
Сказки
– Успокойтесь, султанши! Один мотылёк пожаловался на свою жену за то, что она с ним ссорилась. Наш повелитель Сулейман-бен-Дауд счёл нужным дать ей урок смирения и покорности, так как эти добродетели высоко ценятся в мире бабочек.
Ей возразила египетская султанша, дочь фараона:
– Не может быть, чтоб наш дворец взлетел на воздух, словно песчинка, из-за какой-то бабочки. Нет, вероятно, Сулейман-бен-Дауд умер, и сама природа громом и тьмою возвестила нам об этом.
Балкис тряхнула головою и сказала султаншам:
– Идите, смотрите.
Они спустились с мраморных ступеней по сто в ряд и под камфарным деревом увидели мудрейшего из земных владык. Сулейман-бен-Дауд всё ещё заливался от смеха. На каждой руке он держал по бабочке, и султанши слышали, как он говорил:
– О жена моего воздушного брата! Помни, что ты должна угождать мужу, иначе он опять топнет ногой. Ты сама убедилась, что он великий волшебник. Недаром же он похитил дворец самого Сулейман-бен-Дауда. Ступайте же с миром, дети мои.
Он поцеловал им крылышки, и они улетели.
Тогда все султанши, за исключением красавицы Балкис, которая стояла в стороне и улыбалась, упали ниц, мысленно рассуждая:
«Если всё это случилось из-за того, что один мотылёк недоволен своей женой, то что ж будет с нами, когда мы непрестанно надоедаем нашему повелителю своими ссорами и криком?»
Они накинули покрывала, зажали рты руками и на цыпочках побежали обратно во дворец.
Тогда красавица Балкис вышла из-за высоких красных лилий под тень камфарного дерева, положила руку на плечо Сулейман-бен-Дауда и сказала:
– О мой повелитель и сокровище моей души! Радуйся! Султанши Египта, Эфиопии, Абиссинии, Персии, Индии и Китая получили хороший урок, которого они не забудут.
Сулейман-бен-Дауд, издали наблюдая за бабочками, порхавшими на солнце, сказал:
– О моя подруга и алмаз моего счастья! Я не заметил, как это случилось. Ведь я всё время шутил с мотыльком.
Он подробно рассказал Балкис историю с мотыльком. Нежная, любящая Балкис ответила:
– О мой повелитель и владыка дней моих! Я спряталась за камфарным деревом и всё видела. Это я научила бабочку, чтобы она заставила мотылька топнуть. Я надеялась, что мой повелитель в шутку сотворит какое-нибудь великое колдовство, а султанши при виде этого испугаются и притихнут.
И она рассказала ему всё, что султанши говорили, видели и думали.
Сулейман-бен-Дауд протянул ей руки и весело сказал:
– О подруга моя и услада дней моих! Знай, что если б я совершил это колдовство из гордости или гнева, то был бы так же пристыжён, как тогда, когда я хотел накормить всех зверей в мире. Но, благодаря твоей мудрости, я совершил колдовство ради шутки, чтобы потешить мотылька. Оказывается, что я в то же время избавился от неприятностей с моими сварливыми жёнами. Скажи же мне, подруга моя и сердце моего сердца, откуда ты почерпнула такую мудрость?
Султанша Балкис, красивая и стройная, взглянула прямо в глаза Сулейман-бен-Дауду и, склонив головку набок, как та бабочка, ответила:
– Во-первых, я люблю тебя, мой повелитель. Во-вторых, я хорошо знаю женский характер.
Они возвратились во дворец и жили счастливо до конца дней своих.
А ведь правда, Балкис ловко придумала?
Рикки-Тикки-тави
В нору к смерти лезет смелоКрасноглазый Рикки-Тикки:«Вылезай-ка, Наг, оттуда.Пропляши нам пляску смерти».Стали мы друг против друга.«Начинай-ка, Наг».Вьются вихрем петли, круги.«Эй, живее, Наг!»Одному конец здесь верный.«Эй, спасайся? Наг!»Вот и промах беспримерный.«Горе тебе, Наг!»
Глава I
Это будет рассказ о великой войне, которую вёл Рикки-Тикки-Тави один на один в ванной комнате, на большой даче близ Сеговли в Индии. Дарзи, птичка-портной, помогала ему, а Чучундра, мускусная крыса, давала ему советы, хотя она никогда не решается выходить на середину комнаты, но всегда жмётся к стенам. Самую же войну вёл один Рикки-Тикки.
Рикки-Тикки был мангуст. Спинкой и хвостом он походил на котёнка, но головою и своими движениями напоминал больше хорька. Глаза его и кончик подвижного носика были розового цвета. Он мог почесать какой угодно, передней или задней, лапкой всякое местечко своего тела. Он мог также распушить свой хвостик, так что он становился совершенно похожим на ламповую щётку. А его боевой крик, когда он бежал среди высокой травы, был: «Рикки-тикки-тикки-чик!»
Однажды в летний день после сильного дождя поток воды вымыл его из норки, где он жил со своими отцом и матерью, и понёс его вниз по канаве, прорытой дождём вдоль дороги. Он барахтался и визжал. Наткнувшись на пучок травы, выступавшей из воды, он схватился за него, но в эту самую минуту лишился чувств. Когда он пришёл в себя, он увидел, что лежал в саду на дорожке под горячими лучами солнца. Над ним склонился маленький мальчик, который говорил:
– Бедный мангустик, он мёртв. Его нужно похоронить.
– Нет, подожди, – сказала его мать, – лучше снеси его в комнату. Путь он обсохнет. Быть может, он ещё оживёт.
Они взяли мангуста в комнату. Там один высокий человек взял его в руку, посмотрел и сказал, что он не мёртв, но только захлебнулся. Они завернули его в вату и согрели. Мангуст открыл глаза и чихнул.
Этот высокий человек был отец мальчика, англичанин, который только что переехал на эту дачу.
– Теперь не пугайте его, – сказал он. – Мы посмотрим, что он станет делать.
Но испугать мангуста нелегко, так как он весь целиком, от носика до кончика хвоста, состоит из любопытства. Правило жизни всех мангустов: «Бегай и ищи». И Рикки-Тикки был настоящий мангуст. Придя в себя, он прежде всего попробовал вату, в которую он был завёрнут, и решил, что она невкусная. Затем он побежал по столу, присел, чтобы привести в порядок свой наряд, почесался лапкой и после всего вспрыгнул на плечо мальчику.
– Не бойся, Тедди! – сказала мать. – Он хочет с тобой познакомиться.
– Ой, он щекочет мой подбородок, – сказал Тедди. Рикки-Тикки заглянул между воротником и шеей, понюхал у мальчика в ухе, затем стал карабкаться вниз, спустился на пол и уселся, потирая свой носик.
– Трудно поверить, что это дикий зверёк, – сказала мать Тедди. – Я думаю, он ручной оттого, что мы его спасли.
– Все мангусты таковы, – сказал отец Тедди. – Если Тедди не будет хватать его за хвост, не станет сажать его в клетку, он будет весь день бегать самым непринуждённым образом по всему двору и дому. Надо дать ему чего-нибудь поесть.
Мангусту дали кусочек сырого мяса. Окончив завтрак, он выбежал на веранду, уселся на солнышке и взъерошил на себе шерсть, чтобы просушить до корешка каждый волос. После этого он почувствовал себя ещё лучше.
«В этом доме есть очень много интересных вещей, – сказал про себя Рикки-Тикки. – Едва ли случалось кому-либо из моих родственников попасть в такое любопытное место. Надо будет здесь устроиться надолго и всё осмотреть».
День он провёл, бродя по всему дому. Он чуть не утонул в кувшине с водой, сунул свой носик в чернильницу на письменном столе, затем обжёг его о конец дымившейся сигары, которую курил высокий человек, так как взбежал ему на плечо, чтобы посмотреть, как пишут. Вечером он прибежал в детскую, чтобы посмотреть, как зажигаются керосиновые лампы. А когда Тедди улёгся в постель, Рикки взобрался к нему на подушку. Но он был очень беспокойный товарищ, так как ежеминутно вскакивал и бежал посмотреть, в чём дело, при малейшем шуме, и так в течение всей ночи.
Отец и мать Тедди, подойдя поздно вечером к постели своего сына, увидели, что Рикки очень удобно устроился у него на подушке.
– Ну, это мне, признаюсь, не нравится, – сказала мать Тедди, – он ещё укусит ребёнка.
– Нет, он этого не сделает, – сказал отец Тедди. – С этим маленьким сторожем Тедди может спать спокойнее, чем с бульдогом. Если бы в детскую вздумала как-нибудь забраться змея…
Но мать Тедди замахала руками, не желая и слушать о такой ужасной вещи.
Утром Рикки-Тикки явился к раннему завтраку, на веранду, сидя на плече Тедди. Ему дали банан и кусочек варёного яйца. Он посидел у каждого, кто был за столом, переходя от одного к другому. Он пожелал познакомиться со всеми обитателями дома, так как всякий благовоспитанный мангуст надеется со временем сделаться домашним мангустом, жить в комнатах и свободно бегать по ним. А мать Рикки, которая жила в Сеговли в доме генерала, позаботилась научить Рикки-Тикки, как нужно вести себя, если случится попасть в европейский дом.
Глава II
После завтрака Рикки-Тикки выбежал в сад, чтобы осмотреть там все достопримечательности. Это был большой полузапущенный сад с высокими кустами прекрасных роз, лимонными и апельсинными деревьями, кустами бамбука и зарослями густой травы. Рикки-Тикки облизнулся от удовольствия.
«О, это великолепное место для охоты», – сказал он себе, и при этой мысли его хвост взъерошился, как щётка.
Рикки стал осматривать внимательно весь сад, как вдруг у куста терновника до него донеслись жалобные звуки.
Это были Дарзи, птичка-портной, и его жена. Они вдвоём выстроили себе на ветке терновника великолепное гнёздышко. Для этого они соединили вместе два больших листа, сшив их края волокнами растений, а пространство между листками наполнив ватой и пухом. Гнездо качалось в воздухе, а птички сидели на его краю и горько плакали.
– Почему вы плачете? – спросил Рикки-Тикки.
– О, мы очень несчастны, – сказал Дарзи. – Нас постигло большое горе. Один из наших птенчиков вчера выпал из гнезда, и Наг его съел.
– Да, это, конечно, большое несчастье, – сказал Рикки-Тикки. – Но я здесь ещё очень недавно и не знаю, кто такой этот Наг.
Дарзи и его жена не успели ответить, вместо ответа они оба юркнули в своё гнездо. А из высокой травы, из-под куста раздалось густое шипение, ужасное, леденящее душу шипение, которое заставило Рикки-Тикки отпрыгнуть назад на добрых два шага. Затем из травы показалась медленно голова и за нею широкий капюшон Нага, большой чёрной кобры (очковой змеи), которая имела добрых пять футов от головы до хвоста. Приподняв над землёй треть своего туловища, змея приостановилась, покачиваясь из стороны в сторону, как качается при ветре цветок одуванчика. Так, качаясь, она смотрела на Рикки-Тикки злобными глазами, которые никогда не меняют своего выражения, что бы ни было у неё в мыслях.
– Ты спрашиваешь, кто такой Наг? – сказала она. – Я, Наг, пред тобою. Великий бог Брама положил эту печать на весь наш род, с тех пор как первая кобра простёрла над ним свой капюшон, чтобы защитить его от солнца, пока он спал. Смотри и ужасайся!
Наг распустил свой капюшон шире обыкновенного, и тогда на задней его стороне Рикки-Тикки увидел знак, который имел форму петельки от металлического крючка. На мгновение на него напал страх, но мангуст не может оставаться испуганным сколько-нибудь долго; да к тому же хотя Рикки-Тикки ещё ни разу не видал живой кобры, но мать его не раз кормила мёртвыми кобрами; и потому он знал, что каждому взрослому мангусту придётся со временем ловить и есть змей. Знал это и Наг, и потому страх объял также и его холодное, жестокое сердце.
– Хорошо, – сказал Рикки-Тикки, и шерсть у него на хвосте стала дыбом, – мне всё равно, есть ли на тебе печать бога Брамы или нет; но разве честно есть маленьких птенчиков, которые выпали из гнезда?
Наг не сразу ответил, всё время упорно не спуская глаз с травы позади Рикки-Тикки. Наг знал, что если в саду поселился мангуст, то это грозит рано или поздно смертью ему и всему его семейству: нужно было во что бы то ни стало погубить Рикки-Тикки, и для этого он решил отвлечь его внимание от того, что делалось сзади. Наг слегка опустил голову и, поглядывая вбок, сказал:
– Ну, поговорим. Ты попрекаешь меня, что я съел птенчика! Ну а ты разве не ешь яиц? Почему же мне тогда не есть птенцов?
– Оглянись! Посмотри, что сзади! – внезапно запел Дарзи. Рикки-Тикки понял, что не следует терять ни мгновения. И, не оглядываясь, подпрыгнул вверх, так высоко, как только мог, и в то же мгновение как раз под ним просвистела голова Нагайны, злой жены Нага. Она подползла сзади, пока Рикки-Тикки был занят разговором с Нагом, и рассчитывала прикончить его. Но её замысел не удался, и она издала злобное шипение. После прыжка Рикки-Тикки очутился на земле почти у самой спины Нагайны, и, если бы он был опытным мангустом, он бы знал, что именно теперь нужно было схватить её и одним ударом перекусить ей спину. Но Рикки-Тикки испугался ответного удара кобры и упустил момент; правда, он укусил её, но недостаточно сильно, и тотчас отпрыгнул назад от взвивавшегося хвоста; а Нагайна уползла злая и раздражённая.
– Ах ты, негодяй Дарзи! – прошипел Наг, подпрыгивая из травы к гнезду. Но Дарзи построил своё гнездо достаточно высоко, и оно только закачалось на ветке из стороны в сторону.
Рикки-Тикки почувствовал, что глаза его стали горячи и красны. Это значило, что мангуст рассердился. Он присел на задние лапы, опираясь на хвост, как какой нибудь маленький кенгуру, и огляделся, щёлкая от злости зубами. Но Наг с Нагайной успели уже тем временем скрыться в траве. Рикки-Тикки не стал преследовать Нагов, так как он не был уверен, удалось ли бы ему справиться одновременно с двумя змеями. Поэтому он побежал по дорожке к дому, затем присел и стал обдумывать, что ему предпринять. Вопрос был для него серьёзный.
Глава III
В старых книгах по естественной истории писали, будто, если мангуста в битве укусит змея, он бежит в сторону и ест какую-то траву, которая спасает его. Но это сказка. Мангуст побеждает змею только благодаря верности своего глаза и быстроте своих ног. На удар змеи мангуст отвечает прыжком; а движения змеи так быстры, что глаз не может уследить за ними. Поэтому ловкость мангуста, когда он увёртывается от удара бросающейся на него змеи, – вещь гораздо более удивительная, чем всякая волшебная трава, спасающая от змеиного яда.
Рикки-Тикки знал, что он ещё молодой мангуст, и потому он очень был горд своей удачей, когда избежал нападения сзади; это придало ему больше уверенности в себе; и, когда Тедди попался ему навстречу, Рикки-Тикки очень хотел, чтобы его поласкали.
Но в ту минуту, как Тедди остановился, раздался лёгкий шелест на песке и тоненький голосок прозвучал:
– Берегись, идёт смерть!
Это был Карайт, пепельно-серая змейка, которая живёт чаще всего на песчаной почве; её укус так же опасен, как укус кобры. Но она так мала, что никто не подозревает опасности, и потому от неё тем больше гибнет людей.
Глаза Рикки-Тикки опять стали красными, и он стал подпрыгивать и совершать странные движения, быстро качаясь из стороны в сторону, которые он унаследовал от своих предков. Эти движения делали его очень забавным, но они имели свою цель: благодаря таким движениям он мог в любой момент броситься вперёд в любом направлении, а когда приходится нападать на змею, это бывает очень важно. Рикки-Тикки едва ли знал, что ему предстоит выдержать гораздо более опасный бой, чем встреча с коброй. Карайт – очень маленькая змея, и потому она может совершать необыкновенно быстрые движения. И если бы Рикки-Тикки не удалось схватить её за самый затылок, змейка успела бы обернуться и укусить его в глаз или в губу.
Но Рикки-Тикки не знал всего этого. Его глаза налились кровью, а сам он метался то вперёд, то назад, выбирая место, где бы лучше вцепиться в змейку. Вдруг Карайт бросился на него. Рикки прыгнул в сторону, но маленькая змейка чуть было не вцепилась ему в плечи, и, только перекувыркнувшись, он спасся от этого удара: голова змеи мелькнула под самыми пятками Рикки-Тикки.
Тедди закричал на весь дом:
– Смотрите, смотрите! Наш мангуст напал на змею!
И до ушей Рикки-Тикки донёсся крик матери Тедди. Из дому выбежал его отец с палкой, но, прежде чем он прибежал, дело было уже окончено: Карайт скользнул слишком далеко вперёд, а Рикки-Тикки удачно прыгнул за ним, вцепился ему в спину около самой шеи и мгновенно откатился в сторону. Туловище змеи было парализовано, и она перестала быть опасной.
Рикки-Тикки собирался уже приняться за еду, начав по обыкновению всех мангустов с хвоста, как вдруг вспомнил, что обильная еда делает мангуста вялым, а между тем ему нужно было сохранить всю свою подвижность, чтобы во всякий момент быть готовым сразиться с Нагами.
Рикки-Тикки оставил змею лежать на дорожке, а сам направился под куст клещевины, чтобы там вываляться в песке. В это время прибежал отец Тедди и стал колотить палкой мёртвую змею.
«Зачем это он делает? – думал Рикки-Тикки. – Это совершенно не нужно, я уже сделал всё».
Мать Тедди схватила на руки Рикки-Тикки и стала его прижимать, говоря, что Рикки-Тикки послан к ним Провидением, а сам Тедди стоял неподвижно и смотрел на всё широко открытыми, испуганными глазами. Весь этот шум очень забавлял Рикки-Тикки, который никак не мог понять, для чего всё это делается. Он думал, что мать Тедди ласкает его за то, что он валялся в песке. Во всяком случае, Рикки-Тикки чувствовал себя наверху блаженства.
Вечером за ужином, свободно гуляя по столу среди стаканов, он мог объедаться самыми вкусными вещами. Но он всё время помнил о Наге и Нагайне, и хотя ему было очень приятно, когда его ласкала мать Тедди или когда Тедди усаживал его на своё плечо, но глаза его по временам вспыхивали и становились красными, а из груди вырывался воинственный крик: «Рикки-тикки-тикки-тикки-чик».
Тедди взял его с собою в постель и настойчиво хотел, чтобы Рикки-Тикки улёгся у него на груди. Рикки-Тикки, однако, не хотел ещё спать; но он был достаточно хорошо воспитан, чтобы не сопротивляться, царапать или кусать; он уступил желанию Тедди и лёг, где тот его укладывал, но, когда мальчик уснул, Рикки-Тикки оставил своё место и пошёл странствовать по дому. В темноте он натолкнулся на Чучундру, мускусную крысу, которая всегда крадётся только вдоль стен. Чучундра – маленькое несчастное существо с разбитым сердцем. Она всю ночь стонет и плачет, всё думая, как бы ей выбежать на середину комнаты, но она ещё ни разу не решалась на подобную дерзость.
– Не убивай меня, – со слезами взмолилась Чучундра. – Рикки-Тикки, не убивай меня!
– Неужели ты думаешь, что истребитель змей станет заниматься охотой на мускусных крыс? – сказал Рикки-Тикки оскорблённым голосом.
– Те, кто убивает змей, часто сами становятся жертвами змей, – сказала Чучундра горестным тоном. – Да притом я постоянно боюсь, что в темноте Наг может принять меня за тебя и убить.
– Ну, этого ты можешь не бояться, – ответил Рикки-Тикки, – так как Наг живёт в саду, а ты, я знаю, никогда не бываешь там.
– Моя сестра Чуа, крыса, рассказывала мне… – внезапно остановилась Чучундра на полуслове.
– Что тебе рассказывала Чуа?
– Шш! Наг везде бывает. Ты лучше поговори сам с Чуа в саду.
– Нет, я не желаю говорить с нею; ты сама расскажи мне всё. Живее, Чучундра, а то я тебя укушу!
Чучундра вместо ответа уселась и горько заплакала так, что слёзы стали скатываться по её усам.
– Я самое несчастное существо в мире. У меня ни разу не хватало духу выбежать на середину комнаты. Шш! Я сейчас не могу ничего тебе сказать. Ты разве ничего не слышишь, Рикки-Тикки?
Рикки-Тикки стал прислушиваться. Кругом в доме царила мёртвая тишина, но Рикки-Тикки как будто улавливал среди этой тишины едва слышный шелест, какое-то царапанье – звук столь же слабый, какой может производить оса, ползущая по стеклу; но Рикки-Тикки понял, что это был шелест, производимый чешуями змеи по кирпичной стене.
«Это Наг или Нагайна, – догадался он, – они крадутся по водостоку в ванную комнату».
– Да, ты права, Чучундра; мне нужно было бы поговорить с Чуа.
Глава IV
Рикки-Тикки пробежал в ванную комнату Тедди, но здесь он не нашёл ничего подозрительного. Тогда он побежал в ванную матери Тедди. Здесь, внизу у стены, было проделано отверстие, по которому вода из ванны вытекала наружу; обежав ванну, Рикки-Тикки остановился и стал прислушиваться. До него через отверстие водостока донёсся шёпот голосов Нага и Нагайны, которые находились ещё за стеной.
– Когда дом опустеет, – шептала Нагайна, шелестя чешуями и обращаясь к Нагу, – он тоже уйдёт отсюда, и тогда весь сад останется для нас одних, как раньше. Поэтому поскорее иди и помни, что прежде всего нужно укусить высокого человека, который убил Карайта. Покончив с ним, ты выходи сюда, ко мне, и тогда мы оба вместе расправимся с Рикки-Тикки.
– Но уверена ли ты, что когда мы убьём людей, то всё устроится так, как нам нужно?
– Ну конечно! Разве водились здесь, в саду, мангусты, когда в этом доме не было никого? Пока дача была пуста, мы были полные хозяева сада. Не забывай, что скоро у нас выйдут дети из тех яиц, которые спрятаны на дынной грядке; а они могут вылупиться не сегодня завтра. Тогда нашим детям нужно будет много просторного и спокойного места.
– А я и не подумал об этом, – произнёс Наг. – Да, я пойду. Но думаю, что нам не будет нужно затем ещё охотиться на Рикки-Тикки. Достаточно будет, если я убью большого человека и его жену, да и ребёнка, если случится; я думаю, мы тогда можем быть спокойными. Когда на даче никого не останется, Рикки-Тикки также сбежит с неё.
Рикки-Тикки весь позеленел от злости и бешенства, слушая этот разговор. Но вот в отверстии водостока показалась голова Нага, а затем медленно выползло за нею и длинное пятифутовое его туловище. Как ни был раздражён Рикки-Тикки, но ужас напал на него, когда, сидя за ванной, он увидел, как велика была кобра. Наг уложил свои кольца, приподнял голову и осмотрелся кругом, разглядывая в темноте всё, что было в ванной. И Рикки-Тикки мог слышать при этом шелест его чешуи и видеть блеск его глаз.
«Если я сейчас брошусь на него и убью, то это услышит Нагайна, которая, вероятно, ещё не успела уйти. А если я нападу на него, когда он развернётся на полу, преимущество будет на его стороне. Как же мне поступить?» – думал Рикки-Тикки.
А Наг медленно шевелился, производя лёгкий шелест, и вдруг Рикки-Тикки услышал, как Наг лакает воду из большого кувшина, служившего для наполнения ванны.
– Всё идёт отлично, – прошипела змея. – Когда высокий человек бил Карайта, у него в руках была палка. Он, вероятно, всегда носит с собой палку, но, когда он утром придёт сюда мыться, у него не будет палки. Я подожду его здесь до утра. Нагайна, ты слышала, что я говорил? Я хочу дождаться его здесь, в холодке.
Но из-за стены не последовало ответа.
«Значит, Нагайна ушла», – решил Рикки-Тикки.
Наг обвился кольцами вокруг кувшина, а Рикки-Тикки продолжал сидеть за ванной, неподвижный, как мёртвый. Так пробыл он с добрый час и затем стал приводить в движение своё тело, мускул за мускулом, и, не производя ни малейшего звука, ползти к кувшину. Наг меж тем вздремнул, а Рикки-Тикки рассматривал его толстую спину, выбирая место, где бы лучше вцепиться в него.
«Если мне не удастся перекусить ему спину с первого прыжка, – думал Рикки, – он будет в силах биться; и тогда – бедный Рикки!..»
Рикки-Тикки взглянул на толстую шею под капюшоном и увидел, что ему не охватить это место зубами. Он мог бы охватить туловище только у хвоста, но это значило бы только придать больше силы змее, причинив ей боль.
«Остаётся только одно: вцепиться в затылок, – решил наконец Рикки-Тикки, – в голову над тем местом, где начинается капюшон. А если я вцеплюсь в него, так уж не выпущу, что бы он со мной ни сделал».
Так подумал Рикки и прыгнул. Голова Нага лежала около кувшина. Впившись зубами в крепкий затылок змеи, Рикки-Тикки прижался всем своим гибким и длинным туловищем к красной глине кувшина, чтобы держать голову подальше от себя. Всё это длилось не больше секунды, но этого времени было достаточно, и Рикки-Тикки прочно повис на теле змеи. Мгновение спустя змея стала трясти его во все стороны, стараясь сбросить его со своей головы, как собака трясёт схваченную крысу. Змея бешено вертелась, прыгала, свиваясь кругами, ударяя Рикки-Тикки о пол, об острые края ванны, о тазы, сметая на пол мыльницы, щётки и всё, что попадалось под удары её туловища.
Но Рикки-Тикки с кроваво-красными глазами висел на ней, не разжимая зубов, стискивая челюсти всё крепче и крепче, решившись быть превращённым в котлету, но только не выпускать змеи: этого требовала честь всего рода мангустов. Он не понимал, что с ним делается; он чувствовал всюду боль, как вдруг сзади него что-то ударило с оглушительным громом; горячий ветер обдал его, и красный огонь опалил его шерсть. Шум, который происходил в ванной комнате, разбудил высокого человека; он прибежал с ружьём и выстрелил в Нага из обоих стволов прямо в шею позади колпака.
Когда змея упала без движения, Рикки-Тикки лежал на земле с закрытыми глазами. Мангуст был уверен, что он уже мёртв.

