Праздник малыша Николя

«Наша учительница добрая и милая, если мы не слишком дурачимся».

Месье Бледур

«Это наш сосед, он очень любит дразнить папу».

Бульон

«Бульон – наш воспитатель. Его так прозвали потому, что он всё время говорит: “Посмотрите мне в глаза”, а в бульоне есть такие жирные кружочки, как глазки. Это старшеклассники придумали».

Дорогой Дед Мороз!

С тех пор как я умею писать, то есть уже давным-давно, я каждый год говорю папе и маме, что хочу послать вам письмо и попросить подарки к Рождеству.

Знаете, как я удивился на этот раз, когда папа посадил меня к себе на колени и объяснил, что в нынешнем году вы не очень богаты, особенно после того случая, которого ну никак не ожидали: вам пришлось отдать деньги, чтобы починить свои сани, когда какой-то недотёпа въехал в них справа своими санями, и, хотя там были свидетели, это всё неправда, что говорит страховая компания, и вы уж с этим разберётесь. Такая же история случилась с папиной машиной на прошлой неделе, и папа очень злился.

А потом папа сказал, что пусть лучше я буду щедрым и добрым и что мне стоило бы попросить подарки не для себя, а для всех, кого я люблю, и для своих друзей. Я сказал, что, конечно, жаль и что я так и сделаю, и мама меня обняла и сказала, что я у неё такой большой и что она уверена – несмотря на историю с санями, вам, может быть, хватит денег, чтобы я не остался совсем без подарка. Мама у меня всё-таки классная.

Так вот, для себя я у вас ничего не прошу.

А что до моего папы и моей мамы, было бы здорово, если бы вы подарили им маленькую машину, чтобы и я там помещался и чтобы она ездила сама и не надо было нажимать на педали, а фары зажигались бы, как на папиной машине до аварии. Я видел такую машину в витрине магазина, знаете, там, чуть подальше школы. Если бы вы отдали эту машину моему папе и моей маме, было бы очень хорошо, и я бы тогда всё время играл в саду, честное слово, и никогда бы не сердил маму, потому что она не любит, когда я то и дело забегаю в дом и валяю дурака на кухне. А папа смог бы спокойно читать свою газету, ему ведь так не нравится, когда я играю в мяч в гостиной, он выходит из себя и спрашивает, что? он такого сделал, чтобы заслужить это, и неужели, проведя целый день в конторе, невозможно найти немного покоя у себя дома.

Если вы будете дарить им маленькую машину, моим маме и папе, купите, пожалуйста, красную. Там ещё есть синяя, но, по-моему, им больше понравится красная.

Для учительницы – она такая добрая и милая, когда мы не слишком дурачимся, – я хотел бы получить ответы на все задачи по арифметике за год… Я знаю, что учительница всегда очень огорчается, когда ставит нам плохие отметки. Она мне часто говорит: «Понимаешь, Николя, мне не доставляет удовольствия ставить тебе “ноль”. Я знаю, ты можешь учиться лучше». И если я заполучу ответы на все задачи по арифметике, это будет классно, потому что учительница поставит мне кучу хороших отметок и останется очень довольной. Ну а мне если чего и хотелось бы, так это порадовать свою учительницу, и тогда Аньян, учительский любимчик, не будет всегда первым в классе, и так ему и надо, потому что он всех нас достал.

У Жоффруа – это мой друг – очень богатый папа, который покупает ему всё, что тот ни пожелает, а недавно купил костюм мушкетёра, классный такой, со шпагой – бац, бац! – и шляпой с пером, и всё такое. Но мушкетёрского костюма больше ни у кого нет, и когда Жоффруа с нами играет, выходит не очень весело, особенно драться на шпагах; мы берём линейки, но это совсем не то. Ну так вот, если бы у меня тоже был костюм мушкетёра, Жоффруа бы обрадовался, ведь тогда он мог бы играть со мной по-настоящему – бац, бац! – а остальные пусть будут с линейками, и мы бы их всегда побеждали.

С Альцестом – это ещё один мой друг – всё просто; он очень любит есть, и будь у меня куча денег, я бы его каждый день после школы приглашал в кондитерскую поесть шоколадных хлебцев – мы их очень любим. Альцест, конечно, ещё любит колбасу, но есть мы будем шоколадные хлебцы, раз я плачу?, а если ему не нравится, пусть идёт и сам покупает себе колбасу. Вот так!

Жоаким – он очень любит играть в шары. И я вам скажу, играет он здо?рово; бросает – бац! – и почти никогда не промахивается. Вот мы и не любим с ним играть, потому что играем мы по-настоящему и проигрываем почти все свои шары. И на перемене Жоаким скучает. Он нам говорит: «Ну чего, парни, давайте…»; это так грустно. И если бы у меня была куча шаров, я бы соглашался играть с Жоакимом, ведь пусть этот подлый жулик и выигрывает каждый раз, у меня всё равно всегда оставались бы шары.

Эд – он очень сильный и любит давать ребятам кулаком в нос – сказал мне, что попросит вас о паре боксёрских перчаток, и мы бы тогда классно повеселились на переменах. Так вот, лучше всего для Эда было бы не дарить ему боксёрских перчаток. Честно, потому что я знаю, как это будет: Эд придёт со своими перчатками и начнёт давать нам всем в нос, у нас пойдёт кровь, мы станем орать, прибежит воспитатель и накажет Эда, а мы не любим, когда кого-то из наших наказывают. И если вы всё равно кому-то должны подарить боксёрские перчатки, то лучше подарите нам – тогда у Эда не будет неприятностей.

Клотер у нас последний в классе. Когда учительница его спрашивает урок, то всегда потом лишает перемены, а когда нам раздают табели, у него дома бывает скандал и его лишают кино, десерта, телика. В общем, его всегда чего-нибудь лишают, а однажды директор пришёл в класс и сказал ему при всех, что он закончит на каторге и это доставит много горя его папе и его маме, которые, как и другие, тоже во всём себе отказывают, чтобы дать ему хорошее образование. Но я-то знаю, почему Клотер последний и всё время спит на уроках. Это совсем не потому, что он глупый; он вовсе не глупее, например, Руфюса; всё оттого, что он устаёт.

Клотер тренируется на своём классном жёлтом велосипеде, чтобы потом, когда вырастет, участвовать в «Тур де Франс». И конечно, из-за этих тренировок он не может учить уроки и делать домашние задания, а раз он их не делает, учительница заставляет его писать по многу раз всякие фразы и спрягать глаголы, а так как на это уходит всё больше и больше времени, с тренировками у него всё хуже и хуже, и поэтому он вынужден заниматься даже по воскресеньям. И чтобы Клотер больше не был последним и чтобы его не лишали кино, десерта и телика, лучше всего отобрать у него велосипед. А не то, если так пойдёт и дальше, он закончит на каторге, как говорит директор, и тогда ему точно не разрешат участвовать в «Тур де Франс». Велосипед, если хотите, я могу постеречь, пока Клотер не вырастет и ему не надо будет больше ходить в школу.

Теперь о Бульоне. Это наш воспитатель, только по-настоящему его не так зовут. Знаете, он всё время бегает по школьному двору, чтобы разнимать нас, когда мы дерёмся, чтобы не разрешать нам играть в вышибалы, – это после того раза, когда мы разбили окно в кабинете директора, – чтобы поставить нас в угол, чтобы оставить нас после уроков, чтобы заставить нас писать всякие фразы по многу раз и чтобы давать звонок в конце перемены. Он очень устаёт, наш Бульон. Так что вам стоило бы сразу дать ему отпуск, пусть он съездит к себе в Коррез и останется там подольше. Ну и для справедливости вы должны заодно дать отпуск месье Мушабьеру, который подменяет Бульона, когда того нет.

Мари-Эдвиж. Это моя соседка, она классная, хотя и девчонка, у неё такое розовое лицо, синие глаза и жёлтые волосы, и для неё я хотел бы научиться делать отпадные кувырки. Она очень любит смотреть на кувырки. И если вы научите меня делать кувырки лучше всех, то Мари-Эдвиж скажет: «Николя, ты чемпион из чемпионов!» И будет очень рада.

Ну вот, я вас попросил столько всего для тех, кого люблю. Может быть, кого-то я и забыл, ну так вы подарите и им тоже кучу-кучу-кучу разных подарков.

А для себя, как я сказал, ничего не прошу.

Разве что, если у вас ещё останутся деньги и, ну там, вы захотите всё же сделать мне сюрприз, принесите, например, самолёт из витрины того же магазина, где вы найдёте машину для папы и мамы. Только будьте осторожнее в трубе, потому что самолёт красный, как и машина, а в трубе очень грязно.

Как бы там ни было, обещаю вести себя так хорошо, как только смогу, и желаю вам ВЕСЁЛОГО РОЖДЕСТВА!

Рождество Николя

Сегодня мы дома встречаем сочельник. Папа и мама пригласили кучу друзей; будет месье Бледур, наш сосед, и мадам Бледур, жена нашего соседа, очень славная, а ещё будут папа и мама Альцеста, моего школьного друга, будут другие люди, которых я не знаю, и бабушка. В общем, будет круто.

С самого утра папа стал готовиться; мама сказала, что надо было начинать раньше, но папа ответил, что прекрасно со всем управится – он знает, что делает, и возьмёт машину, чтобы съездить за ёлкой, на которую повесят подарки для взрослых, потому что подарки для меня Дед Мороз положит в носки, которые висят перед батареей в моей спальне: камина с трубой у нас нет.

Папу мы ждали очень долго, и вот наконец он открыл входную дверь. Вид у него был недовольный; шляпа на голове сидела задом наперёд, а на плече лежало что-то вроде длинной палки с несколькими растрёпанными веточками.

– Это что, рождественская ёлка? – спросила мама.

Папа сказал, что это была рождественская ёлка, но у самой ёлочной ярмарки машина попала в аварию, и ему пришлось ехать на автобусе, а это оказалось очень неудобно, потому что в автобусе было полно мужчин с ёлками, и кондуктор рассердился: он сказал, что ему не платят за езду в лесу, все тыкают ветками ему в глаза, и папа тоже рассердился, и в конце концов ему пришлось идти пешком, а в толкучке ёлка немного пострадала, но за игрушками ничего видно не будет, вот увидите, и всё равно ёлка будет красивой.

– Пошли, Николя, – сказал папа, – поможешь мне украсить ёлку.

Я очень обрадовался, потому что украшать ёлку – это весело, мне понравилось год назад, когда я был маленьким. Мы пошли в подвал, взяли коробку со всякими стеклянными шарами, гирляндами и лампочками, а потом принялись за работу. Папа поставил ёлку в столовой и начал вешать те стеклянные шары, которые остались целыми после того, как он на лестнице уронил коробку. После стеклянных шаров папа стал прилаживать на ветках маленькие разноцветные лампочки, и на это ушла куча времени, потому что провода немного перепутались. Папа сидел на полу, вытягивал провод и говорил разные слова тихонько, чтобы я не слышал, но я знаю – это были плохие слова, вроде тех, которые мы на переменах говорим друг другу громко. Когда лампочки были развешаны, папа сказал мне:

– Вот увидишь, как будет красиво!

Он воткнул вилку в розетку, и полетели классные искры, но папа точно имел в виду не это, потому что лампочки не зажглись, а сам он немного обжёг пальцы и сказал плохое слово, которое я не знаю. Но папа у меня молодец, он исправил всё, что не работало, и после того, как он два раза поменял пробки в подвале, потому что в доме не было света, лампочки загорелись, и это правда было красиво, особенно когда мы повесили гирлянды.

Мама пришла посмотреть и сказала, что всё хорошо, но теперь надо раздвинуть стол в столовой, чтобы за ним поместились гости. Папа задумался, потому что одному стол не раздвинуть. Я вызвался помочь папе, но он сказал, что я ещё маленький, слишком криворукий и могу только всё портить.

– Нечего делать, – сказал папа, – придётся идти к этому зануде Бледуру.

Папа открыл дверь и столкнулся с месье Бледуром, который собирался позвонить.

– А ты что тут делаешь? – спросил папа.

– Пришёл тебе помочь, – ответил месье Бледур, – ясно же, что ты один не управишься.

– С чего бы это? – спросил папа. – На что ты мне сдался, чудик? Топай в свою берлогу, увидимся вечером.

– Но папа, – сказал я, – ты же собирался к месье Бледуру, чтобы он помог разобрать стол.

Тут папа был не прав, я его очень люблю, но тут он был не прав. Он сказал, чтобы я не лез в то, что меня не касается, и что ему никто не нужен. Месье Бледур очень смеялся, и, кажется, папе это не понравилось, а мама крикнула из кухни:

– Ну как, ты пойдёшь за месье Бледуром, чтобы он помог со столом?

Никогда я не видел, чтобы кто-нибудь так смеялся, как месье Бледур, от этого я сам засмеялся, и только папа не смеялся.

– Ладно, ладно, – сказал он, – чем корчить клоуна, лучше бы помог мне с этим столом.

Стол у нас круглый. Чтобы его раздвинуть, надо тянуть за каждую сторону, и он разделяется надвое, а в пустоту кладут доски, которые мама называет вставками. Этот стол очень трудно раздвигать, он всё время застревает. Папа встал с одной стороны, месье Бледур – с другой; он всё ещё смеялся.

– Кончай заливаться, – сказал папа, – и когда я скажу, тяни.

Потом папа крикнул: «Давай!» – и стол сразу раздвинулся. Бац! Папа упал на ёлку, а месье Бледур – на ковёр; он не переставал смеяться. Мама прибежала и сказала, что забыла предупредить – она смазала направляющие стола.

Мы подняли папу, который сидел на ёлке, весь в гирляндах и со стеклянными шарами на голове; жалко только, что лампочки погасли.