Это суть признаки системного бытия, обеспечивающие исходной системе открытость и способность к самоорганизации и развитию. Следовательно, именно в такой системе лежат истоки подлинного объединения взаимоисключающих концепций и теоретических подходов.

Данный вывод дает понимание того, что достичь интеграции, собрать в систему разрозненные знания о психике, полученные на основе различных методологических позиций, можно лишь тогда, когда в основание науки в качестве предмета положена живая, реально функционирующая и развивающаяся система.

Таким образом, итог, к которому подводит проведенный анализ сопоставления основных категорий двух концепций, лежит в плоскости решения вопроса о внутренней тенденции развития психологии, что определяет ценность самого предпринятого А.В. Брушлинским шага.

К проблеме изучения генезиса познавательной деятельности

Джакупов С.М.

Алматы

Исследование целеобразования (О.К. Тихомиров) в условиях перехода от совместной практической деятельности к совместной мыслительной деятельности, являясь достаточно адекватной моделью для изучения генезиса познавательной деятельности, позволяет акцентировать внимание на его процессуальной стороне. При этом, говоря языком А.В. Брушлинского, удается «схватить» недизъюнктивную сущность мышления.

Процесс преобразования практической деятельности совокупного субъекта в мыслительную деятельность индивидуального субъекта есть не что иное, как развернутое в пространственно-временных плоскостях формирование и развитие самого субъекта познавательной деятельности. Познавательная деятельность, изначально детерминируя активность субъекта, (именно на эту сторону активности обращал внимание П.Я. Гальперин, говоря о примате ориентировочной деятельности) сама является своеобразным результатом процесса субъект-субъект-объектного взаимодействия.

При таком подходе возникает специальная задача анализа роли общения в процессе преобразования индивидуальных по форме и практических по содержанию деятельностей в совместную по форме и мыслительную по содержанию деятельность. Актуализируется проблема формирования совместной деятельности, которая с необходимостью подводит нас к проблеме взаимосвязи общения и мышления.

В исследованиях, проведенных под руководством Б.Ф. Ломова, была показана качественная и количественная перестройка познавательных процессов в условиях совместной деятельности и общения по сравнению с индивидуальной деятельностью (Ломов, 1980, 1984). Констатировалось существенное влияние общения на мыслительные процессы разного уровня: от усвоения понятий до решения творческих задач. В качестве основных детерминант, обусловливающих влияние общения на мышление, рассматривались общий фонд информации, специфические механизмы регулирования динамики индивидуальных познавательных процессов, совместные стратегии решения задач и общий для группы стиль деятельности. При этом чаще всего сложнейшая взаимосвязь мышления и общения сводилась к процессам накопления информации в «общем фонде информации», что положительно сказывалось на результатах совместного мышления индивидов.

Не соглашаясь с такой трактовкой взаимосвязи мышления и общения, мы хотим подчеркнуть, что для того чтобы общий фонд информации выступил актуально для каждого участника совместной деятельности, необходимо, чтобы он был вначале презентирован каждому субъекту, стал достоянием его сознания. В пользу этого свидетельствуют результаты экспериментов Я.А. Пономарева (1981) по изучению решения творческих задач в условиях общения. В этих исследованиях побочный продукт деятельности выступал в качестве «ключа к решению» задачи лишь в процессе его осознания другими участниками деятельности, в то время как для решающего задачу субъекта он мог оставаться неосознанным и потому бесполезным.

Исследования, проведенные под руководством А.В. Брушлинского (1982), явились своеобразным продолжением рассмотренных выше работ и позволили обнаружить явления «психологической слепоты и глухоты», указывающие на недостаточность информационной интерпретации взаимосвязи общения и мышления. Как отмечается, «новая идея сама по себе не поднимает процесса мышления всех членов группы на общий уровень, который может быть достигнут только в случае совпадения или сближения их содержания». И далее «сближение содержания мышления партнеров происходит как постепенное понимание идей друг друга и включение их в систему связей и отношений каждого из них». Но такое объяснение еще не раскрывает подлинной сути «психологической слепоты и глухоты». Для этого надо, по крайней мере, объяснить, что значит в психологическом отношении «постепенное понимание идей».

Мы склонны полагать, что общий фонд информации, формируемый в условиях совместной мыслительной деятельности, действительно выступает в качестве дополнительного источника активности индивида, но только в случае его «присвоения», принятия каждым субъектом деятельности. А это, в свою очередь, определяется актуальной структурой личности, ее направленностью, в конечном счете, ее «динамической смысловой системой» (Выготский, 1982).

Реализация принципа единства общения и мышления в конкретном психологическом исследовании приобретает чрезвычайную актуальность в связи с изучением генезиса познавательной деятельности. Одним из путей реализации этого принципа является изучение целеобразования в совместной мыслительной деятельности, которое позволяет обнаружить взаимосвязь между «динамическими смысловыми системами» и «общим фондом информации». Это, в свою очередь, дало возможность перекинуть своеобразный методологический мостик между личностными и когнитивными составляющими познавательной деятельности субъекта и достаточно близко подойти к истокам познавательной активности личности в условиях специально разработанной нами схемы экспериментально-эмпирического исследования.

Контуры постнеклассической парадигмы в творчестве О.К. Тихомирова

Клочко В.Е.

Барнаул

Творчество Олега Константиновича Тихомирова еще не осмыслено с точки зрения его вклада в методологию научно-психологического исследования. Чтобы осмыслить этот вклад необходимо выйти за пределы психологии мышления, того проблемного и предметного поля, разработке которого посвятил свою жизнь О.К. Тихомиров. Насколько его идеи соответствовали объективным тенденциям развития психологии? Мне кажется, что многие из них носили настолько опережающий характер, что именно это и затрудняет анализ научного вклада ученого. Теперь, когда я сам испытал, насколько трудно приживается идея, которая каким-то образом опережает свое время, становится более понятным драматизм личной и научной судьбы учителя.

Только в 1994 году О.К. Тихомиров открыто признался в особенности выбранного им пути, но это было только признание, сам путь фактически уже был пройден. Но даже в 1994 году его позиция была своего рода вызовом: мысль о том, что психика – не отражение реальности, а ее порождение, даже сегодня может вызвать гнев у истинного «материалиста». Поиск «переходных форм» между Духом и Материей, начатый Л.С. Выготским, был продолжен О.К. Тихомировым в процессе изучения мышления, этой «высшей формы отражения». Обвинение в «спиритуализации материи» и сегодня может выглядеть достаточно грозным, а в конце 60-х, когда стали поступать экспериментальные данные о субъективных измерениях, которые имеет проблемная ситуация, о «неформальной, ценностно-смысловой структуре», порождающейся в мыслительной деятельности и надстраивающейся над предметно-логическим ее основанием, говорить об этом было и вовсе непросто.

Когда Р. Уилсон с сожалением пишет об отсутствии заметных эффектов от его многолетних усилий по привитию американцам навыков галилеевского мышления, то легче оценить впечатление, которое могли произвести идеи, порожденные мышлением более высоким, чем галилеевское. Галилеевское мышление, как его понимал К. Левин, это мышление способное открыть такие качества предметов и явлений, которые могут быть обнаружены, только если иметь в виду целостную систему. Они не могут быть обнаружены даже при самом тщательном анализе изолированного предмета. О.К. Тихомиров приучал нас к другому мышлению, к тому, что могут быть качества порождаемые системой, на которые она опирается в своем дальнейшем развитии. Противоречие заключалось в том, что мы были вынуждены, реально исследуя самоорганизацию мышления, говорить и писать о его саморегуляции – вполне в духе времени, когда психика понималась в качестве того, что регулирует взаимоотношения человека с окружающей его «объективной реальностью», ориентирует в ней. Развитие синергетических идей постепенно сблизит понятие «самоорганизация» со способом существования открытых систем, но в конце 60-х было слишком рано рассуждать о принципе избирательности в психологических системах. Казалось бы уже 30 лет прошло с тех пор, как Л.С. Выготский заявил о том, что функция психики заключается не в отражении, а в том, что она представляет собой «орган отбора», «решето, процеживающее мир», но эту идею заметили далеко не все даже из тех, кому были доступны его труды. Господствующая идеология настаивала на том, что между субъектом и объектом не может стоять никакая «третья реальность», одно признание которой уже не только намекнет на непознаваемость мира, но явится сразу как форма проявления агностицизма. А в наших исследованиях эта третья реальность просто «выпирала», реально доказывая гипотезу Л.С. Выготского о призвании психики не отражать объективную реальность, а «субъективно искажать» ее в пользу человека – «чтобы можно было действовать». В лаборатории О.К. Тихомирова изучали становление смыслов как формирование того, что устанавливает направление мыслительной деятельности, ее избирательность, т. е. выступает в качестве «параметров порядка», в которых представлено сразу и внутреннее и внешнее, субъективное и объективное. Это было еще в конце 60-х и начале 70-х прошлого века. Лишь в 1994 Г. Хакен (и Португали) придут к выводу о том, что взаимодействие внутреннего и внешнего порождает параметры порядка, которые по своей природе являются внутренне-внешними (в кн. «Принципы работы головного мозга», Берлин, 1996).

Казалось бы, что дела у наших коллег, изучавших мышление как процесс, обстояли несколько лучше. Мы, изучая мышление как деятельность, могли фиксировать процессы порождения психологические новообразований и пытались выяснять их роль в детерминации, направленности, избирательности мыслительной деятельности. Научная школа другого замечательного психолога А.В. Брушлинского, выходя к тем же феноменам, интерпретировала их в духе галилеевского мышления. Например, значения, смыслы и ценности понимались как разные качества одного и того же объекта, которые открываются по мере включения объекта в разные системы связей и отношений. Это позволяло теории удержаться в рамках парадигмы отражения. Сложным для нас оставался вопрос о порождении системных сверхчувственных качеств в актах взаимодействия, которое мы не смогли тогда оценить именно в его порождающем эффекте. Для теории С.Л. Рубинштейна – А.В. Брушлинского, в которой как фундаментальное рассматривалось положение о непрерывном взаимодействии человека с миром, как не странно, камень преткновения оставался тем же самым. Полагалось, что взаимодействие не порождает такое качество, как смысл, а при определенных условиях открывает его как то, что всегда было в объекте.

Объяснительные возможности двух теорий были ограничены тем, что отношение субъекта к объекту было «вынуто» из самого взаимодействия. Это приводило к сосуществованию двух логик – логике деятельности, в рамках которой можно было понять механизмы ее избирательности, и логике отражения, полагающей непосредственность акта взаимодействия, в который не может (не должна) вмешаться никакая «третья реальность», дабы не вносить в него никакого субъективного искажения. Констатация сосуществования двух логик станет очевидным фактом только к 1984 году (см. обобщающий труд Б.Ф. Ломова «Методологические и теоретические проблемы психологии»). В этом же году О.К. Тихомиров напечатает свою «Психологию мышления», в которой указанная дуальность опровергалась не столько даже теоретически, но прежде всего экспериментально. И по сей день, как мне кажется, нет другого метода исследования, который позволял бы непосредственное изучение динамики формирования актуального сектора жизненного пространства человека, как позволяет это делать метод синхронной регистрации КГР и содержательного состава разворачивающейся деятельности.

Так почему же всегда было так трудно оценить по достоинству то, что было проделано О.К. Тихомировым? Можно сказать, что многие его идеи обогнали свое время, но это не будет полным ответом. В начале 70-х психология не успела осмыслить реально зарождающейся в ней неклассицизм, а О.К. Тихомиров заявлял идеи уровня пост-неклассицизма. Психологи еще не привыкали к мысли о трансцендентальной природе человека, а у нас уже «предметы выходили из себя», обретали субъективные измерения и благодаря этому «двигались в план сознания». Еще психика рассматривалась в своей адаптивной функции, гомеостазически, а в школе О.К. Тихомирова решались проблемы роли психологических новообразований в самоорганизации человека. Общество только констатировало наступление эпохи информатизации, а О.К. Тихомиров уже ставил и решал проблему удаленных психологических последствий компьютеризации. Гипотеза Л.С. Выготского о единстве интеллекта и аффекта получила развернутые доказательства в то время, когда еще не были сделаны открытия в области нейрофизиологии эмоций, которые позволили объяснить их связь со смыслообразованием и избирательностью сознания (Н.П. Бехтерева, 1988). Об опережающей роли эмоций О.К. Тихомиров писал на два десятка лет раньше, чем, в физиологии эмоций будут обнаружены механизмы, объясняющие каким образом и почему эмоциональная реакция опережает когнитивную (Дж. Леду, 1995). Мне кажется, что Олег Константинович не хотел тратить жизненные силы на борьбу с противодействием, которое неизбежно бы возникло при более категоричном отстаивании им идей, и без того «неподъемных». У меня сложилось впечатление, что всю свою жизнь он стоял перед подлинно бахтинской проблемой и в своих выступлениях перед коллегами, в беседах с нами, в лекциях для студентов он решал эту проблему: «что я хочу сказать, и что я могу сказать, чтобы быть понятым». Некоторые до сих пор путают его понятность с простотой излагаемых им идей.

Сами же идеи живут своей новой жизнью – они давно уже переросли рамки психологии мышления и уже не всегда опознаются в связи с их творцом. Но чем заметней приближается наука к исследованию человеческих миров, констатации многомерности жизненных пространств, ценностно-смысловой развертки реального бытия людей, тем ясней проступает методологическая значимость идей, которые выдвигал и разрабатывал О.К. Тихомиров.

Субъектность мышления при непосредственной связи с деятельностью

Корнилов Ю.К.

Ярославль

В своих работах А.В. Брушлинский последовательно развивал идею единого мышления. Он показал, что «даже в ходе предельно абстрактного мышления люди уже изначально оперируют объектом», поэтому оно, это мышление, «тем самым сразу и всегда имеет «выход» к реальной действительности и потому всегда существенно также и для прикладной науки». По мнению А.В. Брушлинского, существует «значительное сходство и принципиальное различие между разными уровнями и типами мышления».

Известны различные основания для выделения разных типов и уровней мышления. Нас сегодня интересует практическое мышление, для выделения которого нужно учитывать его направленность на преобразование. «Основная задача практического мышления, – пишет О.К. Тихомиров, – подготовка физического преобразования действительности», когда в процессе труда человек, учитывая меру «расшатывания» предметов, изменяет их свойства, форму и переводит из одного состояния в другое (В.В. Давыдов).

Наряду с направленностью, А.В. Брушлинский опирается и на близкий, но несколько иной критерий: характер связи с практикой. «Любое мышление неразрывно связано с практикой – непосредственно в первом случае и опосредованно во втором», – пишет он. Таким образом, практическое мышление характеризуется непосредственной связью с практикой.

Как понимать эту «непосредственную» связь? Некоторые авторы имеют в виду лишь простые формы труда, близкие к нагляднодейственному мышлению. Чаще предполагается мышление непосредственно в ходе деятельности, и поэтому специфику практического мышления видят только в «жестком дефиците времени», ответственности за принимаемое решение и т. п. На самом деле, «непосредственная связь» часто предполагает отнесенность мысли к некоторой деятельности. Ведь можно, выполняя некоторую деятельность, думать о чем-то совсем другом – находящемся в другом месте и в другом времени. Вот с этим «другим» и связано наше мышление.

Практическое мышление непосредственно связано с деятельностью, т. е. ее организует, обеспечивает адекватность этой деятельности, а значит, учитывает самые ее разные стороны. Не случайно, Б.М. Теплов пишет о «вплетенности» практического мышления в деятельность. Это значит, что практическое мышление вплетено в систему конкретной деятельности субъекта. Субъект привносит в ситуацию свое знание конкретно этого объекта и условий его преобразования. Для него характерно его индивидуальное видение данной проблемы, в этом видении отражены его способы действования.

Субъект практического мышления – это деятель, преобразователь. Он сам осуществляет найденное решение (преобразование), хотя и через посредство имеющихся в его арсенале средств, других людей и т. п., производящих изменения в объекте в нужном направлении. Вот почему при поиске решения, в специфике мыслительного процесса проявляются все его индивидуальные черты.

Субъектность, специфичная для практического мышления, проявляется и в особом – субъектном – знании объекта. По существу, субъект познает не просто объект, а всю взаимодействующую систему. Так, его знания объекта существуют на языке его индивидуальных средств познания и действия, имеющихся в его арсенале способов преобразования, уровней владения этими способами.

В то же время обобщения, входящие в его опыт, адекватны не коммуникации, не передаче этого опыта от одного субъекта к другому, а возможности использовать этот опыт в новых условиях, к новому объекту. Но тем же субъектом с его индивидуальным действованием и видением. Этим и объясняются трудности при передаче индивидуального опыта.

Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 02-06-00249a

Идеи О.К. Тихомирова в современных исследованиях мышления

Корнилова Т.В.

Москва

В сегодняшнем выступлении о наследии школы О.К. Тихомирова было бы правомерным говорить об определенных итогах развития деятельностной, или смысловой теории мышления. Однако ориентировка на контекст общей ситуации современных исследований в психологии мышления, задаваемый методологическим взглядом на возможности теоретического и практического выхода исследований мышления, позволяет фиксировать не столько итоги, сколько ключевые проблемы, отражающие актуальность поставленных в ней вопросов. Как писал прекрасный английский историк и основатель кембриджской школы мышления в гуманитарном знании Коллингвуд, основной вклад исследований в науку чаще заключается не столько в ответах, сколько в поставленных вопросах. Научиться правильному мышлению – это значит научиться задавать правильные вопросы, поскольку оценка ответов на истинность прямо связана с тем, какой вопрос был задан.

Вопросы, сформулированные О.К. Тихомировым, остаются сегодня универсальной сеткой ориентиров, направляющих анализ современного состояния нашей области знаний. Их дальнейшее перечисление удовлетворяет не столько временному критерию их возникновения в работах О.К. Тихомирова, сколько психологическому критерию – удивления, насколько проницательным может быть ум ученого, которому не подвластно социальное развитие общества, но подвластно предвосхищение тех проблем, которые уже более тридцати лет оказываются ведущими в методологии и развитии психологии мышления.

1. Компьютеризация деятельности человека в работах О.К. Тихомирова обсуждалась при постановке трех вопросов: