Мы умели верить

Они въехали на территорию Висконсина и миновали «Марсианский сырный замок»[30 - «Mars Cheese Castle» – специализированный продуктовый магазин с баром в городе Кеноша, штат Висконсин.], а затем коричневый знак перед лесным массивом, сообщавший: «Зона отдыха Бонга»[31 - «Bong Recreation Area» – на сленге слово «bong» (обозначение звука гонга и т. п. (англ.); в данном случае – фамилия) означает кальян для марихуаны.].

– Уверен, местные ребята все время крадут этот знак, – сказал Йель.

– Что вы хотите сказать?

Она явно успела его прочитать; она смотрела прямо на него.

– Ну, чтобы повесить у себя в подвале. Стоп-знаки обычно воруют для этого. Знак с бонгом наверняка не пропустят.

– Не улавливаю.

– О… Это просто словечко такое.

– Хммм.

Они купили йогурты и чипсы на бензозаправке, и Йель пересел за руль. Он редко водил с тех пор, как переехал в город, но научился еще в школе, даже подрабатывал два лета доставщиком пиццы на отцовской машине, и, как только он освоил сцепление, мышцы сами все вспомнили. Сесилия раскрыла папку у себя на коленях и сказала:

– Мы надеемся, что это обычный завещательный дар. Она не делала годичных отчислений с 1970 года, да и те пожертвования были скромные. В идеале это может означать, что она просто скряга. Иногда такие люди оказываются крупнейшими дарителями, по понятным причинам. Если она не очень в курсе своего финансового состояния, нам бы лучше стремиться к доле в процентах, а не к конкретной денежной сумме. Такие люди склонны недооценивать, сколько они имеют. Она думает, у нее пять миллионов, и оставляет нам один, тогда как на деле у нее семь с половиной, и двадцать процентов – это много больше.

– Но она только… – Йель не договорил, вспомнив, что ему надо лишь задавать вопросы. – Почему вы так считаете, письмо ведь касалось только произведений искусства?

– Возможно, это просто то, что у нее на уме. Может, она пообещала деньги семье, но не хочет разделять коллекцию.

Было похоже, что Сесилия видела в этом лишь незначительное неудобство. Вероятно, она могла похвастаться богатым опытом по урезанию кусков пирога законных наследников. Йель вдруг подумал, что в числе наследниц этой старушки могла быть Фиона. Разве Фиона не говорила, что Нора нежно любила Нико? Не значит ли это, что и к Фионе она питает особую теплоту?

Пока они ехали, Йель узнал, что Сесилия побывала замужем и живет с одиннадцатилетним сыном в маленькой квартирке на Дэвис-стрит, а также имеет ученую степень Скидмор-колледжа. А вот про его жизнь она ничего даже не спросила.

Когда они достигли бухты Стерджен-Бэй, у подножия возвышенности округа Дор, Сесилия развернула огромную карту Висконсина и указала гладким, лакированным ногтем два маршрута, огибавшие по краям полуостров.

– Похоже, они сходятся снова в Систер-Бэй, куда мы как раз направляемся.

– Что у них там такое? – спросил Йель. – Что за достопримечательность?

– Думаю, маяки. Молодожены.

– Как красиво.

Она вскинула голову и посмотрела мимо Йеля из окошка, словно только что сообразила, где находится.

– Да. Очень.

– Так кто на встрече будет играть первую скрипку – вы?

– Если не возражаете.

Вообще-то, Йель возражал. Письмо было адресовано ему. Но с иерархией не поспоришь. К тому же, он был рад уже тому, что дарение включало не только произведения искусства, если вдруг они окажутся поддельными.

Он выбрал западный маршрут, и Сесилия направила его на местную дорогу ZZ.

– Интересно, они говорят «двойной зет», – сказала она, – или просто «зет»?

– Или «зи-зи», – сказал Йель. – Как «ZZ Top».

Сесилия рассмеялась, по-настоящему – маленькое чудо. Но затем, когда она уставилась в окошко со своей стороны, он увидел, как напряглись ее плечи и вытянулось лицо. Никаких дорогих особняков. Они недавно миновали несколько внушительных поместий, но сейчас ехали мимо скромных фермерских домиков, маленьких участков, разбросанных среди полей. Очень живописно на самом деле, но миллионами здесь не пахло.

Они остановились перед белым домом с крыльцом, забранным сеткой по фасаду, и единственным стрельчатым окном наверху. Висячие горшки с цветами, аккуратные цементные ступени, ведущие к двери. Рядом с ветхим гаражом на одну машину, не примыкавшим к дому, стояли два старых «фольксвагена».

Сесилия поправила прическу, глядя в зеркальце заднего вида.

– Мы в пролете, – сказала она.

– Может, у нее маразм? – сказал Йель. – Может, она живет в иллюзорной реальности?

Не успели они подойти к двери, как на ступени вышла молодая женщина. Она им помахала, но лицо было нерадостным.

Сесилия обменялась с ней рукопожатием. Это была Дэбра, внучка, и она извинилась, что адвокат еще не приехал, хотя Нора была готова принять их. Дэбра не походила ни на Фиону, ни на Нико. Черные волосы, темные круги под глазами, кожа, как ни странно, одновременно смуглая и бледная. Может, это был неудачный макияж, неправильно подобранная пудра?

Они прошли за ней через сетчатое крыльцо и очутились в гостиной, напомнившей Йелю дом, где он брал уроки игры на пианино в детстве. И в том, и в этом доме каждый дюйм на полках и подоконниках был занят тщательно подобранными объектами: стеклянными статуэтками, и морскими раковинами, и растениями, и фотографиями в рамках. Потертые книги, на камине – ящик с пластинками. Потертый диван. Здесь мог жить профессор колледжа или терапевт на пенсии, кто-то с относительным достатком, не придававший значения интерьерным изыскам. Но это точно не был дом крупного коллекционера искусства.

В дверях напротив возникла Нора, опираясь на ходунки – это наверняка была она, хотя женщина выглядела лет на семьдесят пять, а досье сообщало, что ей девяносто. Она заговорила после долгого молчания, и ее губы задвигались раньше, чем прозвучали слова:

– Я так рада, что вы смогли ко мне выбраться.

Ее голос, вопреки ожиданию, был твердым, а речь беглой, и пока она говорила, Йель понял, что ее угнетает не умственное или нервное расстройство, а что-то другое.

– Дэбра сейчас принесет нам чаю, – сказала она, – и Стэнли, это мой адвокат, Стэнли должен вот-вот подойти. И мы можем познакомиться!

Она присела, с помощью Дэбры, в кресло, сохранявшее коричневый цвет в складках, а на открытых местах выцветшее до серовато-желтого. Все это время она пристально смотрела на Йеля, только на него, и он стал беспокоиться, не он ли заставил ее остановиться в дверях, замешкаться. Возможно, Фиона ее просветила, объяснила, как Йель попал в мир Нико. Йель вдруг вспомнил, что на нем туфли Нико, и ему стало неловко при мысли, что она могла узнать их.

Йель с Сесилией сели на низкий синий диван, и прогнувшиеся под их тяжестью подушки подтолкнули их к середине. Йель прилагал усилия, чтобы удержаться на месте и не сползти к Сесилии, а она, в свою очередь, вцепилась в подлокотник. Она молчала с тех пор, как они вошли, и он чувствовал ее негодование.

– Я с радостью принесу чай, – сказала Дэбра, – но не могли бы вы воздержаться от обсуждения в мое отсутствие?

Йель заверил ее, и Нора за спиной внучки, словно ребенок за спиной вредной училки, закатила глаза.

На Норе был розовый спортивный костюм, велюровый, и мокасины, разошедшиеся по швам. Йель подумал, не стрижка ли ее молодила. Ее белые волосы не были уложены в классические для старушек короткие кудряшки, а спадали ровным, плавным каре. Сложением она напоминала Фиону, такая же миниатюрная и изящная. Иногда, глядя на старого человека, невозможно представить его молодым, а в лицах некоторых сохраняется что-то от двадцати пяти лет. Нора же относилась к другому типу, обретавшему, вероятно, к старости свои детские лица. Йель смотрел на Нору и видел пятилетнюю голубоглазую девочку, озорную и не по годам смышленую. Возможно, дело было в ее улыбке и в том, как она подпирала щеки всеми пальцами.

Сесилия сидела точно статуя, так что Йель решил нарушить тишину.

– Вы двоюродная бабушка Фионы, – сказал он.

Нора просияла.

– Разве можно не любить ее? Мой брат Хью, это он ее дед. Ее и Нико, – сказала она. – Мы с Нико были в семье художниками. А все остальные такие практичные, все до одного. Что ж, мы еще надеемся на Фиону. Посмотрим, что будет. Вас это не беспокоит немножко? Вот Нико был истинный художник.

– Мы были близкими друзьями, – сказал Йель.

Он не хотел давать волю чувствам. Что бы подумала Сесилия, если бы он расплакался здесь, на этой кушетке? Эта старушка не сильно напоминала Нико, но она была прекрасна, и Нико был прекрасен – и разве этого было мало?