Инкуб, или Демон вожделения

– Почему-то удар был сконцентрирован на гостинице. Точнее на моей комнате. Пойдем, увидишь сам.

Джулиан привел Тима в свой номер, показал ему кровать, погребенную под грудой обломков.

– Помнишь, я говорил тебе о том, что кое-кто может повелевать стихией?

– Да.

– Так вот, я абсолютно уверен, что это как раз тот случай. Кто-то управляет процессом, взбалтывает, размешивает и взбивает пену ярости против нас. Это существо взбесилось от отчаяния. Мы поставили преграду на его пути, не даем исполнять предначертанную миссию. А это самая главная задача его жизни – так оно полагает. И вот удар за ударом.

Тим отпрянул от Джулиана. В голосе этого человека, в его глазах горела убежденность в своей правоте.

– Ты, – сказал Джулиан, – ты сегодня, как говоришь, ничего особенного не почувствовал. Так, «что-то такое». Ну, а это, – он указал на раздавленную кровать, – это тоже по-твоему «что-то такое»?

– Нет.

– Меня сегодня чуть не убила гигантская конвульсия земли. А ты почти ничего не почувствовал. Как это может быть?

Тим все не отваживался взглянуть Джулиану в глаза:

– Я не знаю…

– Что делает тебя неуязвимым? Что тебя защищает? Или это ты сам все устраиваешь?

– Я? Нет! – Тим почти закричал.

Джулиан схватил Тима за плечи и придвинул к себе, он впился в него взглядом.

– Языческие глаза. Пана! Сатир, бог Эроса! Великий Пан умер, плакали поклонявшиеся ему. Но они ошибались, слишком рано стали оплакивать своего Бога. Бог Эроса, Бог Зари, ИНКУБ – он жив, здоров, процветает в Галэне. Насилует, убивает, пользуется помощью своих друзей – темных сил природы, которые он насылает на нас…

Джулиан отпустил Тима и прислонился к стене. Он постепенно успокаивался.

– Прости, я смертельно напуган – все дело в этом.

– Ничего, – произнес Тим, – мы все напуганы.

Зазвонил телефон.

– Мистер Траск?

– Да.

– Это мисс Руден. Нас разъединили.

– Да, мисс Руден. Я слушаю.

Тим, дружески помахав рукой, вышел из комнаты.

– Боюсь выговорить, у меня печальное известие…

Джулиан застонал – печальным известием могло быть только одно.

– Он умер?

– Да, сэр. Меньше часа назад. Я подумала, что должна вам это сообщить. – Горе ножом врезалось в сердце Джулиана.

– Профессор и вы были очень близки…

– Он был мне как отец.

– И он думал о вас в последний момент. Он произносил ваше имя и шептал, что должен вам что-то сказать.

– Что именно, вы не запомнили?

– Он в последние минуты говорил не очень связно. Голос у него ослаб. Но он все время повторял одно и то же имя…

– Вы хотите назвать мое имя?

– Да, и ваше тоже. Но было еще одно… по-моему, Билл Уайер. Вы знаете кого-либо с таким именем. Билл Уайер?

Джулиан стал рыться в памяти.

– Уайер? Что-то не припоминаю…

– Конечно, я могла неправильно расслышать. И потом, профессор говорил с довольно сильным акцентом. Может, это было больше похоже на Уар. А такое имя вам что-то напоминает?

– Нет. И оно мне ничего не напоминает. Что он еще просил передать, пожалуйста, вспомните.

– Нет, сэр, больше ничего. Ему так трудно было говорить, мне практически пришлось приложить ухо к его губам. Он несколько раз произнес ваше имя. Потом попросил, пожалуйста, передайте Джулиану – Билл Уайр, Билл Уайр. По крайней мере я так услышала. Он повторил несколько раз, как будто это было очень важно. А потом отошел в мир иной.

Повесив трубку, Джулиан с тупым выражением лица спустился в бар. За короткое время он пережил два потрясения – едва избежал смерти сам и потерял дорогого друга и коллегу. Ему надо было выпить.

– Мне водки. Чистой.

Это был любимый напиток Стефаньски. Иногда он позволял себе пропустить рюмочку.

«Русские говорят, что водку изобрели они, – не раз заявлял Стефаньски, но они врут. Водку изобрели в Полонии». При этом он не произносил по-современному «Польша», а говорил так, как в средние века, – «Полония».

Когда перед Джулианом поставили порцию водки в бокале, он, как учил Стефаньски, осушил его одним глотком.

– Еще, – потребовал он. Сидя в баре, Джулиан перебирал в памяти всех, чье имя было Билл. Затем он стал вспоминать всех Биллов, кого лично не знал, но слышал о них как о специалистах в той сфере науки, которой занимался он и Стефаньски. Но ни у одного из них не было фамилии Уайер. Джулиан почему-то вспомнил, как в первый раз встретил Стефаньски. Он обратил внимание на гриву белоснежных волос – точно как у льва. А за очками прятались старые, умные, живые глаза. Раньше он знал старика по его работам, потом рискнул написать и договориться о встрече в Бостоне. И вот они встретились.

– Вы слишком молоды, – так приветствовал его Стефаньски.

Джулиан опешил – ему было уже порядком за тридцать, и сам себя он считал человеком средних лет.

– Молодые все материалисты. Поэтому все революционеры молоды. Одни считают, что могут разрешить все мировые проблемы, наполнив желудки людей едой и переведя деньги с одного банковского счета на другой. Другие надеются на секс, как будто в нем заключается волшебная формула счастья. Как правило, люди верят только в то, что могут увидеть сами и потрогать. Попробуйте обсудить с ними что-либо выходящее за пределы чувственных ощущений, что выше или ниже Природы, – они станут смеяться над вами.

Джулиан ответил высоким от волнения голосом: