Сказки
– Теперь это уже не дикая корова, а наша кормилица. Она будет давать нам тёплое белое молоко всегда, всегда, всегда! И пока ты будешь ходить на охоту с первым другом и первым слугой, я буду заботиться о ней.
На другой день кот притаился и высматривал, не пройдёт ли ещё кто-нибудь из диких зверей к пещере, но никто не вышел из сырого дикого леса, и кот один прогуливался в этой стороне. Он увидел, как женщина подоила корову, видел, как горел огонёк внутри пещеры, и чуял запах тёплого белого молока. Приблизившись, он спросил:
– О мой враг и жена моего врага! Куда девалась дикая корова?
Женщина засмеялась и сказала:
– Дикий зверь из дикого леса, ступай назад, откуда пришёл. Я уже заплела волосы и спрятала волшебную баранью лопатку. Нам в пещере больше не нужно ни друзей, ни слуг.
Кот ответил:
– Я не друг и не слуга. Я кот, который гуляет один, где ему вздумается. Теперь мне вздумалось прийти к вам в пещеру.
Женщина сказала:
– Отчего же ты не пришёл в первый вечер с первым другом?
Кот очень рассердился и спросил:
– Разве дикая собака уже что-нибудь наговорила тебе про меня?
Женщина засмеялась и ответила:
– Ты гуляешь один, где тебе вздумается, и место для тебя не имеет значения. Ты нам не друг и не слуга, как ты сам сказал. Ну и ступай, гуляй, где знаешь.
Кот прикинулся огорчённым и сказал:
– Неужели я никогда не войду в пещеру? Неужели я никогда не буду греться у огня? Неужели я никогда не буду пить тёплого белого молока? Ты очень умная и очень красивая женщина. Ты не должна быть жестокой даже к коту.
Женщина сказала:
– Я знала, что я умна, но не знала, что я красива. Давай заключим договор. Если я когда-нибудь хоть раз тебя похвалю, то ты можешь войти в пещеру.
– А если два раза? – спросил кот.
– Вряд ли это случится, – ответила женщина. – Но если я два раза тебя похвалю, то ты можешь греться в пещере.
– А если похвалишь три раза? – спросил кот.
– Вряд ли это случится, – ответила женщина. – Но если я три раза тебя похвалю, то ты можешь три раза в день пить тёплое белое молоко всегда, всегда, всегда!
Кот выгнул спину и сказал:
– Пусть же шкура, завешивающая вход в пещеру, и очаг в глубине пещеры, и крынки молока на очаге будут свидетелями того, что сказала жена моего врага.
Он ушёл обратно в сырой дикий лес, помахивая своим диким хвостом и гуляя по диким тропинкам.
Вечером, когда мужчина, лошадь и собака вернулись с охоты, женщина не рассказала им о своём договоре, так как опасалась, что они его не одобрят.
Кот до тех пор гулял в сыром диком лесу, пока женщина совершенно не забыла про него. Только маленькая летучая мышь, свешивавшаяся головою вниз с потолка пещеры, знала, где скрывается кот. Каждый вечер летучая мышь летала к нему и рассказывала все новости. Однажды летучая мышь сообщила:
– В пещере появился маленький ребёнок. Он совсем новенький, розовый, пухленький. И женщина его очень любит.
– Ага! – сказал кот, навострив уши. – А что любит ребёнок?
– Он любит всё мягкое, пушистое, – ответила летучая мышь. – Он любит, засыпая, держать в ручонках что-нибудь тёплое. Он любит, чтоб с ним играли.
– Ага! – сказал кот, навострив уши. – Теперь наступило моё время.
Вечером кот прошёл через сырой дикий лес и спрятался около пещеры. На рассвете мужчина с собакой и лошадью отправился на охоту. Женщина была занята стряпнёй, а ребёнок всё время кричал и отрывал её от дела. Женщина попробовала вынести его из пещеры. Она положила его на земле и, чтобы занять его, дала ему горсть камешков.
Однако ребёнок не унимался.
Тогда кот вышел из засады и стал гладить ребёнка по щеке своей бархатной лапкой. Кот тёрся об его пухлые ножки и щекотал ему шейку хвостом. Ребёнок засмеялся. Женщина услышала его смех и улыбнулась. Маленькая летучая мышь, прицепившаяся у входа в пещеру, сказала:
– О моя хозяйка, жена моего хозяина и мать сына моего хозяина! Дикий зверь из дикого леса прекрасно играет с твоим ребёнком.
– Спасибо этому дикому зверю, кто бы он ни был, – ответила женщина, не отрываясь от работы. – Я сегодня очень занята, и он мне оказал большую услугу.
В ту же минуту, в ту же секунду, милые мои, – хлоп! – конская шкура, повешенная хвостом вниз у входа в пещеру, с шумом упала, так как она была свидетельницей договора между женщиной и котом. Пока женщина поднимала её, кот успел прошмыгнуть в пещеру.
– Вот и я, враг мой, жена моего врага и мать моего врага! – сказал кот. – Ты меня похвалила, и теперь я могу сидеть в пещере всегда, всегда, всегда! А всё же я кот, который гуляет, где ему вздумается.
Женщина очень рассердилась, крепко стиснула губы, взяла свою прялку и села прясть. А ребёнок плакал, потому что кот ушёл. Мать никак не могла его успокоить. Он барахтался, дрыгал ножками и весь посинел от крика.
– О мой враг, жена моего врага и мать моего врага! – сказал кот. – Возьми нитку своей пряжи, привяжи её к веретену и потащи по полу. Я покажу тебе колдовство, от которого твой ребёнок засмеётся так же громко, как теперь плачет.
– Я это сделаю потому, что уж не знаю, как унять ребёнка, – сказала женщина, – но тебя-то я, конечно, не поблагодарю.
Она привязала нитку к маленькому глиняному веретену и потащила его по полу, а кот бежал за ним, подбрасывая его лапками, кувыркался, закидывал его на спину, ложился на него, делал вид, что потерял, и потом опять ловил его, пока ребёнок не стал хохотать так же громко, как прежде плакал. Он пополз за котом и катался с ним по пещере, а когда устал, то задремал, обхватив кота ручонками.
– Теперь, – сказал кот, – я спою ребёнку песенку, чтоб он спал часок-другой.
И он стал мурлыкать тихо и громко, громко и тихо, пока ребёнок не уснул крепким сном. Женщина, улыбаясь, смотрела на них обоих и наконец сказала:
– Вот так прелесть. Да ты молодец, кот!
В ту же минуту, в ту же секунду, милые мои, – пуфф! – дым от очага стал клубиться по пещере, так как он был свидетелем договора между женщиной и котом. Когда дым рассеялся, то оказалось, что кот с удобством расположился у огня.
– Вот и я, враг мой, жена моего врага и мать моего врага! Ты во второй раз похвалила меня. Теперь я могу греться у огня в пещере всегда, всегда, всегда! А всё-таки я кот, который гуляет, где ему вздумается.
Женщина очень-очень рассердилась, распустила волосы, подбросила топлива в огонь, достала широкую кость от бараньей лопатки и стала колдовать, чтобы как-нибудь не похвалить кота в третий раз. Это было колдовство без пения, милые мои, молчаливое колдовство. Мало-помалу в пещере наступила такая тишина, что маленькая мышка решилась выползти из своей норки в углу и пробежать по полу.
– О мой враг, жена моего врага и мать моего врага! Неужели ты своим колдовством вызвала эту мышку? – спросил кот.
– Конечно, нет. Ай-ай-ай! – воскликнула женщина, роняя кость и поспешно заплетая косы, чтобы мышь как-нибудь не взбежала по ним.
– А что, если я съем мышь? – сказал кот, внимательно наблюдавший за нею. – Мне от этого не будет вреда?
– Нет, – ответила женщина, заплетая косу. – Ешь скорее. Я тебе буду очень благодарна.
Кот одним прыжком поймал мышь, и женщина сказала:
– Тысячу раз благодарю тебя. Даже наш первый друг не так проворен, чтобы ловить мышей. Вероятно, ты очень умён.
В ту же минуту, в ту же секунду, милые мои, – трах! – крынка молока, стоявшая на очаге, раскололась пополам, так как она была свидетельницей договора между женщиной и котом. Когда женщина вскочила со скамейки, на которой сидела, кот уже лакал тёплое белое молоко, оставшееся в одном из черепков.
– Вот и я, враг мой, жена моего врага и мать моего врага! – сказал кот. – Ты три раза похвалила меня. Теперь я могу три раза в день пить тёплое белое молоко всегда, всегда, всегда! А всё-таки я кот, который гуляет, где ему вздумается.
Женщина засмеялась и поставила перед котом чашку тёплого белого молока. При этом она сказала:
– О кот, ты умён, как человек, но всё-таки помни, что договор ты заключал только со мной, и я не знаю, как к нему отнесутся мужчина и собака, когда возвратятся домой.
– А мне что за дело? – сказал кот. – Раз я могу сидеть в пещере у огня и трижды в день получать тёплое белое молоко, то мне совершенно безразлично, что скажут мужчина или собака.
Вечером, когда мужчина и собака возвратились в пещеру, женщина рассказала им о своём договоре, а кот, сидя у огня, ухмылялся. Мужчина сказал:
– Прекрасно, но он не заключал договора со мною и с другими людьми, которые будут жить после меня.
Затем человек снял свои кожаные сапоги, положил свой каменный топорик, принёс полено и секиру[14] (всего пять предметов) и, разместив их в один ряд, сказал:
– Теперь мы заключим с тобою договор. Если ты не будешь ловить мышей в пещере всегда, всегда, всегда, то я буду бросать в тебя эти пять предметов, как только тебя завижу. То же самое будут делать все мужчины после меня.
– Ах! – воскликнула женщина. – Какой умный этот кот, но мой муж всё-таки умнее.
Кот осмотрел все пять предметов (они выглядели довольно опасными) и сказал:
– Я буду ловить мышей в пещере всегда, всегда, всегда! А всё-таки я кот, который гуляет, где ему вздумается.
– Только не тогда, когда я близко, – возразил человек. – Если б ты не сказал последних слов, то я убрал бы эти вещи навсегда, навсегда, навсегда! А теперь я буду бросать в тебя сапоги и топорик (всего три предмета), как только встречусь с тобой. И так будут делать все мужчины после меня.
Затем собака сказала:
– Постой! Ты ещё не заключал договора со мною и со всеми собаками, которые будут жить после меня.
Оскалив зубы, она продолжала:
– Если ты не будешь ласков с ребёнком, пока я в пещере, всегда, всегда, всегда, то я буду гоняться за тобою и поймаю тебя, а когда поймаю – укушу. И так будут делать все собаки после меня.
– Ах! – воскликнула женщина. – Какой умный этот кот, но собака умнее его.
Кот сосчитал зубы собаки (они выглядели очень острыми) и сказал:
– Я буду ласков с ребёнком всегда, всегда, всегда, если он не будет слишком сильно тянуть меня за хвост. А всё-таки я кот, который гуляет, где ему вздумается.
– Только не тогда, когда я близко, – возразила собака. – Если б ты не сказал последних слов, то я закрыла бы свою пасть навсегда, навсегда, навсегда, а теперь я буду загонять тебя на дерево, как только встречусь с тобою. И так будут делать все собаки после меня.
Человек бросил в кота свои сапоги и каменный топорик (всего три предмета), и кот выбежал из пещеры, а собака загнала его на дерево. С того дня и поныне, милые мои, из пяти мужчин трое всегда бросают в кота что попадётся под руку и все собаки загоняют его на дерево. Он ловит мышей и ласково обращается с детьми, если они не слишком сильно тянут его за хвост. Но, исполнив свои обязанности, в свободное время, особенно когда настают лунные ночи, кот уходит и гуляет один, где ему вздумается. Он лазит по влажным диким деревьям или по влажным диким крышам, а не то отправляется в сырой дикий лес и, помахивая своим диким хвостом, бродит по диким тропинкам.
Как мотылёк топнул ногой
Теперь, милые мои, я расскажу вам новенькую сказку, непохожую на прежние, сказку о мудром Сулейман-бен-Дауде.
О нём уже раньше сложили триста пятьдесят пять сказок, но моя сказка не из их числа. Это не сказка про пигалицу, которая нашла себе воду, или про потатуйку, которая своими крыльями защитила Сулеймана от зноя. Это не сказка про стеклянную мостовую, или про рубин с извилистым отверстием, или про золотые ворота султанши Балкис. Это сказка о том, как мотылёк топнул ногой.
Ну, теперь слушайте внимательно!
Сулейман-бен-Дауд отличался необыкновенной мудростью. Он понимал, что говорили звери, что говорили птицы, что говорили рыбы, что говорили насекомые. Он понимал, что говорили скалы глубоко под землёю, когда сталкивались друг с другом и глухо стонали.
Он понимал, что говорили деревья, когда утром шелестела их листва. Он понимал всё-всё на свете. А красавица Балкис, главная султанша, почти не уступала ему в мудрости.
Сулейман-бен-Дауд отличался могуществом. На третьем пальце правой руки он носил кольцо. Если он поворачивал это кольцо один раз, то к нему слетались подземные духи, готовые исполнить все его приказания. Если он поворачивал кольцо два раза, то к нему слетались небесные феи, готовые исполнить все его приказания. Если он поворачивал кольцо три раза, то перед ним являлся сам великий Азраэль с мечом и докладывал ему обо всём, что происходило в трёх мирах – внизу, вверху и здесь.
Однако Сулейман-бен-Дауд не был гордецом. Он очень редко выставлял себя напоказ, а если это случалось, то потом всегда раскаивался. Однажды он вздумал накормить сразу всех животных в мире. Но когда корм был заготовлен, из пучины морской появился зверь, который всё сожрал в три глотка. Сулейман-бен-Дауд изумился и спросил:
– Скажи, зверь, кто ты?
Зверь ответил ему:
– О повелитель, да продлится жизнь твоя во веки веков! Я самый маленький из тридцати тысяч братьев, а живём мы на дне морском. До нас дошёл слух, что ты собираешься накормить зверей со всего мира, и братья послали меня спросить, когда будет готов обед.
Сулейман-бен-Дауд изумился ещё больше и сказал:
– О зверь! Ты уничтожил обед, который я приготовил для всех зверей в мире.
Зверь ответил:
– О царь, да продолжится жизнь твоя во веки веков! Неужели ты это называешь обедом? Там, где я живу, каждый из нас на закуску съедает вдвое больше.
Тогда Сулейман-бен-Дауд пал ниц и сказал:
– О зверь! Я хотел устроить обед, чтобы похвастаться, какой я великий и богатый царь, а вовсе не потому, чтобы я хотел облагодетельствовать зверей. Теперь я пристыжён, и это послужит мне уроком.
Сулейман-бен-Дауд был поистине мудрым человеком, милые мои. После этого он никогда уж не забывал, что хвастаться глупо.
Это была присказка, а теперь начнётся сказка.
У Сулеймана было много жён – девятьсот девяносто девять, не считая красавицы Балкис. Все они жили в большом золотом дворце посреди великолепного сада с фонтанами.
Сулейман-бен-Дауд вовсе не желал иметь столько жён, но в те времена обычай требовал, чтоб у всех было по нескольку жён, а у султана больше, чем у других.
Одни из жён были красивы, другие – нет. Некрасивые ссорились с красивыми, потом все ссорились с султаном, и это его приводило в отчаяние.
Только красавица Балкис никогда не ссорилась с Сулейман-бен-Даудом. Она его слишком любила и, сидя в своих раззолоченных покоях или гуляя по дворцовому саду, не переставала думать о нём и огорчаться за него.
Конечно, Сулейман мог повернуть кольцо на пальце и вызвать подземных духов, которые превратили бы всех девятьсот девяносто девять сварливых жён в белых мулов, или в борзых собак, или в гранатовые семена; но к такому решительному средству он не хотел прибегать, рассуждая, что это значило бы подчёркивать свою власть и хвастаться ею. Поэтому, когда султанши затевали ссору, он уходил подальше в сад и проклинал минуту, когда родился на свет божий.
Однажды, когда ссоры продолжались целых три недели – ссорились между собою все девятьсот девяносто девять жён, – Сулейман-бен-Дауд, как всегда, отправился искать успокоения в роскошном саду. Под апельсинными деревьями он встретил красавицу Балкис, которая была очень огорчена тем, что султан переживает такие неприятности. Она сказала ему:
– О мой повелитель, свет очей моих! Поверни кольцо на пальце и покажи этим султаншам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты могущественный и грозный властитель.
Сулейман-бен-Дауд покачал головой и ответил:
– О подруга моя, радость дней моих! Вспомни, как зверь вышел из моря и пристыдил меня перед всеми зверями в мире за моё тщеславие. Если я стану хвастаться своим могуществом перед султаншами Египта, Месопотамии, Персии и Китая только потому, что они изводят меня своими ссорами, то мне будет ещё стыднее.
Красавица Балкис спросила:
– О мой повелитель, сокровище души моей! Что ж ты будешь делать?
Сулейман-бен-Дауд ответил:
– О подруга моя, утеха моего сердца! Я покорюсь своей судьбе и постараюсь терпеливо выносить вечные ссоры девятисот девяноста девяти жён.
Он ещё гулял некоторое время между лилиями, розами, каннами и душистым имбирём, а потом сел отдохнуть под своим любимым камфарным деревом. А Балкис спряталась в чаще пестролистных бамбуков, высоких ирисов и красных лилий, росших около камфарного дерева, чтобы быть поближе к своему горячо любимому мужу.
Вдруг под дерево прилетели два мотылька, ссорясь между собою. Сулейман-бен-Дауд услыхал, как один из них сказал другому:
– Удивляюсь, как ты позволяешь себе говорить со мной таким образом. Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой – и весь дворец Сулейман-бен-Дауда вместе с этим роскошным садом мгновенно исчезнет с лица земли?
Сулейман-бен-Дауд забыл о своих девятистах девяноста девяти сварливых жёнах. Хвастовство мотылька очень его рассмешило, и он до того хохотал, что камфарное дерево затряслось. Протянув палец, он сказал:
– Иди-ка сюда, малютка.
Мотылёк страшно испугался, но всё-таки полетел на руку султана и сел, похлопывая крылышками. Сулейман-бен-Дауд наклонился к нему и тихонько шепнул:
– Послушай, малютка, ведь ты знаешь, что, сколько бы ты ни топал, ты не пригнёшь к земле даже самой тоненькой травки. Зачем же ты рассказываешь небылицы своей жене? Ведь эта бабочка, вероятно, твоя жена?
Мотылёк взглянул на Сулейман-бен-Дауда и увидел, что глаза мудрого царя блестят, как звёзды в морозную ночь. Он собрал всю свою храбрость, склонил голову набок и сказал:
– О царь, да продлится жизнь твоя вовеки! Это действительно моя жена. А ты знаешь, что такое жёны?!
Сулейман-бен-Дауд украдкой улыбнулся и сказал:
– Знаю, братец.
– Нужно поддерживать своё достоинство, – объяснил мотылёк. – Жена целое утро ссорилась со мной. Я сказал это, чтоб её успокоить.
Сулейман-бен-Дауд заметил:
– Дай бог, чтобы это её успокоило. Ну, теперь лети к ней, братец. Я послушаю, что ты ей скажешь.
Мотылёк полетел к своей жене, которая вся трепетала, сидя на листике. Она воскликнула:
– Он тебя слышал?! Сам Сулейман-бен-Дауд тебя слышал!
– Конечно, слышал, – ответил мотылёк. – Я сам хотел, чтобы он меня слышал.
– А что же он сказал? Что? Говори скорее.
– Гм! – ответил мотылёк, напуская на себя важность. – Между нами, милая моя, – он очень испугался, но я его не осуждаю. Дворец ему, видно, стоил больших денег, к тому же и апельсины скоро созреют; вот он и просил меня не топать ногой, и я обещал, что не топну.
– Господи! – воскликнула бабочка и совершенно притихла.
А Сулейман-бен-Дауд хохотал до слёз, так его рассмешило бесстыдство негодного мотылька.
Красавица Балкис стояла среди красных лилий и тоже улыбалась, потому что слышала весь их разговор. Она думала:
«Если я буду умно держать себя, то спасу моего повелителя от неприятностей с этими сварливыми султаншами».
Она протянула палец и тихонько шепнула бабочке:
– Иди сюда, малютка.
Бабочка, жена мотылька, испуганно вспорхнула и села на белую руку Балкис.
Балкис нагнула свою чудную головку и спросила шёпотом:
– Скажи, малютка, ты веришь тому, что сказал тебе сейчас твой муж?
Бабочка взглянула на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши сияют, как глубокое море, в котором отражаются звёзды. Она набралась храбрости и сказала:
– О султанша, да сохранится твоя красота во веки веков! Ты ведь знаешь, какие бывают мужья!
Султанша Балкис, мудрая Балкис, приложила пальцы к губам, чтобы скрыть улыбку, и ответила:
– Знаю, сестрица.
– Они сердятся из-за всякого пустяка, – говорила бабочка, быстро помахивая крылышками, – а мы должны им угождать. Им наполовину нельзя верить. Муж думает убедить меня, что он может, топнув ногой, стереть с лица земли Сулейманов дворец. Я этому не придаю никакого значения, а завтра он сам забудет свои слова.
– Ты права, сестрица, – сказала Балкис. – И в следующий раз, когда он будет хвастать, попробуй поймать его на слове, попроси его топнуть ногой. Посмотрим, что из этого выйдет. Мы ведь знаем, какие бывают мужья, – не правда ли? Не мешает его пристыдить.
Бабочка улетела к своему супругу, и через пять минут они ссорились пуще прежнего.
– Помни, – кричал мотылёк, – помни, что случится, если я топну ногой!
– Я тебе ни капельки не верю, – возражала бабочка. – Вот попробуй, топни нарочно, сейчас топни.
– Я обещал Сулейман-бен-Дауду не делать этого и не хочу нарушать своего слова.
– Беды не будет, если его нарушишь, – сказала бабочка. – Сколько бы ты ни топал, ты не пригнёшь даже травинки к земле. Ну и топни нарочно.
Сулейман-бен-Дауд, сидя под камфарным деревом, слышал каждое слово и так хохотал, как ему до тех пор ещё никогда не случалось.
Он забыл о своих султаншах, он забыл о звере, который вышел из пучины морской, он забыл обо всём и хохотал, потому что ему было весело. А Балкис среди цветов улыбалась, радуясь тому, что её дорогой супруг развеселился.
Мотылёк, очень взволнованный и разгорячённый, стремительно прилетел под тень камфарного дерева и сказал Сулейману:
– Она хочет, чтобы я топнул! Она хочет посмотреть, что из этого выйдет! О Сулейман-бен-Дауд, ты знаешь, что я похвастался. Теперь она уже не поверит ни одному моему слову. Она всю жизнь будет смеяться надо мною.
– Нет, братец, – ответил Сулейман-бен-Дауд. – Мы сделаем так, чтобы она больше не смеялась над тобою.
Он повернул кольцо на пальце – не для того, чтобы похвалиться своим могуществом, а для того, чтобы помочь мотыльку, – и вмиг перед ним явились из-под земли четыре грозных духа.
– Рабы! – сказал Сулейман-бен-Дауд. – Когда этот господин на моём пальце (наглый мотылёк всё ещё сидел на его руке) топнет левой передней ногой, вы унесите мой дворец и сады в грозовую тучу. Когда он опять топнет, вы всё водворите на прежнее место. Теперь, братец, – сказал он, – лети к своей жене и топай на здоровье.
Мотылёк полетел к жене, которая кричала:
– Я требую, чтобы ты это сделал, требую! Топни, говорю тебе! Топни, топни!
В это время Балкис увидела, как четыре могучих духа взялись за четыре угла сада, посреди которого стоял дворец, и от радости даже захлопала в ладоши.
«Наконец-то, – подумала она, – Сулейман-бен-Дауд ради мотылька делает то, что давно должен был сделать ради собственного благополучия. Теперь, по крайней мере, сварливые султанши будут достаточно напуганы».
Мотылёк топнул ногой. Духи подхватили дворец и сады и подняли их на тысячу миль над землёю. Послышался ужасный раскат грома, и всё скрылось в непроглядной тьме.
Бабочка затрепетала и воскликнула:
– О, я больше не буду! И зачем я так говорила?! Верни на место сады, милый мой супруг! Я обещаю, что больше никогда не стану тебе перечить.
Мотылёк испугался не меньше своей жены, а Сулейман-бен-Дауд так хохотал, что несколько минут не мог вымолвить ни слова. Наконец он перевёл дух и шепнул мотыльку:
– Топни опять, братец, верни мне дворец, о величайший из волшебников!
– Да, верни ему дворец! – сказала бабочка, порхавшая в темноте, как моль. – Отдай ему дворец и не прибегай больше к такому ужасному колдовству!
– Хорошо, милая, – ответил мотылёк с напускной храбростью. – Ты сама видишь, к чему привели твои придирки. Мне-то, конечно, всё равно. Я привык и не к такому колдовству, но ради тебя и Сулейман-бен-Дауда я готов поставить дворец на место.
Он снова топнул ногой, и в ту же самую минуту духи бережно опустили дворец на землю. Солнце ярко освещало тёмную листву апельсинных деревьев, птицы пели, а бабочка лежала под камфарным деревом, еле двигая крылышками, и твердила взволнованным голосом:
– Я больше не буду! Я больше не буду!
Сулейман-бен-Дауд от смеха не мог говорить. Он погрозил пальцем мотыльку и, заикаясь, прошептал:
– Ах ты, чародей! К чему ты вернул мне дворец, если я должен лопнуть от смеха?
Вдруг послышался страшный шум. Это девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца, созывая своих детей. Они сбегали с мраморной лестницы по сто в ряд и спешили к фонтану.
Мудрая Балкис пошла им навстречу и спросила:
– Что с вами случилось, султанши?
Они остановились на широких мраморных ступенях по сто в ряд и крикнули:
– Что случилось? Мы мирно жили в своём золотом дворце, как вдруг дворец исчез и мы очутились в непроглядной тьме. Грянул гром, и во тьме стали сновать духи. Вот что случилось, старшая султанша! Такого испуга нам ещё никогда не приходилось переживать.
Тогда красавица Балкис, по мудрости почти не уступавшая самому Сулейман-бен-Дауду, сказала: