Война по умолчанию

К его огромной радости, через справочную службу удалось выяснить, что из Белграда без пересадок можно добраться поездом до Киева. А уже в Киеве пересесть на прямой экспресс до Москвы. По времени может быть чуть дольше, чем самолетами через промежуточные города, но зато гарантированно. В любом аэропорту можно просто не успеть на очередной рейс и просидеть в зале ожидания сутки до следующего.

Заказав билет на поезд, Станислав умудрился быстро получить в багажном терминале свой чемодан и ринулся на улицу к стоянке такси.

– Ах. – Женщина упала на одно колено и выронила из рук сумку.

Сергеев остановился и с недоумением уставился на свою старую знакомую. Ту самую миловидную женщину, что возле его столика рассыпала содержимое своей сумочки. И вот опять она упала почти у его ног. Теперь она, видимо, сломала каблук. Это не женщина, а тридцать три несчастья! Сергеев поставил чемодан и присел рядом с ней на корточки.

– Это опять вы! Что с вами теперь случилось, сеньорита?

– А это опять вы, мой незнакомый рыцарь? – улыбнулась женщина и, страдальчески улыбаясь, протянула ему руку. – И как всегда, вовремя приходите мне на помощь.

Помощь сыпавшимся ему под ноги вторые сутки женщинам в планы Сергеева сейчас совсем не входила. Он оглянулся по сторонам. К ним уже спешили двое сотрудников аэропорта. Ну вот. На этих ребят женщину вполне можно оставить. Это их работа. Но пострадавшая, видимо, ждала помощи только от Сергеева.

– Вы правы, я по вашим глазам поняла, – заговорила она, опираясь на руку дипломата, с трудом вставая и охая. – Я не итальянка. Меня зовут Мирела Кодзяну.

– Очень приятно, Мирела, – ответил Сергеев и тут же передал женщину подоспевшим сотрудникам. – Господа, дама подвернула ногу и сломала каблук. Помогите ей, пожалуйста. Я спешу на вокзал.

– Мадам, с вами все в порядке? – поддерживая Мирелу под локти, стали выяснить парни. – Мы отведем вас в комнату ожидания и поможем с обувью. У нас есть превосходная обувная мастерская. Вы сможете отправить посыльного.

Сергеев обернулся и вежливо помахал даме ручкой. Его удивило, как эта Мирела Кодзяну смотрела на него. То ли разочарование, то ли недоумение. Понравился он ей, что ли? Но не до такой же степени, чтобы впадать в истерику из-за того, что он не стал ей помогать, а передал сотрудникам аэропорта. Да и с какой стати?

Странная дама, думал Сергеев, поднимая руку и останавливая такси у входа, надо же, какая липучая.

На вокзале ему повезло. Поезд через Румынию, напрямик, минуя Будапешт, через Тернополь, по самому кратчайшему маршруту на Киев отправился через два часа, увозя его от проблем мадам Кодзяну и пассажиров злополучного рейса «Люфтганзы».

Стало темнеть. Он заказал себе ужин в купе, а после долго сидел со стаканом чая у окна, задумчиво и спокойно глядя на пробегавшие мимо окон темнеющие, как будто тающие, ландшафты. Мерный стук колес навевал дрему.

Станислав протер глаза, решив, что пора ложиться спать. Одноместное купе имело смежный с соседним купе санузел. Запер дверь, снял с вешалки полотенце, взял свой портфель. Но когда он его расстегивал, чтобы достать туалетные принадлежности, под руку попался внешний кармашек. Как-то он его так сжал рукой, что сразу почувствовал, что в нем что-то есть.

Странно, у меня в наружных кармашках ничего никогда не лежит. Привычка такая: все только внутри. Опустившись на диван, Сергеев поставил портфель на колени и расстегнул кармашек. Сунув туда руку, вытащил обычную батарейку Eveready. Маленький черный параллелепипед с надписью на двух сторонах, номинал 9 вольт. По внешнему виду батарейка новая. Сразу всплыло в памяти, как в детстве мальчишки проверяли, есть ли еще зарядка в батарейках для карманных фонариков. Контактами они касались влажного языка. Если язык щиплет, значит, фонарик будет гореть. Сергеев приложил контакты к языку. Никакой реакции. Батарейка была «пуста» или сильно «посажена».

Итак, вопрос: как в его портфель попала батарейка? Что она из себя может представлять, кроме собственно батарейки? Он только что опрометчиво коснулся контактов языком, а если это не батарейка, а контейнер для переправки чего-то опасного или важного. Варианты: замаскированное подслушивающее устройство, контейнер для переправки через границу шпионской информации, контейнер для хранения, а может, и распыления отравляющего вещества массового поражения. Например, бросаешь такую «батарейку» в реку в районе водозабора крупного промышленного центра и…

М-да, почесал подбородок Сергеев, имеем два неприятных момента. У меня в портфеле находится непонятный предмет, подложенный чьей-то рукой умышленно. И второе, я эту фигню везу через две границы в Советский Союз. Открывать этот предмет нельзя, да и не знаю я, как его открывать. Оставлять при себе опасно, потому что скоро румынская граница. И еще. Я основательно залапал пальцами эту «батарейку». Теперь на ней только мои отпечатки, что усугубляет мою вину в глазах пограничников.

Станислав был далек от мысли выбросить неизвестный предмет в окно. Работа в МИДе и постоянные острые ситуации, которые наполняли эту работу почти в каждой стране, приучили его искать решение продуктивное и рациональное. Выбросить предмет, уничтожить его – решением не является. Это уход от решения.

Сергеев поразмыслил немного, потом достал полиэтиленовый пакет, замотал в него «батарейку» и один край надежно заплавил зажигалкой. Прислушался к звукам за дверью туалета, ведущей в соседнее купе, различил там смех и голоса. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы раскрутить сливной сифон под раковиной. Прикинув форму своего маленького свертка, он уложил его так, чтобы тот не снесло потоком воды. Закрутив сифон, открыл воду. Да, вода уходила из раковины в слив заметно медленнее. Но если бы он не знал причину, то в глаза ему это бы не бросилось.

Умывшись, Сергеев улегся и потушил свет. Вагон еле заметно покачивался, под перестук колес глаза сами стали закрываться. Буквально через минуту он уснул крепким сном, к которому его приучила работа. Отдыхать и высыпаться надо везде, куда бы ни забросила служба и в каких бы ты условиях ни оказался.

Проснулся Сергеев на рассвете от тишины. Поезд стоял. Потом стали слышны резкие возгласы, захлопали двери тамбуров, по коридору затопали ноги. Посмотрев на часы, Станислав понял, что по времени это уже должна быть румынская граница.

В дверь постучали вежливо, но настойчиво. Один голос что-то потребовал на румынском, тут же второй голос сказал, видимо, то же самое уже на английском с сильным славянским акцентом.

– Прошу открыть дверь и приготовить документы. Пограничный контроль.

– Одну минуту, я оденусь – громко ответил Станислав, бросив взгляд на дверь туалета. Дверь он изнутри вчера запер. Хорошо.

На пороге стояли трое. Офицер румынской пограничной службы, молодой парень, видимо, в чине сержанта или другого младшего командира. Но в глаза бросился третий – человек в костюме, с пустыми, ничего не выражающими глазами. Этот третий Сергееву не понравился сразу. Пограничники сделали попытку войти в купе, но Станислав был непоколебим. Он протянул свой дипломатический паспорт и остался стоять в дверном проеме, хотя румыны его чуть ли не силой попытались втолкнуть внутрь.

Офицер листал паспорт дипломата, то и дело сверяя фото в документе с живым лицом человека в купе. Было заметно, что тип в гражданской одежде бегает глазами по вещам Сергеева.

– Надеюсь, на этом все, товарищи? – вежливо осведомился Сергеев. – Мы все знаем, что мой багаж досмотру не подлежит без веских на то оснований. Только в присутствии представителя советского консульства.

И тут Станислав отчетливо услышал, что кто-то пытается открыть дверь из туалета в его купе. Взяв паспорт из рук пограничника, он закрыл дверь перед носом наряда и громко стал напевать «Из-за острова на стрежень». В туалете мгновенно притихли. А потом еле слышно щелкнул замок двери, которая вела в туалет из соседнего купе. Попытка попасть к нему тайком провалилась.

«Однако, – подумал Сергеев и опустился на диван, – это уже становится закономерностью. Помнится, в Никарагуа мне точно так же пытались подложить пакет с фальшивыми ассигнациями и липовые инструкции для террористов. И так же вот пытались «обнаружить» у меня этот компромат на границе. Там меня хотели скомпрометировать сразу и провалить мою миссию. Что здесь? Я ведь домой еду, никакой миссии. Но есть маленький контейнер, и есть аналогичная попытка у меня его изъять. Возможно, официально. Провокация? Но в данной ситуации она не имеет смысла. Но тем не менее ситуация есть, а значит, кто-то видит в этом смысл. Какой? Кажется, в туалет мне до конечной станции уже не ходить. И если не удастся забрать контейнер из сифона, значит, не судьба, и гори он синим пламенем. Черт, не профессионально это – оставлять его здесь. Ладно, будем на своей территории, придется признаваться во всем пограничникам. Шума будет много, но хоть узнаем, что происходит. Ладно, будем придумывать, поспать все равно больше не удастся».

Глава 2

16 декабря. Тимишоара

Взявшись за руки, люди организовали живую цепь, не пропуская внутрь квартала машины и милицию. Небольшие патрули нерешительно топтались, не приближаясь к живой стене. В оцеплении были в основном молодые парни и девушки – этнические венгры. Несколько десятков человек дежурили возле дома пастора Текеша уже больше месяца после того, как 2 ноября четверо неизвестных попытались ворваться в квартиру венгерского священника. Семья пастора не пострадала, а сам он отделался порезами на лице. Теперь, когда руководство района получило приказ выселить пастора из его дома в рамках все той же программы «систематизации», большая часть паствы, особенно венгерская молодежь, возмущенная до предела, поднялась на защиту своих прав и своего пастора.

– Товарищи, не верьте обещаниям! – кричал со столба молодой мужчина, размахивая снятой с головы кепкой. – Сегодня они пообещают вам пойти навстречу, а завтра же ночью придут в ваш дом с солдатами. А несогласных будут убивать, как убили Эрно Уйваросси. Вспомните, неподалеку стояли работники милиции, когда в дом пастора ворвались убийцы. И никто не помог, никто! Потому что это политика государства, это не решение местного чиновника или партийного руководителя. Требуйте своих прав, мы с вами такие же граждане Румынии, как и все остальные.

Несколько часов в квартале, где жил пастор Ласло Текеш, стоял невообразимый шум. А потом стали подъезжать машины с солдатами. И сразу над кварталом нависла гнетущая тревожная тишина. Стоявшие в оцеплении люди замолчали и только переглядывались, стараясь понять, готов ли идти с ним до конца его товарищ справа или слева – тот, с кем он сцепился руками, чтобы не дать свершиться гнусности и несправедливости.

Вопреки здравому смыслу к венграм стали вдруг подходить этнические немцы и румыны, жившие в этом квартале и неподалеку. Они вставали рядом с торжествующим видом, чувствуя свою силу, живую силу сотен и тысяч людей, которые, наконец, собрались в единый кулак и встали стеной против притеснителей. И снова в рядах людей стал подниматься гул.

– Разгонять нас будут, автоматы привезли с собой. Знаем мы, как они умеют прикладами работать!

– Солдаты не станут нас бить или стрелять в нас. Мы же социалистическое государство!

– Социалистическое? Мы жили лучше всех, а теперь и у нас ввели продовольственные карточки. А я всю жизнь рабочий, вот этими руками с металлом работал, а мне теперь говорят, что я плохо работал и в стране нечего есть. Может, плохо работали те, кто управлял страной?

– Они пастора обвиняют в разжигании межнациональной розни, товарищи, а он ведь только о народе и думал, Это все потому, что он статьи критические писал и критиковал правительство и партийную элиту. Я сам читал, наш Ласло Текеш никого не боится, на его стороне бог и народ. Мы все здесь!

Из подъехавшей прямо к толпе машины вышел высокий офицер с погонами подполковника. Он хмуро оглядел ряды молодежи и резко крикнул:

– Если вы не прекратите беспорядки, мы вынуждены будем применить силу! Что вы хотите? Вы понимаете, что идете против законной конституционной власти и вам никто не позволит нарушать порядок?

В ответ подполковнику полетели грубые насмешки и оскорбления. Молодежь начала горячиться, что-то уже неуловимо изменилось в толпе возмущенных людей, вышедших на улицы. Была пройдена грань между возмущением, готовностью добиваться своего и желанием разрушать. И когда на улицы вышли автомобили с громкоговорителями, когда зазвучали монотонные призывы разойтись по домам, предрекавшие неизбежное наказание тем, кто ослушается, упала последняя преграда, отделявшая мирных возмущенных горожан от неуправляемой разъяренной толпы.

В машины полетели камни и палки, опрокидывались урны, ломались ограды. И вот уже камни полетели в витрины магазинов, загорелись оставленные у тротуаров машины. Толпа хлынула, растеклась по улицам, ее понесло к центру города. Туда же, к центру, стали стягиваться подразделения милиции, войска, на окраине города показались армейские бэтээры.

Сергеев заметил танки на загородном шоссе еще утром. Они стояли на обочине, задрав в небо стволы пушек, на броне покуривали танкисты в ребристых шлемах, возле армейских «уазиков» курили младшие офицеры. Какое-то непонятное напряжение чувствовалось в воздухе, в этом прозрачном сыром воздухе леса, в балочках и оврагах, засыпанных первым снегом, в грязных проселках. Осколки льдинок на разъезженных лужах выглядели как битое стекло. И от этой ассоциации на душе становилось как-то неуютно.

Через час состав втягивался на железнодорожную станцию города Тимишоаре. Сергеев стоял у окна и во все глаза глядел на бегущих по улице людей с палками. Они подхватывали с земли камни, битый кирпич и швыряли его куда-то. Станислав сначала не понял, куда, но потом увидел перевернутый милицейский автомобиль. На его глазах тот вспыхнул ярким огнем.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – пробормотал Сергеев. – Это что же здесь у них такое творится? Это же самые спокойные районы Румынии. Сытые и спокойные. Здесь сплошь переселенцы и сельскохозяйственные угодья. Что же тогда происходит в других районах страны? И ведь ни слова, никакой информации о беспорядках.

Чаушеску, конечно, не подарок, уж это дипломаты знали прекрасно, но чтобы в Румынии началось такое… Хотя, может, именно в ней и должно такое начаться: здесь мирно с властью не справиться, соберись кто устроить государственный переворот.

Камень ударился в железную стенку вагона и, отскочив, покатился по платформе. Сергеев от неожиданности отпрянул от окна и, как оказалось, сделал это вовремя. Второй и третий камни угодили точно в окно его купе, которое тут же разлетелось осколками. Снаружи хлынул стылый влажный воздух. И теперь было хорошо слышно, что звенело стекло, камни били в вагоны во многих местах. Кто-то из мужчин подбегал к составу и со злостью бил по окнам палками. Они что-то кричали, но, не зная румынского языка, Сергеев не мог понять сути происходящего и требований разъяренной толпы. То, что она была именно разъяренная, сомневаться не приходилось. Магазины, машины на улицах, окна поездов – все это ясно показывало суть происходящих процессов.

Проводники бегали по вагону, на двух языках просили пассажиров срочно покинуть поезд и беречь глаза от летящих осколков стекла. Где-то на улице выли сирены, пронесся милицейский автомобиль, потом хлопки – и на асфальте стали рваться белым дымом газовые гранаты. Люди метались, пиная ногами источавшие дым цилиндры, закрывали лица полами курток, но слезоточивый газ проникал под одежду, и демонстранты вынуждены были разбегаться в разные стороны.