Рассуждение о методе и другие сочинения

Казалось бы, такое понимание противоречит учению о сотворении мира, но Декарт и здесь нашел объяснение: Бог творит мир таким, каким этот мир мог бы существовать по законам природы всегда. Но почему тогда Бог, во власти которого создать любые миры и изменять истинность этических и математических законов, создает именно такой физический мир, в который практически не вмешивается? Но и на этот вопрос у Декарта есть ответ: законы мира соответствуют законам разума, поскольку именно в таком виде отражают совершенство Бога. Ведь для Декарта несомненность и самоочевидность для разума и есть признак совершенства, поэтому Бог творит именно такой мир, а не другой, т. е. самодостаточный в своем существовании и прозрачный для познания разумом.

С одной стороны, Декарт выступил как предтеча современной науки, но, с другой стороны, Декарт выстраивал теорию физического мира, опираясь на умозрение, а не на эксперимент. В этом аспекте он был ближе к средневековой науке, чем к естествознанию в современном понимании. Это проявлялось в том, с какой непринужденностью он создавал умозрительные объяснения физических процессов. В частности, Декарт выстраивает значительную часть своей теории на умозрительной предпосылке, согласно которой протяженность является свойством субстанции, а не пустого пространства. Соответственно пустота, по мнению Декарта, это ничто, которое само по себе не может иметь протяженности. Эта предпосылка берет начало еще в Античности. В соответствии с представлениями древних греков космос понимался как гармония телесных форм, в которой нет пустого места, при этом именно форма тел задавала их пространство, а не наоборот.

Например, если бы из кувшина выкачали всякую материю, то он, по мнению Декарта, схлопнулся бы, так как не может быть в пространстве пустого места. Следовательно, всякое место, из которого что-либо удалено, должно тут же заполняться другой материей. Поскольку протяженность – это свойство субстанции, то никакая субстанция не может расширяться в пространстве, а наблюдаемое расширение происходит за счет впитывания других субстанций подобно тому, как губка набухает, впитывая воду. Аналогично и тело движется таким образом, что оставленное им место тут же заполняется другими телами. Поскольку заполнение происходит непрерывно, то и материя должна быть непрерывной, что исключает существование атомов. Из этих умозрительных рассуждений Декарт делал вывод, что материя делима до бесконечности, и на разных ступенях процесса своего дробления она образует твердые тела, воздух, звезды и межзвездное пространство.

Некоторые основанные на умозрении выводы Декарта современные ученые посчитали бы совсем уж наивными. Например, то, что материя Солнца очень подвижна подобно материи пламени, однако в отличие от пламени Солнце не нуждается в питании. Для современной физики такие умозрительные построения неприемлемы, а современная модель ядерных реакций на Солнце получена путем не умозрения, а обобщения наблюдаемых процессов. Хотя и тут не все так однозначно: в середине XX века физик Николай Козырев выдвинул не признанную современным научным сообществом, но очень интересную теорию о том, что Солнце светит не за счет внутренних процессов горения, а за счет действия, вызванного особым свойством времени, которое он постулировал. Поэтому умозрительный декартовский подход в физике хоть и не является сейчас основным, тем не менее может оказаться плодотворным на стадии формирования научных гипотез, расширяя горизонты научного творчества.

Поскольку Декарт выводил строение мироздания дедуктивным путем из умозрительной предпосылки, а не из экспериментальных данных, то многим современным физикам такой подход будет казаться произвольным, однако он вполне приемлем в теоретических науках – прежде всего, в математике и отчасти в фундаментальной физике.

Умозрительный подход позволял Декарту свести все сложные законы мира к простым механическим. Это давало философу уверенность в адекватности познания мира, но привело его к позиции механицизма, уподобляющей мир часовому устройству. Такое упрощение понимания сложных явлений привело к новому неразрешимому противоречию. Ведь если тело человека подчинено законам физического мира, то как тогда обосновать свободу воли, которая управляет телом? Если же разум управляет телом в полном соответствии с законами физического мира, то свободе воли вовсе не остается места. Поэтому продолжатели традиции рационализма Бенедикт Спиноза и Готфрид Вильгельм Лейбниц вовсе отказались от идеи свободы воли.

Рене Декарт, однако, не отказывался от этой идеи и пытался объяснить, каким образом воля может управлять телом. Ведь тело, считал он, принадлежит материальной субстанции, основным свойством которой является протяженность. Все процессы в такой субстанции определяются законами движения и столкновения и не подразумевают свободную волю, которая принадлежит идеальной субстанции. Таким образом, всего в мире только две субстанции, и человек слагается из обеих.

Современная наука позволяет описать движение руки более сложным образом, чем у Декарта: как сложную биохимическую реакцию, вызывающую сокращение мышц. Но суть от этого не меняется. В любом случае каждый физиологический процесс в теле человека предопределен предшествующим процессом, и в этой цепочке причинно-следственных отношений нет места для свободы воли. Причем мозг такой же материальный объект, как и все тело, и также обусловлен биохимическими реакциями, поэтому сам не может воспроизвести действие свободной воли. В самосознании же человек ясно чувствует, что сам свободно управляет рукой.

Таким образом, современная наука не может объяснить, каким образом человек может управлять телом по своей свободной воле. Ведь сколько бы мы ни исследовали физиологию мозга и нервной системы, признаков свободной воли никогда не найдем. Это вынуждает современных нейрофизиологов признать свободную волю иллюзией, которую формирует мозг.

Однако Декарт пытался решить противоречие между осознанием собственной свободной воли и физиологической обусловленностью всех процессов в теле. Он описывал аффекты как телесные состояния и разрабатывал теорию рефлекса, объясняющую работу тела без вмешательства души, что дало толчок развитию физиологии. Кроме того, он ввел закон сохранения движения: акт сознания человека не может создать нового телесного импульса, но может перенаправить уже имеющиеся импульсы в новое русло. Когда импульсы движения в руке пребывают в равновесии, рука покоится, когда получают команду изменить направление, рука приходит в движение, но количество импульсов от этого не меняется.

Животных Декарт уподоблял механизмам без души и потому применительно к ним не видел никакого противоречия в таком объяснении. Все было бы намного проще, если бы и человека можно было бы описать как подобный механизм. Однако человек обладает самосознанием и способен сам своей свободной волей управлять собой, а это обстоятельство выходит за границы физиологического объяснения.

Но даже при таком объяснении остается непонятным, как сознание, которое по своей природе вне пространства, дает команды материальному телу? Декарт не мог представить на это философский ответ и поэтому обошелся медицинским пояснением. Он указал на эпифиз – шишковидную железу в мозгу человека, которая и перераспределяет команды сознания в импульсы, передающиеся по нервной системе. Философский ответ Декарт дать не смог, потому что при такой постановке вопроса ответ в принципе невозможен.

Данная проблема оказалась неразрешимой не только для Декарта, но и для современной науки, которая исключает само понятие свободы как ненаучное. Ведь наука изучает не все, а только то, что подчиняется определенным закономерностям, которые может удостоверить независимый наблюдатель, в то время как свобода воли, напротив, входит за пределы наблюдаемых закономерностей. Однако эту проблему смог решить Иммануил Кант через полторы сотни лет после того, как ее поставил Декарт. Кант обосновал, что в эмпирическом мире (области, которую мы постигаем органами ощущений) все подчинено закономерностям. Однако человек может обнаружить априорное в самосознании. Априорный уровень сознания первичен по отношению к эмпирическому миру и не зависит ни от чего, что в потоке времени. Именно благодаря тому, что этические принципы априорны, человек способен на нравственные поступки независимо от внешних эмпирических обстоятельств. Если человек руководствуется в своих действиях не внешними обстоятельствами, а априорными принципами, то он становится свободен от внешних обстоятельств и царящих там закономерностях.

Ошибка Декарта заключалась в том, что он пытался согласовать свободу воли и физиологические закономерности, которым подчинен процесс в теле, на эмпирическом уровне, а это принципиально невозможно. И поскольку всякая наука изучает человека с эмпирической позиции в качестве внешнего чувственно данного объекта, то она принципиально не может обнаружить свободу воли, сколь бы долго ни развивалась. Свобода воли обнаруживается в самосознании только на априорном уровне, который первичен по отношению к внешнему миру.

Заслуга Декарта в том, что он выявил противоречие между свободой и необходимостью, и, хотя он не имел теоретических средств его разрешить, тем не менее не стал избегать этой проблемы, а честно показал все трудности, с которыми столкнулся. В этом проявилась особая черта характера Декарта – честность, которая сопровождала его стремление к познанию.

Рене Декарт стоял у истоков новой эпохи, его философия несла переходный характер.

Его научное объяснение мира базируется на умозрительных допущениях, которые не проверяемы эмпирически. В частности, заполненность мира материальной субстанцией, которая в постоянном движении и бесконечно дробится, из осколков которой образуются звезды и небеса.

В то же время Декарт во многом проявляет себя как ученый в современном понимании этого слова. Он сформулировал понятие научного закона, предложил законы движения, которые согласуются с классической механикой, оперировал идеей бесконечности мира, представил эволюционное понимание физического мира, разработал современную математическую символику и т. д. Но главное, он поставил основной вопрос, который определил дальнейшее развитие европейской философии – вопрос о познаваемости мира, – и решал этот вопрос как философ Нового времени – методом радикализации сомнения.

* * *

Особо следует сказать о произведениях французского мыслителя. Декарту довелось жить в эпоху революции, происходящей в умах и в науке. Отказ от старых представлений, основанных на авторитете и общепризнанных умопостигаемых истинах, угрожал потерей опоры в поиске надежного знания. Для Декарта жизненно важно было убедиться, что его стремление к познанию не сводится к пустой игре ума и поэтому любое научное знание можно обосновать на очевидных для ума истинных предпосылках. Но для этого был необходим метод, который при опоре на фундамент твердых и очевидных истин позволил бы распутать любой запутанный клубок вопросов. С этой целью Декарт пишет методологический трактат «Правила для руководства ума», в котором методы познания сводятся к исходным простым правилам. Время начала работы над трактатом точно неизвестно, а сам трактат так и остался незавершенным, но главную свою мысль Декарт в нем выразил. В 1628 году или в самом начале 1629 года трактат приобретает тот окончательный вид, в котором он известен сейчас.

Творчество Декарта совпало по времени с разгоревшейся в науке борьбой между сторонниками коперниканской и птолемеевской концепций, в который активно вмешалась церковь. Свою программную научную книгу «Мир, или Трактат о свете» Декарт заканчивает в 1634 году. В ней он изложил свои идеи о физическом устройстве мира и обосновал механику движения планет вокруг Солнца. Декарт полагал, что все основания его философии ведут к подтверждению убеждения Галилея о движении Земли, но узнав об осуждении Галилея за концепцию вращения Земли вокруг Солнца, не решился публиковать книгу, которая вышла лишь после его смерти в 1664 году. Он был потрясен осуждением Галилея, но тем важнее для него стал поиск несомненных основ всякого знания, на которых можно было бы обосновать законы науки. Эту задачу он решает в последующих философских трактатах: «Рассуждение о методе…» (1637), «Размышления о первой философии…» (1641) и «Первоначала философии» (1644), в которых не только излагает целостную систему философии, но и раскрывает результаты своих научных изысканий.

Философский трактат «Рассуждение о методе, чтобы хорошо направлять свой разум и отыскивать истину в науках» был опубликован Рене Декартом в 1637 году в нидерландском городе Лейдене, вместе с его научными трактатами из его книги «Мир» – «Диоптрика», «Метеоры» и «Геометрия», в которых он демонстрирует применение своего метода познания в конкретных науках. Трактат в сжатой форме дает систематизированное представление обо всей философии Декарта. Сначала он поясняет исходные предпосылки с позиции здравого смысла, затем раскрывает основные правила метода познания, обосновывает правила морали, приводит доводы, которые его убеждают в существовании Бога и бессмертии души, далее переходит к анализу научных проблем физики и физиологии. Однако особенно интересно то, что в этом трактате Рене Декарт описывает свое личное отношение к философским вопросам и объясняет, как он сам приходит к ответам на протяжении жизни. Этой личностной формой изложения трактат отличается от других произведений Декарта, и таким образом раскрывает перед нами жизненный опыт философа, который выражается в его философской системе. Благодаря этому становится возможным понять не только систему взглядов, но прежде всего саму личность автора, а через нее и эпоху, в которой он жил.

У каждого философа свое видение и свой подход, поэтому даже самые простые его мысли невозможно понять вне контекста, а его задает целостный взгляд философа на мир или на главную проблему, которая его волнует. В случае Декарта ключевым произведением будут его «Первоначала философии», где и раскрыт такой целостный взгляд. В этой книге Декарт стремится заложить фундамент универсальной науки, основанной на новых философских принципах, берущих начало в естественном разуме. Работу над книгой «Первоначала философии» Рене Декарт начал в 1641 году. Она была написана на латыни и опубликована в 1644 году, а ее французская версия – в 1647 году. Книга состоит из четырех частей: «Об основах человеческого познания», «О началах материальных вещей», «О видимом мире», «О земле», и дает целостное представление об идеях, более подробно изложенных в других ранних произведениях.

Первая часть в тезисной форме знакомит читателя с содержанием его основополагающего философского трактата «Размышления о первой философии» (1640). В этом трактате Декарт формулирует принцип методического сомнения, который приводит мыслящего человека к идее несомненности его собственного сознания и умозаключению «я мыслю, следовательно, я существую». На основе этого он выводит существование Бога, познаваемость мира и свое учение о дуализме души и тела. После окончания работы над «Размышлениями о первой философии» в 1641 году Декарт начинает работу над трактатом «Первоначала философии». Его целью было дать строгие философские основы познания. Декарт раскрывает предпосылки, из которых должно выводиться знание как таковое, и на этих предпосылках сводит в единую систему учение о познании и знания о мире. Для этого он использует метод радикального сомнения. Эмпирическое знание, полученное посредством органов ощущений, недостоверно, поэтому Декарт обращается к разуму, выявляет самоочевидные истины, не зависящие от эмпирического опыта, и методом дедукции выводит из них надежное знание. Если в первой части трактата он возвращается к идеям книги «Размышления о первой философии», то при дальнейшем систематическом изложении своей философии он вновь обращается к вопросам физики, составлявшим основное содержание его книги «Мир» (1634), которую в свое время не решился издать при жизни.

Таким образом, предлагаемые вниманию трактаты «Рассуждение о методе, чтобы хорошо направлять свой разум и отыскивать истину в науках» (1637), «Правила для руководства ума» (1628–1620) и «Первоначала философии» (1644) все вместе дают целостное представление как о личности Декарта, так и о его научных и философских воззрениях.

    Николай Карпицкий

Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках

Если рассуждение это покажется слишком длинным для прочтения за один раз, то его можно разделить на шесть частей. В первой окажутся различные соображения относительно наук; во второй – основные правила метода, найденного автором; в третьей – некоторые из правил морали, извлеченных автором из этого метода; в четвертой – доводы, с помощью коих он доказывает существование Бога и человеческой души, которые составляют основание его метафизики; в пятой можно будет найти последовательность вопросов физики, какие он рассмотрел, и в частности объяснение движения сердца и рассмотрение некоторых других трудных вопросов, относящихся к медицине, а также различие, существующее между нашей душой и душой животных; и в последней – указание на то, что, по мнению автора, необходимо для того, чтобы продвинуться в исследовании природы дальше, чем это удалось ему, а также объяснение соображений, побудивших его писать.

Часть первая

Соображения, касающиеся наук

Трактат начинается с объяснения исходной предпосылки декартовских размышлений – здравомыслия. Эта предпосылка процесса философствования пока еще носит слишком неопределенный интуитивный характер, чтобы стать основанием философской системы. Но, руководствуясь здравомыслием, он приходит к ней в дальнейшем рассуждении. Необходимо различать философствование как процесс осмысления своего места в жизни, с чего и начинает Рене Декарт, и философию как теоретическую систему – саму декартовскую философию, которая существует по сей день. В первой части трактата особенно интересен рассказ Декарта о том, как он на основе своего личного жизненного опыта постепенно приходит к основным предпосылкам своей философии.

Здравомыслие (bon sens) есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть. При этом невероятно, чтобы все заблуждались. Это свидетельствует скорее о том, что способность правильно рассуждать и отличать истину от заблуждения – что, собственно, и составляет, как принято выражаться, здравомыслие, или разум (raison), – от природы одинакова у всех людей, а также о том, что различие наших мнений происходит не от того, что один разумнее других, а только оттого, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не одни и те же вещи. Ибо недостаточно просто иметь хороший ум (esprit), но главное – это хорошо применять его. Самая великая душа способна как к величайшим порокам, так и к величайшим добродетелям, и те, кто идет очень медленно, могут, всегда следуя прямым путем, продвинуться значительно дальше того, кто бежит и удаляется от этого пути.

То, что люди интеллектуально очень различаются и далеко не все проявляют здравомыслие – это наблюдаемый факт, и тем не менее Декарт утверждает, что здравомыслие от природы одинаково у всех. Дело в том, что Декарт не эмпирик, а рационалист. Если эмпирики полагали, что первично чувственное, то есть эмпирическое знание, то рационалисты, напротив, считали, что первично умственное знание, поскольку именно в уме мы находим критерии истины, удостоверяющие знание, полученное органами чувств. Но как можно доверять умственному познанию, если оно зависит от индивидуальных способностей того или иного человека? Однако если в основе умственного знания лежит логика, которая безотносительна к индивидуальным способностям, то тогда основанное на ней здравомыслие должно быть в равной степени присуще каждому человеку. Тогда неразумность можно объяснить неумением пользоваться разумом и правильно направлять мысли. Из этого вытекает задача философии – научить человека правильно пользоваться своим умом.

Что касается меня, то я никогда не считал свой ум более совершенным, чем у других, и часто даже желал иметь столь быструю мысль, или столь ясное и отчетливое воображение, или такую обширную и надежную память, как у некоторых других. Иных качеств, которые требовались бы для совершенства ума, кроме названных, указать не могу; что же касается разума, или здравомыслия, то, поскольку это единственная вещь, делающая нас людьми и отличающая нас от животных, то я хочу верить, что он полностью наличествует в каждом, следуя при этом общему мнению философов, которые говорят, что количественное различие может быть только между случайными свойствами, а не между формами, или природами, индивидуумов одного рода.

Дабы видеть границы собственных умственных способностей, нужна философская рефлексия. Применив ее, Декарт обнаруживает собственную ограниченность. Но за признанием, что он не считает свой ум более совершенным, чем у других, стоит философская убежденность в том, что разум устроен по таким законам, которыми в равной степени могут пользоваться все люди независимо от своих природных данных. Разум – это общее, что люди находят в себе, но, чтобы его раскрыть, нужен особый метод познания. Для тех, кто будет правильно совершенствоваться посредством этого метода, случайные различия в их индивидуальных способностях потеряют какое-либо значение.

Однако не побоюсь сказать, что, по моему мнению, я имел счастье с юности ступить на такие пути, которые привели меня к соображениям и правилам, позволившим мне составить метод, с помощью которого я могу, как мне кажется, постепенно усовершенствовать мои знания и довести их мало-помалу до высшей степени, которой позволяет достигнуть посредственность моего ума и краткий срок жизни. С помощью этого метода я собрал уже многие плоды, хотя в суждении о самом себе стараюсь склоняться более к недоверию, чем к самомнению. И хотя, рассматривая взором философа различные действия и предприятия людей, я не могу найти почти ни одного, которое не казалось бы мне суетным и бесполезным, однако я не могу не чувствовать особого удовлетворения по поводу успехов, какие, по моему мнению, я уже сделал в отыскании истины, и на будущее питаю надежды и даже осмеливаюсь думать, что если между чисто человеческими занятиями есть действительно хорошее и важное, так это именно то, которое я избрал.

Впрочем, возможно, что я ошибаюсь, и то, что принимаю за золото и алмаз, не более чем крупицы меди и стекла. Я знаю, как мы подвержены ошибкам во всем, что нас касается, и как недоверчиво должны мы относиться к суждениям друзей, когда они высказываются в нашу пользу. Но мне очень хотелось бы показать в этом рассуждении, какими путями я следовал, и изобразить свою жизнь, как на картине, чтобы каждый мог составить свое суждение и чтобы я, узнав из молвы мнения о ней, обрел бы новое средство самообучения и присоединил бы его к тем, которыми обычно я пользуюсь.

Таким образом, мое намерение состоит не в том, чтобы научить здесь методу, которому каждый должен следовать, чтобы верно направлять свой разум, а только в том, чтобы показать, каким образом старался я направить свой собственный разум. Кто берется давать наставления другим, должен считать себя искуснее тех, кого наставляет, и если он хоть в малейшем окажется несостоятельным, то подлежит порицанию. Но, предлагая настоящее сочинение только как рассказ или, если угодно, как вымысел, где среди примеров, достойных подражания, вы, может быть, найдете такие, которым не надо следовать, я надеюсь, что оно для кого-нибудь окажется полезным, не повредив при этом никому, и что все будут благодарны за мою откровенность.

Хороший учитель не тот, кто дает ответы, а тот, кто учит тому, как их получать. Однако Декарт считает нескромным давать наставления, и демонстрирует на собственном примере, как он совершенствуется в познании, используя метод, который любой другой человек может так же использовать и прийти к тем же результатам.

Я с детства был вскормлен науками, и так как меня уверили, что с их помощью можно приобрести ясное и надежное познание всего полезного для жизни, то у меня было чрезвычайно большое желание изучить эти науки. Но как только я окончил курс учения, завершаемый обычно принятием в ряды ученых, я совершенно переменил свое мнение, ибо так запутался в сомнениях и заблуждениях, что, казалось, своими стараниями в учении достиг лишь одного: все более и более убеждался в своем незнании. А между тем я учился в одной из самых известных школ в Европе и полагал, что если есть на земле где-нибудь ученые люди, то именно там они и должны быть. Я изучал там всё, что изучали другие, и, не довольствуясь сообщаемыми сведениями, пробегал все попадавшиеся мне под руку книги, где трактуется о наиболее редкостных и любопытнейших науках. Вместе с тем я знал, чтo? думают обо мне другие, и не замечал, чтобы меня считали ниже моих соучеников, среди которых были и те, кто предназначался к занятию мест наших наставников. Наконец, наш век казался мне цветущим и богатым высокими умами не менее какого-либо из предшествующих веков. Все это дало мне смелость судить по себе о других и думать, что такой науки, какой меня вначале обнадеживали, в мире нет.

Разочарование в надежде получить прочное знание побудило Декарта к созданию науки о методе познания. Далее он описывает опыт изучения разных наук, который так и не принес ему удовлетворения. Если бы на месте Декарта был античный философ, то, запутавшись в разных мнениях, он искал бы выход в знании того, как устроено бытие человека и мира. Но Декарт – человек новой эпохи, он начинает искать ответ в том, как устроено познание. Поэтому его учение о методе – переход от античных философов, усматривавших истину в бытии идей или мирового разума, к Иммануилу Канту, искавшему ответы в принципах, которые лежат в основе познания и не зависят от эмпирического мира.

Но все же я весьма ценил упражнения, которыми занимаются в школах. Я знал, что изучаемые там языки необходимы для понимания сочинений древних; что прелесть вымыслов оживляет ум; что памятные исторические деяния его возвышают и что знакомство с ними в разумных пределах развивает способность суждения; что чтение хороших книг является как бы беседой с их авторами – наиболее достойными людьми прошлых веков, и при этом беседой содержательной, в которой авторы раскрывают лучшие из своих мыслей; что красноречие обладает несравненной силой и красотой, поэзия полна пленительного изящества и нежности; что математика доставляет искуснейшие изобретения, не только способные удовлетворить любознательных, облегчить ремесла и сократить труд людей; что сочинения, трактующие о нравственности, содержат множество указаний и поучений, очень полезных и склоняющих к добродетели; что богословие учит, как достичь небес; что философия дает средство говорить правдоподобно о всевозможных вещах и удивлять малосведущих; что юриспруденция, медицина и другие науки приносят почести и богатство тем, кто ими занимается, и что, наконец, полезно ознакомиться со всякими отраслями знания, даже с теми, которые наиболее полны суеверий и заблуждений, чтобы определить их истинную цену и не быть ими обманутыми.

Но я полагал, что достаточно уже посвятил времени языкам, а также чтению древних книг с их историями и вымыслами, ибо беседовать с писателями других веков – то же, что путешествовать. Полезно в известной мере познакомиться с нравами разных народов, чтобы более здраво судить о наших и не считать смешным и неразумным все то, что не совпадает с нашими обычаями, как нередко делают люди, ничего не видевшие. Но кто тратит слишком много времени на путешествия, может в конце концов стать чужим своей стране, а кто слишком интересуется делами прошлых веков, обыкновенно сам становится несведущим в том, что происходит в его время. Кроме того, сказки представляют возможными такие события, которые в действительности невозможны. И даже в самых достоверных исторических описаниях, где значение событий не преувеличивается и не представляется в ложном свете, чтобы сделать эти описания более заслуживающими чтения, авторы почти всегда опускают низменное и менее достойное славы, и от этого и остальное предстает не таким, как было. Поэтому те, кто соотносит свою нравственность с такими образцами, могут легко впасть в сумасбродство рыцарей наших романов и замышлять дела, превышающие их силы.

Я высоко ценил красноречие и был влюблен в поэзию, но полагал, что то и другое являются более дарованием ума, чем плодом учения. Te, кто сильнее в рассуждениях и кто лучше оттачивает свои мысли, так что они становятся ясными и понятными, всегда лучше, чем другие, могут убедить в том, что они предлагают, даже если бы они говорили по-нижнебретонски и никогда не учились риторике. А те, кто способен к самым приятным вымыслам и может весьма нежно и красочно изъясняться, будут лучшими поэтами, хотя бы искусство поэзии было им незнакомо.

Особенно нравилась мне математика из-за достоверности и очевидности своих доводов, но я еще не видел ее истинного применения, а полагал, что она служит только ремеслам, и дивился тому, что на столь прочном и крепком фундаменте не воздвигнуто чего-либо более возвышенного. Наоборот, сочинения древних язычников, трактующие о нравственности, я сравниваю с пышными и величественными дворцами, построенными на песке и грязи. Они превозносят добродетели и побуждают дорожить ими превыше всего на свете, но недостаточно научают распознавать их, и часто то, что они называют этим прекрасным именем, оказывается не чем иным, как бесчувственностью, или гордостью, или отчаянием, или отцеубийством.

Я почитал наше богословие и не менее, чем кто-либо, надеялся обрести путь на небеса. Но, узнав как вещь вполне достоверную, что путь этот открыт одинаково как для несведущих, так и для ученейших и что полученные путем откровения истины, которые туда ведут, выше нашего разумения, я не осмеливался подвергать их моему слабому рассуждению и полагал, что для их успешного исследования надо получить особую помощь свыше и быть более чем человеком.

О философии скажу одно: видя, что в течение многих веков она разрабатывается превосходнейшими умами и, несмотря на это, в ней доныне нет положения, которое не служило бы предметом споров и, следовательно, не было бы сомнительным, я не нашел в себе такой самонадеянности, чтобы рассчитывать на больший успех, чем другие. И, принимая во внимание, сколько относительно одного и того же предмета может быть разных мнений, поддерживаемых учеными людьми, тогда как истинным среди этих мнений может быть только одно, я стал считать ложным почти все, что было не более чем правдоподобным.

По мнению Декарта, истина может быть только одна, всякое альтернативное суждение по отношению к ней – ложь. Поиск единственно правильного понимания был характерен для европейской культуры, и только не так давно люди начали понимать, что мир сложнее, чем они могут представить, и его нельзя описать в одной единственно правильной системе. Однако на заре европейской науки ученые и философы ставили именно такую задачу, которая совпадала с личным убеждением Декарта о том, что истина должна сводиться к такой простоте понимания, при которой не может быть двух разных истин. Многообразие различных концепций и представлений в истории философии подвигло Декарта к критическому пересмотру уже накопленного знания и к поиску простой и самоочевидной основы, на которой можно выстроить надежное здание философии и науки.

Далее, что касается других наук, то, поскольку они заимствуют свои принципы из философии, я полагал, что на столь слабых основаниях нельзя построить ничего прочного. Мне недостаточно было почестей и выгод, чтобы посвятить себя их изучению. Слава Богу, я не был в таком положении, чтобы делать из науки ремесло для обеспечения своего благосостояния. И хотя я не считал себя обязанным презирать славу, как это делают киники, однако я мало ценил ту славу, которую мог бы приобрести незаслуженно. Наконец, что касается ложных учений, то я достаточно знал им цену, чтобы не быть обманутым ни обещаниями какого-нибудь алхимика, ни предсказаниями астролога, ни проделками мага, ни всякими хитростями или хвастовством тех, что выдают себя за людей, знающих более того, что им действительно известно.

Вот почему, как только возраст позволил мне выйти из подчинения моим наставникам, я совсем оставил книжные занятия и решил искать только ту науку, которую мог обрести в самом себе или же в великой книге мира, и употребил остаток моей юности на то, чтобы путешествовать, видеть дворы и армии, встречаться с людьми разных нравов и положений и собрать разнообразный опыт, испытав себя во встречах, которые пошлет судьба, и всюду размышлять над встречающимися предметами так, чтобы извлечь какую-нибудь пользу из таких занятий. Ибо мне казалось, что я могу встретить более истины в рассуждениях каждого, касающихся непосредственно интересующих его дел, исход которых немедленно накажет его, если он неправильно рассудил, чем в кабинетных умозрениях образованного человека, не завершающихся действием и имеющих для него, может быть, единственное последствие, а именно: он тем больше тщеславится ими, чем дальше они от здравого смысла, так как в этом случае ему приходится потратить больше ума и искусства, чтобы попытаться сделать их правдоподобными. Я же всегда имел величайшее желание научиться различать истинное от ложного, чтобы лучше разбираться в своих действиях и уверенно двигаться в этой жизни.