Полуночное солнце

– Но за что ты их не любила?

– Наверное, я тебе расскажу, когда ты повзрослеешь.

Бен решил, что она винит их в смерти своей сестры. Если он будет настаивать на ответе, она передумает отдавать ему фотографию. Позже, когда он убирал со стола, она поднялась к себе в комнату и задержалась там надолго – Бен уже испугался, что она решила ему отказать. Наконец она вынесла ему фотографию, на которой он был запечатлен младенцем на руках у матери.

– Твои крестины. Это я уговорила твою мать тебя крестить.

Отец то ли поддерживал мать Бена, то ли сам опирался на нее – вид у него был такой, словно ему хочется утереть блестящий от пота лоб. Летняя жара, из-за которой пожухли листья на деревьях во дворе перед церковью Святого Христофора, явно обессилила и бабушку с дедушкой. Все они, даже тетя, улыбались не слишком весело, словно устав дожидаться, пока вылетит птичка. Бен глядел на фотографию с ощущением, что каким-то образом упускает суть происходящего, пока тетя не обняла его, обдав ароматом лавандовой воды.

– Если будет нужно, ты всегда можешь поговорить со мной о них, – заверила она. – Ты ведь убежал, потому что я не оставила тебе времени, чтобы как следует попрощаться, да?

Вопрос прозвучал буднично, однако Бен почувствовал, с каким напряжением она ждет ответа:

– Да, тетя, – согласился он, не в силах решить, какую часть правды можно открыть. – Как ты думаешь, что с ними со всеми случилось? Никто мне так и не объяснил.

– Беспечность, Бен. Что там еще могло случиться, среди бела дня посреди ничего. Никогда не отвлекай человека за рулем. – Она взяла его руки в свои теплые, пухлые, немного морщинистые ладони. – Слава богу, ты в ту неделю гостил у меня. Мы не можем вернуть никого из них, зато мы сделаем друг для друга все, что в наших силах, правда? А теперь пора спать. И не спорь, тебе завтра в школу. Хорошая я была бы опекунша, если бы позволяла тебе нарушать режим.

Уже лежа в постели, он позвал ее. Она позволила ему остаться под одеялом, а сама опустилась на колени рядом с кроватью и вместе с ним прочла молитву. Ее мольбы об упокоении их душ еще звучали у него в ушах, когда она подоткнула ему одеяло, плотно, словно спеленала. Почему-то мысль о вечном покое потянула за собой воспоминание, как отец нес его на плечах, и ему казалось, он может срывать звезды с их черного ледяного ложа, откуда они уже и сами падали, оставляя в ночном воздухе блестящие мазки. Конечно же шел снег, и было странно, что отец несет его в лес в такую ночь, в самую чащу, откуда уже были не видны огни Старгрейва. Куда же нес его отец, что Бен весь дрожал в предвкушении? Разум Бена словно съежился от воспоминания, а вскоре путаница мыслей, похожих на наложившиеся друг на друга радиоволны, унесла его в сон.

Он проснулся в темноте, понимая, что ночь в самом разгаре. Его разбудила одна мысль – мысль о том, что темнота, или нечто, таившееся в ней, хочет ему что-то сообщить. Он полежал, глядя в потолок и пытаясь вспомнить, что же от него ускользнуло. Уж это точно не из тех тайн, до которых ему нужно еще дорасти. Это напомнило ему о последней книге Эдварда Стерлинга, о дедушке, который рассказывал, как Эдвард Стерлинг, желая закончить книгу, отправился далеко в ледяные пустоши под полуночным солнцем, и из этого безымянного места его пришлось выносить на руках, скорее мертвого, чем живого, и он скончался в Старгрейве, как только дописал книгу. «Что же он нашел там?» – хотел знать Бен.

Дедушка тогда пристально поглядел на него, больше похожий на собственное отражение в кривом зеркале – иссохший, бледный, с одеревеневшими руками и ногами, – и Бен подумал, что, наверное, Эдвард Стерлинг выглядел так же. «Однажды ты узнаешь», – ответил дедушка.

Бен весь подобрался, словно пловец перед прыжком в воду, и быстро выскользнул из кровати. Тетушка храпела так громко, что наверняка крепко спала. И все же он не стал включать свет на лестнице, спускаясь на цыпочках в гостиную. Дом стоял в пятне темноты между двумя уличными фонарями, в домах напротив свет не горел, но он все же сумел разглядеть на полке книгу Эдварда Стерлинга, корешок которой был темнее остальных. Его пальцы сомкнулись на этом корешке из старинной кожи, и он уселся на корточки под окном за шторой.

Книга раскрылась на фронтисписе, где был помещен портрет иссохшего старика, сидевшего, скрестив ноги по-турецки, и бьющего ладонями в барабан. В полумраке его глаза были похожи на бусины из черного льда. Бену часто казалось, что его прадед, должно быть, один из волшебников, которым месяцами приходится бить в барабан, чтобы светило полуночное солнце, однако сейчас эти глаза привели его в смятение. Он принялся переворачивать страницы, всматриваясь в отдельные строки нерифмованных стихов, которые в книге назывались магической поэзией, но смысла ее он так и не смог постичь. Он подумал, надо бы включить свет, но тут же обнаружил то, что искал, – впрочем, звезды этой ночью светили достаточно ярко, чтобы читать. В самом деле, он начал различать отдельные напечатанные строки на страницах. Ему казалось, что свет сам тянется к нему. Он не знал, как долго просидел так, но был уверен, что вот-вот сможет разбирать слова и поймет вложенный в них смысл, когда услышал, как тетушка выкрикивает его имя.

Она неуклюже сбежала по лестнице, включив свет. Должно быть, она обнаружила пустую кровать, пока он был поглощен изучением книги и даже не услышал, как она встала. Когда она тяжело ввалилась в комнату, лихорадочно нашаривая выключатель, он вскочил на ноги.

– Тетя, я не мог заснуть. Я всего лишь хотел…

Он не знал, что еще сказать, впрочем, она, видимо, не слушала: с посеревшим лицом она уставилась на книгу у него в руках, словно та была красноречивее всех его слов. Он поставил книгу на полку рядом со сборником из библиотеки приключений и двинулся к двери, и тетушка отступила в сторону, словно тюремная надзирательница.

Терзаясь угрызениями совести, что снова расстроил ее, он не смог заснуть до самого рассвета, однако она, явившись утром будить его в школу, улыбалась, словно новый день перечеркнул все ночные события. Ему сразу стало лучше, раз ей хорошо. Если она так переживает из-за того, что он читает эту книгу, он дождется, пока тетушки не будет дома.

Однако этим же вечером, когда он прокрался в гостиную, чтобы тайком взглянуть на портрет шамана с барабаном, оказалось, что в шкафу стоят только тома библиотеки приключений. Он побежал в кухню, где тетушка нарезала овощи.

– Тетя, где моя книга?

Она поглядела на него без особого интереса, что нисколько его не обмануло.

– Знаешь, Бен, я как-то не подумала. Заходила женщина, просила книги на благотворительность, и мне не захотелось отпускать ее с пустыми руками. Но это ведь неважно, у тебя же есть фотография, которую я тебе дала. А то была всего лишь старая книга.

Глава четвертая

Следующие недели тетушка пыталась загладить свою вину перед Беном. По субботам, когда они отправлялись за покупками, она показывала ему самые старые части Нориджа с мощеными булыжником улочками, где стоявшие в полном беспорядке дома, казалось, вот-вот скатятся с холма. По воскресеньям после церкви она часто возила его на побережье, где на каменистых пляжах пыталась играть с ним в футбол или гуляла вместе с ним вдоль утесов, чьи обращенные к морю бока осыпались под ветром мелким песком. Как-то она отправилась с ним к самой высокой точке побережья, на заметно выдающийся холм в Шерингеме, возносившийся на несколько сотен футов над морем. Бен созерцал травянистую равнину, почти такую же ровную, как море, и мечтал, чтобы завтра уже наступило, потому что он придумал, как ему достать копию книги. Отец одного из его одноклассников держал книжный магазин.

Мальчика звали Домиником, а больше Бен не знал о нем почти ничего. Кажется, у того не было близких друзей, во всяком случае, в их число точно не входили ни Питер, ни Фрэнсис, ни Кристофер, позволившие Бену играть вместе с ними в их игры. Питер с Фрэнсисом колотили друг друга по несколько раз на дню и корчили друг другу рожи на уроках, пытаясь рассмешить одноклассников и навлечь на тех наказание. От чего Кристофер спас Бена в первый день в школе, когда замаскировал приступом фальшивого кашля его смех, а Фрэнсис на следующий день раскусил шоколадный батончик на две части и предложил Бену кусочек поменьше, блестящий от слюны. Бен проглотил подношение вместе с чувством брезгливости, и с этого момента считалось, что они вчетвером друзья. Но Бен не позволит этому обстоятельству помешать знакомству с Домиником.

В понедельник тетушка как обычно отвела его в школу, хотя в Старгрейве он благополучно добирался до школы сам. Она сказала: «Старайся», и когда он попытался ускользнуть от нее в ворота, шлепнула его по заду – ей казалось, что подобный жест смутит его меньше, чем поцелуй на глазах у одноклассников. Июльское солнце нагревало макушку и отражалось от приоткрытых окон школы, пока он махал тетушке вслед, а когда она скрылась из виду, Бен прошел через вымощенный булыжником двор, запруженный учениками.

Доминик стоял перед входом для мальчиков и мурлыкал что-то себе под нос, сунув руки в карманы мешковатых шортов и уставившись на свои ботинки, которые выстукивали ритм его мелодии, какого-то приджазованного церковного гимна, от которого у него даже сползли носки. Лицо у него было как будто только что растерто махровым полотенцем, короткий широкий нос и крупный рот терялись на фоне высокого лба, над которым стояли торчком медно-рыжие волосы, напомнившие Бену зачищенный провод. До Бена вдруг дошло, что Питер, Фрэнсис и Кристофер наблюдают за ним, и он выпалил единственный пришедший на ум вопрос:

– Тебя Доминик зовут?

Доминик глядел на свои ноги, переставшие отбивать ритм.

– Хочешь поиздеваться?

– Нет, а с чего бы?

– Просто подумал, что ты мог бы. – Доминик наклонился, чтобы подтянуть носки. – Ты мог бы сказать «Никидом» или «Нодиким». Хотя, мое любимое «Модиник». Похоже на название какого-то лекарства. – Он распрямился и поглядел куда-то мимо Бена, словно ему не нравилось то, что он видит перед собой. – В таком случае, чего ты хочешь?

– Твой отец продает книги, верно?

– А твой кормит червей.

Бен разинул рот, не зная, что на это ответить.

– Когда мы в классе рассказывали, чем занимаются наши родители, мистер Болгер освободил тебя от задания, – продолжал Доминик, – но мне интересно, что бы ты ответил.

Бен закусил губу и понял, что, хоть он и пытается сдержать свои чувства, это вовсе не горе. И вдруг эти чувства выплеснулись из него так бурно, что ему пришлось утереть рот:

– Наверное, я бы сказал, что они лежат в могиле.

На лице Доминика отразилось такое потрясение, что Бен зашелся от смеха. На этот раз было почти не больно, почти отпустило.

– И что бы сказал на это мистер Болгер, – в радостном предвкушении продолжил Доминик.

– Он бы сказал… – тут Бен заговорил, понизив голос: – «Да как ты смеешь осквернять мою классную комнату подобными выражениями, ма-альчик?»

Доминик засмеялся, по крайней мере, закивал головой, растянув губы, что означало веселость.

– Так что ты там говорил насчет книг? Ни разу не видел никого из вашей шайки в нашем магазине.

– Я не в шайке, – возразил Бен и обернулся, чтобы проследить за взглядом Доминика.

Питер и остальные стояли у него за спиной: физиономии надутые, глядят угрожающе.

– Над нами ржете? – спросил Питер у Доминика.

– Только над учителем, – ответил Бен. – Мы разговариваем. Это личное.

– Тогда, может, пойдете в девчачий туалет? – предложил Фрэнсис, всплеснув руками.

– Да о чем тебе с ним говорить? – угрюмо поинтересовался у Бена Кристофер. – Он считает себя лучше всех только потому, что его отец – тупой лавочник.

– Он не тупой, он книгами торгует. Это ты тупой, если так думаешь. Мой прадед когда-то писал книги.