– Не-ет, конечно, нет! – жалобно простонала я.
– Жестокая… вот, что ты делаешь со мной. Дай свою руку…
Я пробовала отказаться, но Дакос заставил меня коснуться его восставшей плоти, и я подчинилась, уже сама обхватив неверными пальцами напряженный пенис.
– Ну, разве он не хорош, разве не достоин твоего внимания?
Я повернула голову набок и теперь с улыбкой на дрожащих губах рассматривала мужское достоинство фракийца, представленное на мое обозрение во всей красе. Да, этому мужчине нечего было прятать и стесняться… Он и впрямь был хорош.
И вполне заслуживал благодарного женского внимания. Я сжимала его плоть, отчетливо понимая, почему фаллос так боготворят римляне, но в то же время наблюдала за реакцией Дакоса, мне нравилось замечать, как почти неуловимо меняется его лицо в ответ на мои уверенные движения.
– Пусти меня к себе, – умолял он, – я буду осторожен и выйду заранее, я не пролью в тебя семя, ведь ты этого боишься. Ты не захочешь понести от раба.
– Боюсь… и не пущу, прости…
Я играла с огнем. Этому мужчине ничего не стоило сейчас же раздвинуть мне ноги и одним сильным движением подчинить своей воле. Я, наверно, поверила в миф о своем божественном происхождении, раз упивалась властью над силачом. Это было плохо и когда-нибудь я буду наказана за такое издевательство над мужской сутью.
Но тогда я совершенно не думала о последствиях. И, вообще, он первый начал эту игру и не объяснил правила. Тяжело дыша, Дакос ответил:
– Тогда продолжай… и я тоже продолжу ласкать тебя, может, у нас получится разделить радость.
– Лучше взлети первым, я вовсе не тороплюсь на небеса.
Однако финиш наступил гораздо быстрее задуманного, – над моей головой вдруг раздался шорох, стена из ветвей разошлась и перед нами появилась белая козья мордочка. Животное жалобно блеяло и пыталось пролезть к нам через заросли буксов. Заблудилась, наверно.
В Дакосе тотчас проснулся охотничий инстинкт:
– Поймать и зажарить!
– Да ты что! Жалко, смотри какая славная мордашка.
– Меня ты не жалеешь, госпожа, – порывисто вздохнул он. – А ведь я твой единственный раб.
– Только до завтра! С раннего утра с Клодием сходим, куда следует, и оформим для тебя все нужные документы. Я решила дать тебе свободу. Недолго осталось ждать…
Темные глаза фракийца сузились. Между тем, я воспользовалась моментом и поправила на себе одежду, переведя все внимание на козленка.
– Ой, какой милашечка! Да, откуда же ты взялся… Иди-ка сюда!
Через минуту козленок уже трепыхался в руках Дакоса, а я пыталась убедить его отпустить на волю бедное существо. К моим мольбам вскоре присоединились и другие веские доводы в лице разгневанного старика:
– Эй, вы, нечестивцы! Покиньте это место немедленно или Всевидящая Богиня покарает вас. Прочь! И верните Магну, эта козочка принадлежит мне по закону, я ее хозяин.
– Дакос, животное надо вернуть владельцу.
– Свернуть бы шеи обоим!
Мы отпустили козленка, и он радостно поскакал к старикашке с увесистой палкой в руках. Этот солидный предмет мог служить хозяину как для опоры, так и в виде оружия от посягательств на его добро.
– Не надо обижать старого человека, пошли-ка домой.
Фракиец долго ворчал, а потом поймал меня в объятия и закружил на поляне. После чего остановился и внимательно посмотрел мне в глаза:
– Скажи мне, кто он?
– Он? – притворно удивилась я.
– Тот, кому ты хранишь верность! Почему он не приходит к тебе, позволяет прозябать в бедности? Где его дом? Далеко? Он остался на твоей родине, он твой муж?
– Давай не будем говорить о том, что с нами было до Рима. Мы оба скучаем по дому, но вот кому из нас доведется вернуться знают лишь Боги. Я желаю тебе добра, Дакос, но мы с тобой только друзья.
– Нет, я никогда не соглашусь быть тебе только другом. Я завоюю тебя, ты будешь моей, я это загадал прямо здесь, на священном месте. Когда-нибудь ты будешь принадлежать мне, Наталия!
– Только пророчеств подобного рода мне еще не хватало! Поспешим, Клодий уже беспокоится обо мне.
– Его интересуют одни писульки на его свитках…
– Он же поэт… и у него есть своя сердечная драма. Он любит Оливию.
– Кто только в Риме не любит эту похотливую женщину, – сплюнул Дакос.
– Довольно! Мы возвращаемся.
– Как прикажешь, госпожа!
– Так-то лучше…
Путь в усадьбу Клодия занял у нас немного времени или мне так показалось. Я была раздосадована и встревожена. Дакос молча шагал рядом и тоже не в духе. А на нашей улице к нему вдруг подошел кривобокий раб с обезображенным шрамами лицом и стал делать какие-то знаки, на которые Дакос тоже ответил загадочными жестами.
– Твой знакомый? – небрежно поинтересовалась я.
– Да, я знаю его. Ты позволишь отлучится до ночи? Я отведу тебя в дом и вернусь на улицу.
– Иди, если тебе нужно.
Я со вздохом облегчения проводила глазами высокую фигуру и отвела глаза, заметив, что фракиец обернулся и помахал мне рукой, сначала приложив ладонь к своему лицу, а потом к груди. Все ему неймется, нет, надо дать свободу и отвязаться, хотя… не получится ли все наоборот. Довольно с меня приключений на сегодня, я проведу этот вечер в кругу семьи.
– Элиав, а что Клодий делает?
– Он пишет поэму! – вздохнул молодой грек.
– Ну, и молодец! Надеюсь, это будет шедевр. Голодные поэты с разбитым сердцем часто сочиняют шедевры, так уж исторически повелось.
Я забралась в гамак, натянутый между двумя платанами, рядом со стеной, где начинались владения нашего соседа и стала раскачиваться. Ну, что ж скрывать, мне сейчас хотелось еще немного вина и мужчину. Мне хотелось жить на полную катушку, а не вянуть под теплым ласковым солнцем Рима, превращаясь в клеклый изюм. Хотелось любви…
За забором раздался лязг оружия, и я насторожилась. Опять тренировки! Я тут страдаю по нему, кое-как отказываюсь ради него от качественных интимных услуг, а Гай Марий спокойненько себе тренируется. Плечико, наверно, уже не болит.
Я стала раскачиваться агрессивнее, а потом запела. Да-да, я просто хотела выразить свое отношение к происходящему и так, чтобы Гай мог оценить. А для этого великолепно подходила песня из кинофильма «Звезда пленительного счастья», насколько я помню, песня была о гусарах, а гусары – это, конечно, военные, да еще какие…