Я храню молчание, надеясь, что оно поспособствует сокращению сегодняшней проповеди, но он не отстает:
– Ты голодный? Ел вообще?
Я знаю этого типа слишком хорошо, чтобы не учуять подвох.
– Да так, перехватил, – отбрехиваюсь.
– Нельзя есть те сэндвичи, что просрочились. Воровство, – предупреждает он меня. – И вообще не выбрасывай их. Мистер Хан сам разберется с ними утром, если за них так никто и не заплатит.
– А, то есть это завтрак твоего папаши, да? Ну о’кей.
– Не надо издеваться. Твои остроты тут не оплачиваются, – говорит он и тычет жирным пальцем в сторону холодильного шкафа, забитого пластиковыми бутылками. – Что видишь?
– Что-то еще, что мне тут нельзя трогать?
– Там на полках пусто. А пустота не продается. Не платят люди за пустоту. Видишь пустую полку – поставь туда что положено.
А я знай себе молчу, и это его все-таки останавливает.
– Что ж, я ухожу, – говорит он и снимает свое пальто с крючка за дверью. – Все, что поставишь – запиши, мистер Хан потом проверит.
Придерживая у колен трепещущие на ветру полы, он уходит, и я затворяю за ним дверь. Его синий «мерс» выезжает с магазинной стоянки – по крыше скользят уродливые блики, и я остаюсь один, если не считать камеру видеонаблюдения, таращащуюся на здешние припасы. Если бы эта работа чего-то по-настоящему стоила, я бы относился к ней получше, но теперь, изучив установленный порядок, я прекрасно понял: все, что мне остается – валять дурака. Быть может, Айви Монсли взаправду стоит засесть за написание книги.
Из подсобки, освещенной лампочкой вдвое меньшей мощности, чем та, которую забрал домой мистер Хан, я приношу коробку пластиковых бутылок и отчетный лист. Как насчет «Продакт-плейсмента»? «Снятые на продажу», конечно, более броское название, но, подозреваю, вопрос о внедрении брендов в фильмы – это не достаточно прибыльная тема. Вспарываю ножом скотч. Может, тогда «Сцены смерти»? В кино их полно, фильмы живут ими, и я могу изучить, как их представление изменилось с самых ранних картин – реконструкций повешения – и то, как с ними работают различные актеры в разных жанрах. Или слишком уж мрачное направление я выбрал, непозитивно-непродаваемое? А что, если осветить тему популярного австралийского кинематографа? Или…
Пока я раздумываю и втискиваю две бутылки в пустующее пространство на полке, белый «вольво» въезжает на переднюю площадку. Я бреду к стойке, чтобы включить нужный насос, но когда лицо водителя показывается над краем распахнувшейся дверцы, замираю и сжимаю руки в кулаки. Тут же хочется брякнуться на пол, дабы не показываться ему на глаза: визита этого человека я страшился уже не один месяц.
3: Предложение
Покончив с бутылками и захлопнув стеклянную дверь холодильника, я расправляю плечи – смысла прятаться все равно уже нет. Водитель натыкается на меня взглядом – и забирается обратно в «вольво». Машина задом отъезжает от насосов, будто пытается покинуть мое поле зрения, удаляется за край бензоколоночного окна… И когда я уже почти уверен в том, что спасен, водитель решительно шагает к дверям из-за угла здания, от парковки.
Водитель этот – Кирк Питчек, мой бывший преподаватель-киновед.
Его румяное лицо кажется еще длиннее, чем у оставшегося в моей памяти образа – как будто косматая шевелюра и черная борода, закрывающая почти всю нижнюю часть лица, растянули его двумя магнитами. Он одет во все черное – водолазку, брюки, кожаную куртку, перчатки. Поняв, что дверь заперта, он прислоняется к стеклу.
– Саймон? – спрашивает он, и я скорее читаю свое имя по губам, чем слышу. – Можно к тебе?
Мистеру Хану, если тот вздумает проверить записи с камер видеонаблюдения, такая моя выходка не придется по душе, и я борюсь с искушением воспользоваться этим предлогом, чтоб не впустить Питчека сюда. Ветер треплет его волосы, и я могу представить, какой холод сейчас гуляет по его незащищенной шее. Проблема в том, что я не смогу не впустить его, каким бы нелепым ни получился наш дальнейший разговор. Я отпираю дверь, и он протягивает мне мягкую холодную ладонь:
– Извини, что отрываю от дел. Мне сказали, что тебя можно сыскать здесь.
Хм, здорово, тогда моя репутация пала еще ниже, чем мне думалось раньше.
– И кто же вам сказал?
– Джо – или Джоуи, не помню точно. – Он ждет, пока я закрою дверь, затем скрещивает руки и смотрит на меня. – Что ты здесь делаешь, Саймон?
– Давайте назовем это так – отдыхаю.
– С точки зрения актерской игры ты сейчас довольно убедителен, не спорю. Но ты хоть понимаешь, куда катишься? – Такой же дотошно, преподавательски настойчивый, как и всегда. Из-за этого его любили далеко не все. Из-за этого я его сейчас ненавижу. – Не знаю, говорил ли я тебе, но ты написал лучшую дипломную работу из всех, какие мне только доводилось оценивать.
– Ну спасибо, – отвечаю я. Плохо закрепленная в лотке бутылка заваливается и катается туда-сюда, будто напоминая мне о том, что неплохо бы и работой заняться. – Большое вам человеческое спасибо.
– До сих пор помню, какое мощное вступление. Я прочитал его некоторым моим коллегам – как раз тот пассаж, где ты говоришь, что старый добрый Полонски[2 - Абрахам Полонски (1910–1999) – американский кинорежиссер и сценарист. На родине был преследуем за коммунистические убеждения. Его режиссерский дебют, фильм «Силы зла» (Force of Evil, 1948) не снискал успеха в США, но был признан шедевром в Англии.] – величайший кинорежиссер со времен Орсона Уэллса, и почти все решили, что речь идет о Романе Полански. Не могу вообразить себе более показательный случай утраты репутации.
– Может, именно это – показательная утрата – происходит сейчас со мной.
– Нет твоей вины в том, что твой журнал впутался в тяжбу, – взгляд Питчека падает на глянцевые ряды порнографических журналов на самой верхней полке. – Разве не лучше было бы тебе писать, а не торговать вот этим вот?
– Если у вас на уме есть хоть какой-нибудь редактор, которому можно меня порекомендовать, я был бы вам дьявольски признателен.
– Не уверен, что мне удастся убедить кого-нибудь взять тебя.
Я ставлю еще одну бутылку в холодильный шкаф, но даже повернувшись к нему спиной, не могу скрыть горечи:
– Ну тогда я лучше займусь тем делом, за которое мне хоть что-то платят.
– Могу я отнять у тебя буквально несколько минут?
Захлопнув шкаф, я внимательно-внимательно смотрю на Питчека.
– Забирайте хоть все.
– Вот, это уже больше похоже на моего старого ученика. – Он тянет себя за бороду, будто проверяя, не фальшивая ли она, потом говорит: – Слышал что-нибудь о завещании Тикелла? Чарльз Стэнли Тикелл, один из наших студентов межвоенного периода. Подлинный рыцарь искусства, законченный книжный червь – сдается мне, самым большим «ужасом войны» для него были разбомбленные библиотеки. От него университету теперь перейдет много денег. Вот только он четко оговорил их использование – мы должны издавать на них книги.
– Разве этим уже не занимаются?
– Занимаются, да не так, как ему нравится. Нужны книги об искусстве прошлого века. Разумеется, и про кино – в том числе. Меня спросили, может ли кто-нибудь из моих студентов заняться написанием такой книги, и ты, наверное, уже понял, чье имя я упомянул сразу же. Вот почему нет смысла водить тебя по редакторам. Если нам будет по плечу это дело – а я на все сто процентов уверен, что оно нам по плечу, – твое имя останется в анналах.
Мне – и такую ответственность? Слишком круто, чтобы быть правдой. Тут я отчетливо понимаю, что не имею права сейчас мешкать.
– Знаете, вообще я прикидывал кое-какие идейки для книг.
– Какие же?
– Ну… «Конец фильма». Про самые последние работы известных режиссеров того времени, ну и про то, что мы можем в целом узнать о кино, смотря их. «Умираю – хочу эту роль» – про постановку сцен смерти персонажей, понятное дело. «Мы в кадре» – про то, как кино вторгается в нашу повседневную жизнь столь активно, что мы иногда не видим границ между вымыслом и реальностью. Ну, или что-нибудь о ремейках и плагиате в кино. Можно назвать «Где-то мы это уже видели».
Далее пришлось импровизировать – ибо Кирк смотрит на меня слегка разочарованно. Ты можешь круче, говорит этот его взгляд.
– Может, про дубляж, – говорю я в некотором отчаянии. – Я могу брать интервью у актеров озвучки. А название… название будет «Они говорят за себя». О, а как насчет книги о фильмах, которые были запланированы, но так и не сняты? Вы знаете, что «Призрака оперы» студия «Хаммер» делала совместно с Гербертом Ломом – с прицелом на Кэри Гранта в главной роли? А Хичкок почти снял «Счастливчика Джима». Кто знает, сколько всего неснятого лежит по полкам – а то ведь, если покопаться, такое можно найти!..
– И лучший копатель, какого мы только можем себе позволить, – ты, Саймон, – говорит Кирк Питчек, поглаживая бороду. – Но сейчас нам желательнее получить быстрый результат. Думаю, тебе нужно опубликовать свою диссертацию.
Я уже открываю рот, чтобы начать громко восторгаться, но потом расчет берет верх.
– То есть мне за нее заплатят?
– Хорошо заплатят – если сможешь пересмотреть ее настолько, чтобы она выглядела как новая работа. Могу я предложить?..