Тулпар

– А ты живешь с родителями?

– Конечно, мне от дома до техникума ехать-то фигня – Айхылу кивала, понимая, что перед ней сидит прообраз мамочкиного сынка, которых девушки её статуса студентки предпочитали обходить стороной – а ты на башкирском не говоришь?

– Нет. А это проблема?

– Не, ты что, молодняк весь на русском балакает, ну мы эти как их… – он задумался.

– Билингвы?

– Да, точно, они самые. А так может старики к тебе придерутся, мол чего башкирский не учишь, но ты кивай, да в голову не бери. Они так всем в уши льют, старики, чего с них взять. Картатай вообще на старости лет свихнулся, арабский вздумал учить и весь дом заставляет намаз совершать. Потому я к вашим с ночёвкой не суюсь – он рассмеялся, потом затих – нет, я по исламу, конечно, стараюсь жить, но терпиловки вставать в пять утра у меня не хватает. Потом вот, тоже состарюсь и буду коран читать – Айхылу кивала, вспоминая скромные традиции матери складывать ладошки после всякого приема пищи. В такие моменты и Айхылу подчинялась неведомым традициям, складывала ладошки лодочкой, с минуту, пока мать бормоча молится, смотрела на изгибы линий на ладонях, а потом как бормотание стихало делала движение будто умывается и весь стол вставал.

– Там-то? Там карьер, вот от нашего района вообще рукой подать. Мы мальцами там лазали, но сейчас уже не интересно – рассказывал Эльмир, когда они въехали в таинственный Сибай. Город был уютным и удивительно чистым. Дороги не были забиты машинами, дышалось как будто бы легче – мы в поселок Горный, пока по всей родне проедешь, наверно уже к выходным в Басай поедем.

– Тут наверно шахтеров много живет?

– Да нет, уже нет. Добыча то почти на нет сошла. Так, по мелочи. Батя мне рассказывал, мол раньше белазы круглые сутки гоняли, отвалы, вон они, кстати, как горы росли на глазах. А теперь похерили, ну или добывать нечего, я хрен его знает. Но работы в городе мало – Айхылу смотрела как мимо прокатил грузовик грохоча пустым кузовом – не, это камаз обычный, белазы больше раза в три.

В доме какой-то троюродной бабушки толклись люди. Айхылу, к её удивлению, встречали со слезами на глазах, все её обнимали, вели в дом по вязанным коврикам. Она осматривалась по сторонам, постоянно с кем-то здоровалась, отвечала про мать, и все женщины в унисон вздыхали, заслышав только намек на слово развод. Здесь были старики и дети, были молодые парни и девушки её возраста, но все как один приходились ей каким-то боком родственниками. На десятом имени Айхылу решила, что объем памяти в её мозгу заполнен и перестала пытаться запоминать, как и кого зовут. Башкирская речь лилась тут и там вперемешку с русской. Даже в процессе говорения в одном предложении могли стоять рядом русские и башкирские слова, так что иногда Айхылу улавливала смысл разговоров. Больше всего ей понравились две сестренки Ляйсан и Гузель. Погодки, одной шестнадцать, другой пятнадцать были так на друг дружку похожи, что казалось они близняшки. Шумные, смешливые, они сразу перехватили Айхылу в свои руки, споря по какой-то мелочи с Эльмиром и тот ушел в тень. Девушки были говорливы, всё про всех рассказывали, но силы Айхылу после ночной дороги были на исходе, хотелось спать, а впереди был только жирный завтрак, больше походивший на мировое застолье.

– Мы каждое лето в Басае у бабули. Там мало, конечно, ребят нашего возраста, но есть. Много кто летом приезжает, а зимой там делать нечего – рассказывала Гузель.

– А интернет там ловит? – спросила Айхылу.

– Ну мэтеэс плохо ловит, но есть связь, конечно – кивала Гузель – Эльмир тебя повезет?

– Вроде да – отвечала Айхылу, переваривая слово «мэтеэс», которое так и резало слух.

– Да ты если что с нами поезжай, нас папа возит, хоть ни в этой чертовой шахе ехать.

– Чего ты мою ласточку засираешь? – огрызнулся Эльмир и девушки прыснули хохотом. Айхылу улыбалась, усаживаясь за стол. Потом какой-то дед забормотал на арабском, долго говорил непонятные далекие слова, Айхылу изучала ладони, успокаивая себя мыслью, что у неё не «мэтеэс», а йота, а значит в глухой деревеньке будет не так уж и скучно, главное подальше от отца. Хотелось уже прослушать сообщения Олеси, позвонить Тане и узнать, как прошло её первое свидание с тем женатым мужчиной, в общем хотелось собрать сплетен и почувствовать себя причастной к тому, к чему по факту она никакого отношения не имела.

Неделю, как пророчил Эльмир, Айхылу таскали по всем родственникам в Сибае. Она съела в общей сложности ни меньше пяти литров бешбармака, пару коробок чак-чака, может около банки сметаны и уйму всего того, от чего желудок, не привыкший к такой плотной кухне, заворачивался в узел, но корни, а точнее гены к концу недели свыклись с местными блюдами и Айхылу уплетала всё за обе щеки. В процессе она познакомилась, как ей казалось по крайне мере с пятьюдесятью ребятами и девушками её возраста, кто, как и все остальные приходился ей роднёй. Упреки по поводу незнания языка вызывали бурю споров, к которым она отношения не имела. Тут всегда оказывалась какая-то современная тетка лет сорока, что катила бочку на стариков и отстаивала свою позицию отсутствия острой необходимости изучать башкирский. Тетки были всегда разные, споры одинаковые.

– И как он? – спросила Айхылу. Ночь клубилась дымом топленой бани, за забором лаяла собака соседей, а в доме бушевала в этот раз тетка Марьяна, что с горячим рвением отстаивала то, за что сама Айхылу даже не планировала бороться, а просто игнорировала.

– Ой, он чудо, просто чудо! Я разведу его на новенький айфон. А Светку помнишь с нижнего этажа? Ну эта, у неё ещё губы накачены. Ну так вот, она говорят залетела от паренька с четвертого курса, какой-то пропойца, вообще не говори – Айхылу и не говорила, слушала разглядывая как мечутся мотыльки под крышей бани, где ещё горела одинокая лампочка – а ведь она говорила, что замуж только за богатого. Но мой, ну это просто рубь золотой. Цветы, ухаживания, в постели тоже всё ничего такое – Олеся хихикала, Айхылу задрала голову к небу и удивилась, здесь были видны звезды, куда лучше, чем в её родном городке – а Таня зря с женатым крутит. Вообще я этого не одобряю, что мало свободных мужиков, ну вот я ведь нашла. Вообще она головой не думает. Может он ей заливает, что уйдет из семьи, но всё враки. Ребенок все-таки.

– Угу – протянула Айхылу не замечая, что рассказ её не так много трогает, как тот факт, что кроме Большой медведицы она больше ни одного созвездия не знает. Стало как-то стыдно за себя перед самой собой.

– Но она говорит любовь, ага любовь. Ему лишь бы молодуху затащить в постель. Ей о будущем надо подумать. Я вот иногда так думаю…

– Мы вчера с ним пять часов разговаривали. Представляешь, пять? – Айхылу не сразу осознала, что говорит уже не с Олесей, а с Таней, как-то выпал из её головы момент, когда сменились собеседники. Она напрягла мозги, пытаясь понять, чего лишнего ляпнуть с Таней нельзя, что можно было с Олесей – он меня понимает, как никто. Мне кажется, мы говорим на одном языке, он чуткий до эмоций.

– Какой молодец – поддакивала вовремя Айхылу, гугля попутно названия созвездий и пытаясь их найти в небесной черноте. После ночной поездки неделю назад, ей ещё пару дней было по привычке интересно узнать все сплетни, но там речь шла о любви и деньгах, и она вспомнила как в общежитии отключала голову, чтобы не засорять себе мозг. Казалось, в её восприятие мог укладываться только один определенный уровень сплетен, который подруги регулярно превышали, потому срабатывал аварийный сброс и половины Айхылу и не слышала. А может не слушала потому, что сама такой жизнью не жила, ни там и ни здесь уж тем более. Здесь был ежедневный шабаш, родственник и бедные барашки, которых резали чуть не каждый день и Айхылу невольно думала, что её приезд для баранов не меньше, чем явление всех всадников апокалипсиса.

– Олеся помешана на выгоде, она меркантильна до мозга костей. Мы с ней на днях поругались, она мне сказала, знаешь что?

– Что?

– Чтобы я башку включила, мол, с Вадиком будущего нет. Вот ты заметила, как она эти курсы саморазвития прошла, так прям считает себя великим оракулом – пыхтела Таня от злобы – мы говорили с Вадиком о многом. Он просыпается и пишет мне, засыпает и звонит или пишет. Всегда такой ласковый. Боже, он словно мой личный психолог, лечит мои травмы – Айхылу пыталась припомнить о каких именно травмах идет речь, но не смогла, Танина жизнь в её понимании была апогеем благополучия – Айхылу, это любовь, истинная любовь в словах.

Глава 3

– О май гад – прошептала Айхылу выбираясь из машины. Басай был не просто деревней, он был по её меркам самой маленькой и самой оторванной от цивилизации деревенькой в мире. Эльмир прихватил её сумки, пнул ногой кривую дверь и она, истошно хрипя, захлопнулась.

– Пошли, Зухра-ханум заждалась уже – позвал он Айхылу и они пошли к приземистому домишке, выкрашенному синей краской, которая давно выцвела и облазила, точно змея снимающая старую кожу.

Перед домом стояли большие ворота с резными рисунками и неизменным символом Башкортостана – кураем. Айхылу с трудом открыла увесистую дверь и уставилась в маленький садик перед домом. Они прошли по узкой тропке, потом деревянные коричневые ступеньки и две двери, одна на веранду, а вторая в дом. За второй Айхылу ждало озлобленное лицо старухи, которое точно сошло со страниц детских страшилок и сверлило внучку мутными глазами. Эльмир болтал с бабулей, жал ей руку двумя руками, что-то приговаривая на башкирском. Айхылу неуверенно проделала всё тоже самое и села на какую-то скамью, покрытую вязанным ковриком. В доме была только одна комната и маленькая кухня, переходящая в прихожую.

– Спать будешь на веранде, Зухра-Ханум там уже постелила. Комары наверно будут одолевать, но я те от моих принесу пластинки, с ними полегче – бабуля накрывала на стол. Старые чашечки, блюдца, расставлялись по цветастой клеёнке, которой на вид было лет сто. Узоры, цветочки, все они давно выцвели и Айхылу казалось, что она будет жить в антикварной. Черно-белые лица с фотографий на стене смотрели с упрёком, гулко стучали деревянные часы, а на плите посвистывал ржавый чайник.

– А она на русском то говорит? – шепнула Айхылу.

– Нет, ты че? Зухра-ханум даже на башкирском мало говорит, а русский и подавно не знает – Эльмир напротив был здесь как у себя дома, таскал пряники со шкафа, хрумкал печенье и Зухра-ханум радушно похлопывала его по спине, что-то приговаривая.

– Замечательно – с отчаянием выдохнула Айхылу и села за стол. Какие-то слова на русском бабуля знала и за следующую неделю внучка поняла это только потому, что гоняла её бабуля по всему дому, только так, будто вымещала всю свою не вылитую злобу на тяжёлую жизнь и неизбежную старость. Только два дня Айхылу была гостьей, а все остальные как ей казалось именовалась рабом. Готовка, стирка, уборка, прополка грядок, всё было на ней, а бабка постоянно орала, тыкая в какой-то угол пальцем и Айхылу подчинялась. В голове голос матери шептал, что так и надобно делать. Теперь ненавистные листы теста Айхылу катала через день, сушила и варила уже до ужаса надоевший бешбармак, а вечерами звонила матери. Перед каждым таким разговором она порывалась сказать, что ей здесь не нравится и она едет домой, но потом вспоминала отца и взвесив все за и против решала, что лето на природе, пусть и с грозной бабкой куда лучше, чем тумаки от пьяного бати.

– Айхылушь, он вчера приходил, трезвый как стеклышко – довольно щебетал голос матери в трубке телефона. Шла вторая неделя заточения Айхылу в деревне Басай – да-да, даже постригся. Спрашивал, как ты там.

– И снова здравствуйте – саркастично сказала Айхылу – мам, ну мы же это проходили?

– Мы много говорили, вспоминали былое. Надя, конечно, молодец, знает, когда слово вставить, чтобы поддеть его. Но я пока держусь, пусть маринуется – Айхылу трогала пальцами гнилой забор на краю огорода, думая с какой силой надо его толкнуть, чтобы он наконец рухнул и все несметные богатства грядок бабули пожрут козы. Эта мысль её веселила, а вот думать о том, что мать в очередной раз покупается на типичные ухаживания отца, не хотелось, ведь Айхылу знала, чем всё это закончится – Айхылушь, ведь мы любили, ведь мы были молоды. Я спрашиваю его, что же случилось, а он говорит демон попутал. Я его наставляю в мечеть идти.

– Алкаш-исламист, что может быть лучше – ворчала Айхылу, зная, что в таком приподнятом настроении мать её просто не услышит.

– Он пойдет, обещал пойти, Аллах даст, встанет на ноги. Работать устраивается, грузчиком, ага…

– Что? – быстро спросила Айхылу – а он не работал? – дрожь пробежала по телу Айхылу. Её учеба оплачивалась из денег отца, он работал в вагоноремонтном депо, получал сносно и этого сносно хватало на год учебы. Конечно и мать зарабатывала, и Айхылу во время учебы, но внушительную долю вносил отец, так что слово грузчик разом выбило её из колеи.

– Ну он потерял место. Мы ещё попробуем вернуться – «мы» пронеслось в голове Айхылу, вот это «мы» всё ломало, ей бы и хотелось, чтобы мать ушла с концами и в тоже время страшно было остаться без учебы, но теперь реальность вылететь из университета проступила на запотевших стеклах её жизни как никогда. Она выдохнула, собираясь с мыслями, быстро подсчитывая сколько накопила мать.

– Мама, у тебя же отложено на будущий год?

– Да-да, полная сумма, ты не переживай об этом – приговаривала мать и Айхылу успокоилась, дав себе зарок, что на будущий год будет пахать по полной, лишь бы не бояться вот таких вот моментов.

– П-с-с – Айхылу встала в полумраке сада и пыталась разобрать кто стоит в воротах. Мягкая трава вдоль дорожки щекотала голые ступни и холодила ранней росой – п-с-с.

– Что за п-с-с ещё? – спокойно спросила она и Эльмир захихикал – я тебе не кот, чтобы на пс отзываться.

– Да тихо ты, бабка проснется и весь пух из меня выбьет – ворчал Эльмир и потянул Айхылу за ворота.

– Ну чего? Вообще хрен она проснется, хоть в колокол бей.

– Да ага, когда не надо она всегда просыпается.

– Когда не надо она и русский понимает – поддакивала Айхылу, вспоминая как выматерилась при бабуле и получила леща.

– Мы это в бане у Мухамедшариповых собираемся, пошли, там самогон – Айхылу взвешивала ровно пару секунд, насколько ей это интересно и кивнула.