Конфетки, бараночки…

– Осторожнее, Алена Дмитриевна, куда вы бежите? Я ведь не кусаюсь, хотя вы меня и назвали судаком, а это рыбина хищная, прожорливая. Не одними пескарями живет, может и окунечка словить, и плотицей закусить.

– В рыбе я не очень разбираюсь, а вот с разными людьми общаться приходилось.

– Откуда же вы к нам прибыли, Алена Дмитриевна? Говор у вас отнюдь не московский.

– Издалека я, Илья Гордеич, из самой Сибири, куда при царе декабристов ссылали.

– Это каких же декабристов? – нахмурился Зарубин. – Тех, что хотели царя-батюшку свергнуть да смуту в стране учинить?

Я задумалась в опаске снова тронуть неловкую тему.

– Ну, Трубецкой, Муравьев, Якушкин… Они в Тобольской губернии у нас школы открывали, музыкальные студии.

– Слыхал! На Урале у меня знакомец хороший остался – Савва Геннадьевич Васильков. Не приходилось встречать? Женился летом, красавицу строптивую за себя взял, повез на перевоспитание в деревню. А вы, что же, путешествуете одна?

Я не стала мутить воду и петлять, как заяц от охотников, выложила все, как на духу, раз пошел промеж нас честный разговор.

– С мужем мы расстались по причине моей бездетности. Я финансово обеспечена, скучать не привыкла, захотела после провинции посмотреть большие русские города да сыскать пожилого родственника. Не слыхали среди торговых людей о купце Третьякове Егоре Семеновиче? Среднего роста, плотный, подвижный… Раньше гладко брился, а теперь, кто его знает, восемь лет прошло, как пропал. И печальней всего, сам не спешит найтись.

– Третьяковы – фамилия известная…

– Илья Гордеевич! – я забежала вперед и умоляюще сложила руки перед собой. – Вы везде бываете, много людей встречаете, вдруг узнаете что-то про моего деда, так не поленитесь весточку подать, хотя бы через Артамонова и Ляпунову. Я, может, скоро от них съеду, но связь буду держать исправно. Мне любая зацепочка важна.

Зарубин сперва осторожно, словно боясь обжечься, коснулся моих запястий, а потом энергично принялся растирать холодные ладони.

– Солнце палит с утра, а вы дрожите нещадно! Нежная, знать, натура. Успокойте, ну, право – найдется ваш дед, коли жив. Алена Дмитриевна, я человек простой, не обижайтесь на прямоту.

Не отпуская моих рук, он поднял голову и крикнул так, что у меня чуть уши не заложило.

– Ефи-им! Вели Антону Терентьичу скорей на стол накрывать да хорошего чайку пусть заварит покрепче. Будем гостюшку из Сибири московскими пирогами греть.

Глава 10. У самовара

Пока Ольга Карповна выбирала продукты и советовалась с братцем насчет будущего замужества, Зарубин привел меня в местную столовую, которой заправлял его старый приятель Антон Терентьич Перлов – большой знаток русских самоваров и китайского чая.

В первой большой комнате обедал народ попроще – ямщики и разнорабочие, во второй потели над стаканами приказчики и мастера, мелкие купцы.

Матерые волки торговли вроде Григория Артамонова и Зарубина приглашались в отдельный кабинет, угощения подавал им сам хозяин – пожилой, степенный старичок с добрыми, лукавыми глазами.

В горнице было жарко натоплено, пахло мытыми полами, апельсиновыми корочками и хвоей. Я шмыгнула носом и вслух отметила этот приятный факт, а Зарубин пояснил, что Антон Терентьич из староверов и на дух не переносит табака, а также не терпит пьянства и разгула. Потому в его заведении всегда чистота и порядок. Люди его уважают.

– Располагайтесь, Алена Дмитриевна! Вот сюда, поближе к нашему водогрею.

– Как забавно вы называете самовар, – улыбнулась я Зарубину.

Мне захотелось эрудицией блеснуть.

– А вы знаете, что первые самовары в России стали выпускать на уральских заводах Демидова?

– А не в Туле часом? – усомнился Зарубин, приглаживая волосы у зеркала в ажурной раме на стене. – Бывал я у одного тамошнего купчика в гостях, так целую коллекцию самоваров видел, разного качества и и форм. И медные яичком и цилиндрические на лапах звериных, и позлащенные репкой… Но чая вкуснее, чем у Терентьича нашего пивать не доводилось. Да скоро сами узнаете!

На краю стола, на круглом расписном подносе пылал жаром высокий, серебристый сосуд, поверх которого примостился фарфоровый заварочный чайник с широким горлом.

– Сосновыми шишечками топлен, оттого особенно духовит и здоровью полезен, – похвастался Антон Терентич, ставя передо мной блюдо с пирогом.

– Курник ныне хорош удался. Как чуял дорогих гостей, в шесть слоев начинку собрал.

Также на столе скоро появились соленые огурчики и грибки, сырная и колбасная нарезка, розоватые ломти окорока.

– «Ерофеича» не угодно ли по стопочке для аппетиту?

Зарубин милостиво кивнул и вопросительно покосился на меня.

– А что за напиток? – невинным тоном спросила я, делая вид, что любуюсь мягкими бубликами в медовой глазури.

– Настоечка горькая травяная. По легенде этим средством некий лекарь-самородок графа Орлова исцелил от желудочной тяжести. И пошла о ней слава по всей Руси.

– Надо попробовать, – вдохновилась я. – Какие же травки входят в состав?

– Любопытная вы женщина, – похвалил Зарубин, – во все вникнуть желаете. А давайте мы Антона Терентьича сейчас спросим. Мил человек, хватит тебе хлопотать, посиди с нами, побеседуй.

– И то ладно!

По словам хозяина чайной единого рецепта «Ерофеича» быть не может, поскольку в него кладут «травы местные, где какая растет и от земли силу имеет».

– Китайскую траву (женьшень) брать можно, а сойдет и наш зверобой, и калган с ромашкой, полынь и анис. Травку следует измельчить и залить чистым спиртом иль самогоном, крепко закупорить и взболтать, далее поставить недельки на две в прохладное темное место, процедить через холстину.

Как и следовало ожидать, для меня «ерофеич» оказался чересчур крепким, потому Зарубин велел принести еще фруктового ликера к чаю. Но и того я лишь пригубила, не шел у меня из ума Данька-подмастерье.

– Илья Гордеевич, как бы мальчику с нашего стола послать бубликов и кусок пирога?

Зарубин посмотрел на меня строго, без привычной всезнающей ухмылки.

– Надо же, памятливая барышня… Я распоряжусь!

Только мы начали пробовать угощенье, как за дверьми послышался шум и возмущенный женский голос. Немного погодя в комнату протиснулась Акулина Гавриловна в щегольском капоте и ярком платке на плечах. Увидев меня, тотчас всплеснула руками, и заговорила с наигранной радостью:

– Фух, запарилась! Ну, слава те Господи, нашлась пропажа! А уж я их по всему берегу рыскаю, Ольга меня напужала, мол, куда Алена Дмитриевна, задевалась… Илья Гордеич, светик, дозволь водички хлебнуть, не дай пропасть христьянской душе.

– Уж коли пришла, садись, матушка, места всем хватит! – сдержанно пригласил Зарубин.

– Благодарствую!

– Да отведай наливочки, огурчиком закуси.

– А вот пряники заварные к чаю, – гостеприимно поддакнула я, нисколько не жалея, что наш тета-тет с Зарубиным нарушился. Беспокоят меня его разбойничьи очи, тревожат сердце.

– Спасибо, – поклонилась мне Акулина Гавриловна, – губа-то не дура, язык не лопатка, знает, где сладко. Но и от «ерофеича» не откажусь.