Опиумная война

Рин всегда гадала, была ли потеря Спира случайной. Если бы подобным образом уничтожили любую другую провинцию, Никанская империя не удовлетворилась бы мирным договором. Она бы дралась, пока Федерация Муген не оказалась бы в руинах.

Но жители Спира не были в полной мере никанцами. Высокие и смуглые островитяне всегда отличались от жителей континента. Говорили на собственном языке со своей письменностью и имели другую религию. Они вступили в имперское ополчение только под угрозой меча Красного императора.

Во время Второй опиумной войны отношения никанцев и спирцев были натянутыми. И если нужно было пожертвовать территорией Никана, то Спир выглядел очевидным вариантом, так решила Рин.

– В прошлом веке мы выжили лишь благодаря чистой удаче и милости Запада, – сказал Йим. – Но даже с помощью Гесперии Никан едва сумел изгнать мугенских захватчиков. Под нажимом Гесперии в конце Второй опиумной войны Федерация подписала пакт о ненападении, и с тех пор Никан получил независимость. У Федерации остались только торговые аванпосты на краю провинции Лошадь, и в последние два десятилетия мугенцы ведут себя более-менее прилично. Но мугенцы теряют терпение, а Гесперия известна тем, что не любит сдерживать обещания. Из трех героев остался только один, император мертв, Страж пропал, и лишь императрица сидит на троне. Хуже того, у нас больше нет спирских воинов. – Йим помолчал. – Мы потеряли лучшие силы. Никан больше не обладает активом, который помог победить во Второй опиумной войне. Не стоит ожидать, что Гесперия снова нас спасет. Если былые столетия чему нас и научили, так это тому, что враги Никана никогда не останавливаются. Но когда придет время, мы хотим быть готовы.

В полдень колокол созывал на обед.

Еду раздавали из гигантских котлов, выставленных в ряд у дальней стены. Повара с полнейшим равнодушием раздавали рисовый отвар, рыбную похлебку и рисовые булочки.

Порций хватало, чтобы в животе перестало урчать, но не для полного насыщения. Студентов, пытающихся снова встать в очередь, отсылали обратно к столам с пустыми руками.

Для Рин регулярное питание уже было щедростью – у Фанов она часто оставалась без обеда. Но однокурсники пожаловались Рабану на скудные порции.

– Цзима считает, что голод полезен. Так вы будете ощущать легкость и сосредоточенность, – объяснил Рабан.

– Мы будем ощущать себя жалкими, – проворчал Нэчжа.

Рин закатила глаза, но промолчала. Они сидели за деревянным столом в конце столовой, за каждой стороной по двадцать пять человек. Другие столы занимали кадеты, но даже у Нэчжи не хватило наглости, чтобы сесть с ними.

Рин оказалась зажатой между Нян и кудрявым мальчиком, который выступил на занятии по истории.

– Меня зовут Катай, – представился он, покончив с похлебкой.

Он был на год моложе Рин, и это бросалось в глаза. Костлявый, с веснушками и огромными ушами. А еще он получил самый высокий балл на кэцзюй в округе Синегард, где самая высокая конкуренция, что в особенности удивительно для того, кто сдает экзамен на год раньше. Он обладал эйдетической памятью и хотел изучать Стратегию у наставника Ирцзаха, когда сдаст годовой экзамен. И не считает ли Рин, что Цзюнь – просто осел?

– Да. А я Рунин. Рин, – сказала она, когда смогла вставить слово.

– Ах, так это тебя ненавидит Нэчжа.

Рин решила, что это не самая худшая репутация. К тому же Катай вроде бы ничего против нее не имел.

– Кстати, что с ним не так? – спросила она.

– Его отец – наместник провинции Дракон, а тетушки много поколений были наложницами императоров. Ты бы тоже выделывалась, если бы члены твоей семьи были и богаты, и красивы.

– Ты его знаешь? – спросила Рин.

– Мы выросли вместе. Я, Нэчжа и Венка. У нас был один учитель. Я думал, они будут лучше ко мне относиться, когда мы окажемся в академии. – Катай пожал плечами и бросил взгляд в дальний конец стола, где царили Нэчжа и Венка. – Видимо, я ошибся.

Рин не удивилась, что Нэчжа выкинул Катая из круга друзей. Нэчжа не потерпел бы рядом такого умного парня, как Катай, ведь тот мог легко его обойти.

– И чем ты его разозлил?

Катай поморщился:

– Ничем, разве что обошел на экзамене. Нэчжа – страшный себялюбец. Кстати, а что ему сделала ты?

– Поставила фингал, – призналась Рин.

Катай поднял бровь.

– Мило.

После обеда был урок Наследия, а потом Лингвистика. Рин целый день ждала урока Наследия. Но кадеты, провожающие их на занятия, как будто пытались сдержать смех. Студенты поднялись по спиральным ступеням на пятый ярус – все остальные классы располагались ниже. И наконец оказались в закрытом садике.

– Что мы здесь делаем? – спросил Нэчжа.

– Это и есть класс для занятий, – объяснил кадет.

Кадеты с ухмылками переглянулись и ушли. Причина их веселья прояснилась через пять минут. Наставник по Наследию так и не появился. Прошло десять минут. Потом двадцать.

Студенты бродили по саду, пытаясь понять, что нужно делать.

– Над нами подшутили, – предположил Хан. – Привели не туда.

– А что здесь выращивают? – Нэчжа притянул цветок к носу и понюхал. – Гадость.

Рин присмотрелась к цветам получше и вытаращила глаза. Она уже видела такие лепестки.

Нэчжа опознал растение в тот же миг, что и она.

– Ну и ну, – сказал он. – Это же мак.

Студенты отреагировали, как испуганная стайка сусликов. Все поспешно отпрянули от мака, как будто одна только близость к нему может одурманить.

Рин охватило нелепое желание расхохотаться. На противоположном краю страны обнаружилось хоть что-то знакомое.

– Нас отчислят, – заныла Венка.

– Не будь идиоткой, это не наш мак, – сказал Катай.

Венка всплеснула руками.

– Но Цзима сказала, что если мы окажемся в десяти шагах от…

– Вряд ли отчислят целый курс, – возразил Катай. – Это проверка. Они хотят узнать, насколько мы стремимся к учебе.

– Или проверяют, как мы отнесемся к запрещенным наркотикам! – взвизгнула Венка.

– Да успокойся ты, – сказала Рин. – Мак не одурманит тебя от одного прикосновения.

Однако Венка не успокоилась.

– Но Цзима говорила не о том, что нас поймают под действием наркотиков, она говорила…

– Я думаю, это не урок, – вмешался Нэчжа. – Зуб даю, кадеты просто над нами подшутили.