Тройной риск

– Нет. – Уэнгерт встал. – Было приятно повидаться с тобой по старой памяти, и ты все-таки передавай Вулфу от меня привет, но заодно скажи ему, чтобы катился к черту. Какая наглость! Посылать тебя сюда, чтобы прояснить ситуацию! Что же он сразу не попросил меня прислать досье? Чтобы больше я тебя здесь не видел!

Я двинулся к двери, но на полпути остановился.

– Утром по радио сказали, что сегодня будет девяносто пять градусов в тени, – сообщил я и вышел.

На Фоли-сквер всегда стоят такси. Я снял пиджак, забрался в одно и назвал адрес на Западной Двадцатой улице. Пока мы туда добрались, моя рубашка уже прилипла к спинке сиденья. Я отлепился, заплатил водителю, выбрался из машины, надел пиджак и зашел в здание. Штаб-квартира убойного отдела Западного Манхэттена была знакома мне гораздо лучше, чем Управление ФБР. Неплохо знал я и местных обитателей, в особенности одного из них, сидевшего за облезлым столиком в облезлой комнатушке, куда меня и проводили. После того как я однажды ухитрился сфотографировать припрятанный копами документ, хотя они так и не смогли доказать, что я это сделал, мне не позволяли свободно разгуливать по зданию. Сержант Пэрли Стеббинс был крупным и сильным мужчиной, но отнюдь не красавчиком. Его старое, проржавевшее вращающееся кресло заскрипело и застонало, когда он откинулся назад.

– Ох черт! – произнес я, садясь. – Совсем забыл. Я же собирался принести тебе банку с машинным маслом. – Я задрал голову. – Что это ты на меня так уставился? У меня лицо испачкано?

– На твоей физиономии разве грязь разглядишь? – Он продолжал на меня таращиться. – Проклятье, ну почему они выбрали Ниро Вулфа?!

Я чуть подумал – секунды две, пожалуй, – и елейно проговорил:

– Рад слышать, что копы и федералы столь тесно сотрудничают. Граждане могут спать спокойно. Уэнгерт, должно быть, позвонил сюда через минуту после моего ухода. И что же он сказал?

– Он разговаривал с инспектором. Чего ты хочешь?

– Возможно, мне тоже следует поговорить с инспектором.

– Он занят. Значит, Рэкеллы наняли Вулфа?

Я задрал нос и с достоинством пояснил:

– Мистер и миссис Рэкелл обратились к мистеру Вулфу с просьбой расследовать обстоятельства смерти их племянника. Но прежде чем развить бешеную деятельность, а он, как известно, подобен циклону, Вулф желает знать, не будем ли мы путаться под ногами у несущих бремя национальной безопасности. Я повидался с Уэнгертом, но беднягу так доконала жара, что его это совершенно не интересует. Теперь я пришел сюда. Все дело тут в коммуняках, о которых газеты ни словом не упомянули. Если наше расследование вдруг противоречит государственным интересам, объясните мне почему. Я в курсе, что вы с Кремером считаете, будто государственным интересам противоречит уже одно то, что мы обедаем, не говоря уже о расследовании преступлений, но этого недостаточно. Мы бы предпочли факты.

– Как бы не так, – пророкотал Пэрли. – Мы дадим вам факты, а Вулф потом нас же и оставит в дураках. Ишь чего захотел. Я скажу тебе лишь одно, Арчи: дельце опасное. Держитесь подальше.

Я одобрительно кивнул:

– Ну что же, весьма признателен за совет. Я передам его мистеру Вулфу. – Я встал. – Давай оформим нашу беседу в виде протокола. Сделаем три копии, одну…

– Катись ты знаешь куда! – проскрежетал он. – Убирайся вон!

Я надеялся, что мой сопровождающий проявит беспечность, но старый пузатый ветеран с приплюснутым носом поджидал меня в коридоре. Пока я шагал обратно к выходу, он вразвалочку следовал позади.

Когда я вернулся домой, было начало двенадцатого, так что Вулф уже спустился из оранжереи, где провел положенные два часа, и сидел в кабинете за столом и пил пиво. Откровенно говоря, меньше всего на свете он сейчас был похож на циклон.

– Ну? – пробурчал Вулф.

– Мы депонируем чек, – сказал я, садясь. – Уэнгерт шлет вам поклон. Пэрли – нет. Они оба думают, будто вы просто-напросто послали меня разжиться информацией на халяву, а мысль о том, что мы заботимся об общественном благе, вызывает у них только усмешку. Уэнгерт позвонил Кремеру через минуту после моего ухода. В общем, больше ничего разведать не удалось. Мы по-прежнему знаем лишь то, что напечатано в газетах.

– Звони мистеру Рэкеллу, – проворчал Вулф.

Вот так и получилось, что мы все-таки взялись за это дело.

Глава 3

В ту среду после обеда у нас в кабинете собралось семь человек. На повестке дня стояло два вопроса: были ли среди них коммунисты и являлся ли один из гостей убийцей? Почему не пятеро, а семеро? Желая быть объективным, я включил в число подозреваемых и наших клиентов.

Я разглядывал их, пока они прибывали, но даже теперь, сидя за столом и имея всех перед глазами, затруднялся делать ставки. Когда-то, много лет тому назад, я воображал, будто любой убийца – хоть мужчина, хоть женщина – наметанному глазу обязательно чем-нибудь себя да выдаст, но теперь я придерживался иного мнения. И продолжал внимательно наблюдать.

Ближе всех ко мне сидел средних лет долговязый мужчина по имени Ормонд Леддегард. Может, он и был неплохим специалистом по регулированию производственных отношений – именно этим он и зарабатывал себе на жизнь, – но руки у него явно росли не оттуда. Доставая пачку сигарет и спички и прикуривая, он продемонстрировал высшую степень неуклюжести, что могло автоматически отбросить его в самый конец списка, если это не было намеренной хитростью. Ясное дело, все сразу подумают, будто подобный недотепа совершенно не способен тайком умыкнуть с обеденного стола коробочку с пилюлями, произвести подмену и незаметно вернуть ее на место. Естественно, эту деталь можно легко прояснить: достаточно поручить надежному человеку, скажем Солу Пензеру, потратить парочку дней на опрос дюжины друзей и знакомых Леддегарда.

Рядом с ним, скрестив ноги так, что хоть фотографируй ее для глянцевого журнала, расположилась Фифи Гохин. Полагаю, эта красотка скрещивала ноги автоматически, по старой привычке. Семь или восемь лет назад она стала «Дебютанткой года», и без ее фото не выходило в печать ни одно уважающее себя издание. Потом ее слава канула в Лету, и вот теперь мисс Гохин вновь попала на первые полосы газет, уже в качестве подозреваемой в убийстве. За это время она так и не вышла замуж. Поговаривали, будто не меньше сотни мужчин, соблазненных ее прелестями, открывали уже было рот для важного заявления, но, узрев в ее прекрасных темных очах жестокий блеск, тут же лишались дара речи. Так или иначе, она все еще оставалась мисс Фифи Гохин, проживающей с родителями на Парк-авеню.

Далее сидел Бенджамин Рэкелл, чек которого уже был депонирован в нашем банке. Сегодня на его длинном лице застыло даже более скорбное выражение, нежели в прошлый раз. Справа от него располагался экземпляр, который, в соответствии с анатомией, явно принадлежал к женскому полу, но в остальном подобное заключение отнюдь не представлялось очевидным. Возраст этой женщины, а звали ее Делия Девлин, также вызывал сомнения. Она занималась оптовыми закупками мелких дешевых товаров для сельских магазинов. В будни в центре Нью-Йорка можно встретить тысяч десять, не меньше, подобных дамочек, и у всех без исключения такой вид, будто им страшно докучают. Вопрос только в том, кто же им так докучает. Однажды, быть может, я попытаюсь разрешить эту загадку. В остальном же ничего ужасного в Делии Девлин не было, ну разве что уши у нее были великоваты.

Рядом с ней восседала знаменитость, хотя, конечно же, на тот момент все они оказались в сей категории, так сказать, в силу сложившегося положения. Хенри Джеймсон Хит, вплотную подошедший к полувековому рубежу, в молодости унаследовал весьма приличное состояние, однако до сих пор почти никто из состоятельных людей не считал его ровней. Трудно сказать, состоял ли этот тип в Коммунистической партии или же просто поддерживал ее время от времени своими пожертвованиями, но не секрет, что он регулярно вносил залог за арестованных коммуняк. А недавно ему и самому предъявили обвинение в неуважении к конгрессу, и, по всей видимости, Хиту даже светило непродолжительное заключение. Старый костюм из сирсакера был ему явно мал, а глазки на круглом пухлом лице так и сверлили собеседника.

За Хитом расположилась Кэрол Берк, единственная посетительница, к которой я испытывал хоть какую-то симпатию. Каждый раз, когда у нас собираются гости, их рассаживанием занимаюсь я. Если кто-нибудь из них представляется мне заслуживающим изучения, я усаживаю его в ближайшее ко мне кресло. Так я поступил и с Кэрол Берк, однако, пока я встречал в прихожей Леддегарда, явившегося последним, она самовольно переместилась в другое место, и это мне совершенно не понравилось. Меня не оставляло чувство, что ей стоит уделить внимание. Обсуждая Кэрол Берк, наравне с остальными, сегодня днем с Лоном Коэном из «Газетт», я выяснил, что она считается внештатным специалистом по связям с телевидением, но в действительности услуги ее никому не требуются, что она известна своей способностью очень быстро двигаться и что существует шесть различных версий, почему три года назад ей пришлось покинуть Голливуд. Кроме того, я никак не мог решить, приятно мне на нее смотреть или нет. В случаях когда ответом на подобный вопрос является незамедлительное «нет» (а таковых значительное большинство) или такое же незамедлительное «да» (ничтожное меньшинство), подобная проблема даже не возникает, все и так ясно, но вот пограничные случаи требуют особенно пристального внимания с моей стороны. Именно к этой пограничной категории я и отнес Кэрол Берк, когда она, едва переступив порог, искоса метнула в мою сторону безнадежный взгляд своих карих глаз. Теперь, самовольно заняв кресло, она находилась в целых пяти шагах от меня.

Миссис Бенджамин Рэкелл, сегодня сжимавшая губы еще даже крепче прежнего, сидела в красном кожаном кресле у стола Вулфа.

Он окинул взглядом присутствующих и пророкотал:

– Я не буду благодарить вас за то, что вы пришли, поскольку это прозвучало бы нелепо. Вы здесь по просьбе мистера и миссис Рэкелл. А уж явились вы, чтобы сделать им одолжение, или просто сочли благоразумным не игнорировать их просьбу, несущественно.

Лично мне их присутствие здесь вообще представлялось несущественным. Очевидно, раз Вулф отправил меня на разведку на Фоли-сквер и в убойный отдел, он исходил из версии Рэкеллов, будто Артура лишили жизни коммуняки, которые пронюхали о его работе на ФБР. Однако данная версия прессой не муссировалась, и проболтаться о ней Вулфу никак было нельзя. Если зарабатываешь на жизнь частным сыском и хочешь сохранить лицензию, то раскрывать личность тайного агента ФБР крайне неблагоразумно. И даже если вдруг Артур просто-напросто решил запудрить мозги своей доверчивой тетушке, а сам в действительности был связан с ФБР не более, чем я с «Дочерьми американской революции»…[1 - «Дочери американской революции» – созданная в 1890 г. женская общественная организация, объединяющая потомков участников Войны за независимость и выступающая за «сохранение идеалов американизма».] Нет, пожалуй, все равно лучше было держаться от этого подальше.

Поэтому Вулф не мог не только говорить по существу дела, но и позволить себе какого-либо намека на это самое существо. Как он вообще мог говорить?

Тем не менее он произнес:

– Мне не известно, дала ли полиция вам понять, в каком вы оказались положении. Копам не по нраву, что я вмешиваюсь в это дело. С самого утра, как только им стало известно, что мистер и миссис Рэкелл наняли меня, вход в мой дом находится под наблюдением. Вероятно, нынче вечером следили и за кое-кем из вас. Но мы не нарушаем никаких законов: мистер Рэкелл имеет полное право нанимать меня, я – работать на него, а вы – предоставлять мне информацию, если есть, конечно, желание.

– Уж не знаю, как другие, – Леддегард заерзал в кресле, вытягивая длинные ноги, – а лично я не испытываю ни малейшего желания участвовать в сборе информации. Я пришел лишь из вежливости к людям, понесшим тяжелую утрату.

– И они вам за это признательны, – уверил его Вулф. – Теперь касательно вашего положения. Я разговаривал с мистером и миссис Рэкелл вчера, а потом еще раз – сегодня днем с миссис Рэкелл. Понятно, почему вы пятеро оказались в центре внимания газетчиков: все вы присутствовали на обеде, во время которого Артур Рэкелл проглотил капсулу с ядом и умер. Но возможно, у представителей закона имеются и еще какие-то причины вас подозревать. Скажите, были ли полицейские с вами откровенны?

– Чертовски глупый вопрос, – спокойно заявил Хит, однако в баритоне его чувствовалась скрытая агрессия. – Полицейские никогда не бывают откровенными.

– А я как-то знала одного честного копа, – вежливо вставила Фифи Гохин.

– Лично мне кажется, что вы просто-напросто устроили спектакль, собрав нас всех здесь, – сказала Кэрол Берк. – Нужно быть настоящим фокусником, чтобы незаметно вытащить у человека из кармана коробочку для пилюль, подменить капсулу и подкинуть ее назад. А на столе эта коробочка находилась у нас на виду.

Вулф хмыкнул:

– Вы все только и делали, что таращились на таблетницу? Все двенадцать минут?

– Никто и не говорил, что мы на нее таращились! – раздраженно выпалил Леддегард. – Но, согласитесь, осуществить подмену было невозможно.

– Пф! – презрительно пожал плечами Вулф. – С этим мог бы справиться даже простофиля. Надо всего лишь потянуться за чем-нибудь, скажем за булочкой или бокалом, прикрыть коробочку для пилюль рукой, незаметно забрать ее, потом под столом подменить капсулу и вернуть коробочку на место, замаскировав это действие другим случайным неприметным движением. Тут вовсе не обязательно быть профессиональным фокусником.

– Возможно, я чего-то не понимаю, – снова выступил Леддегард. – Но объясните мне: почему подмена обязательно была произведена в ресторане? Разве это нельзя было сделать раньше?

– Конечно же, этого исключать нельзя, – кивнул Вулф. – Ведь вы пятеро – далеко не единственные, кто состоял с Артуром Рэкеллом в отношениях достаточно близких, чтобы знать о том, что он три раза в день, перед едой, принимает витамины в капсулах. Да и возможность совершить подмену была не только у вас. Однако… – Его взгляд обратился влево. – Миссис Рэкелл, не могли бы вы повторить то, что рассказали мне сегодня днем? О субботнем вечере?

Все это время она не отрывала глаз от Вулфа, но теперь повернулась, чтобы уделить внимание и остальным. Судя по выражению лица нашей клиентки, она считала всех присутствующих поголовно, за исключением своего мужа разумеется, коммунистами и убийцами. Затем миссис Рэкелл вновь обратилась к Вулфу: