Рассматриваю и так хорошо знакомые мягкие черты лица.
Чуть крупные.
Обманчиво простодушные.
– Я вчера наговорил тебе лишнего…
– А я весь вечер думала, какая ты зараза. Надеюсь, тебе икалось?
– Нет, – он тонко улыбается, – прощение и мир?
– Мир, хоть мы и не ссорились.
Любош кивает.
– Удачи, – касается едва ощутимо губами моего лба.
Отступает.
Закрывает за мной дверь чёрного мерседеса, и замечать беспокойство, пляшущее за стёклами его очков, я не хочу.
Оно раздражает.
Заставляет чувствовать себя немощной и слабой.
Поэтому глаза я закрываю, не смотрю в зеркало заднего вида, где до самого поворота отражается крупная фигура Любоша.
Он же засовывает против правил руки в карманы брюк.
И безотрывно смотрит вслед.
Глава 4
Квета
Блеск огней.
Сталь.
И ещё стекло.
Которое, словно гутное, выдул неизвестный мастер-великан, создал песочные часы, скрутил их по спирали, а после опустил на землю, поставил между зданиями готики и модерна.
Создал конкуренцию Танцующему дому.
– Не люблю деконструктивизм, – Марек шедевр оного деконструктивизма меряет тяжёлым взглядом.
Кривится.
И на моё вырвавшееся хмыканье бросает косой взгляд.
– Это необычно, – я не соглашаюсь, рассматриваю в сотый раз фасад «Фальконе» с тем же упоением, что и в первый, – креативно, смело, ново. Ломать шаблоны минимум весело.
– Оно и видно… – он бормочет тихо.
Но слышно.
– Слушай, – я вздыхаю и на середине белоснежной лестницы торможу, чтобы развернуться и рукой ему в грудь упереться, остановить, – мысль, что я тебе не нравлюсь, ты донёс. Я поняла и приняла, только давай оставим все взаимоотношения для редакции, а сейчас сделаем то, что требуется.
– А ты сможешь? – Марек смотрит исподлобья.
Прожигает взглядом, в котором плещется неодобрение.
Из-за Любоша.
И наших с ним совсем не деловых отношений.
– Смогу, – я отвечаю уверенно.
Выдерживаю взгляд.
Дожидаюсь его кивка, чтобы скупо улыбнуться, заговорить о другом:
– Утром звонила Кармен, ассистентка дона Диего, обрадовала, что на всё про всё будет всего два часа, – я рассказываю на ходу, и собственный перестук каблуков возвращает пошатнувшуюся на миг уверенность, – нас пригласят, когда дон Диего освободится. На входе встретит служба безопасности, всё как обычно, но аппаратуру придется отдать. Фотоаппарат тоже. Выставочный зал разрешат снимать только в самом конце, после интервью…
– А как же торжественная речь? – Марек хмурится.
И я его очень хорошо понимаю, но… правила диктуем не мы.
– Без неё.
– Что, внемлем и любуемся прекрасным?
Внемлем.
И любуемся.
Ожидаем приглашения пройти наверх. Поддерживаем светские беседы, что однообразны и унылы до безобразия, приветственно киваем и улыбаемся вежливо.
Искренне.
Когда за спиной раздаётся глубокое бархатное контральто:
– Кветка, мои глаза видят тебя!
– Ага! – я восклицаю и на каблуках, рискуя свалиться, кручусь.
Лицезрю саму Агату Мийову, более известную как Ага, которая стоит в эффектной позе, демонстрирует идеальные ноги в высоком разрезе изумрудного платья, балансирующего на тонкой грани приличия, покачивает лениво полупустым бокалом шампанского.