Мрачный залив

– Не знаю, – отвечаю я ему. – Просто хочу проверить. Вероятно, ничего такого.

Я не хочу говорить ему про мой сон. Мэлвин – тень, которая всегда стоит между нами, и не без причины. И этот сон не имеет никакого отношения к моей нынешней тревоге.

– Что ж, я все равно собирался встать и попить воды, – небрежным тоном говорит Сэм. Он уже встал с кровати и надевает домашние тапки. Я сама обулась на рефлексе, неизменно готовая к тому, чтобы куда-то бежать. Уже наступила весна, но в такой ранний утренний час по-прежнему зябко. Я чувствую голыми лодыжками холодный воздух, когда отворяю дверь спальни.

На миг чувствую себя сбитой с толку. Это не мой коридор. Он слишком широкий, и ковровое покрытие не того цвета. Я не понимаю, где нахожусь, но потом все встает на свои места. Я вспоминаю наш старый дом у озера Стиллхауз. Но мы переехали. Дом у озера выставлен на продажу, и сейчас его кто-то снимает, но, надеюсь, в ближайшие несколько месяцев его кто-нибудь купит. Теперь мы живем в Ноксвилле. Новый дом. Новые, дружелюбные соседи. Хорошая школа для детей. Все в порядке.

Вот только настойчивое покалывание в затылке говорит мне, что что-то не так.

«Джина, – слышится в глубине моего сознания шепот Мэлвина. – Можешь бежать сколько угодно. Но ты никогда не сможешь убежать достаточно далеко».

«Ты мертв, – отвечаю я ему. – Это достаточно далеко».

В коридоре темно; путь мне озаряет только подсветка, протянутая вдоль плинтуса. Комната Коннора – первая направо от нашей спальни. Я чуть-чуть приоткрываю дверь и вижу, что мой сын не спит. Он сидит в кровати, уставившись в темноту. Когда поворачивается ко мне, я вижу, что лицо у него бледное.

– Ты это слышала? – спрашивает он тихим шепотом. Коннор больше не мой маленький сынок – за исключением таких вот моментов. Ему уже почти пятнадцать. Я хочу, как когда-то, сгрести его в объятия и укачивать, успокаивая, но не делаю этого. Я начинаю осознавать, как тяжело мне пережить то, что даже мой младший ребенок – уже не дитя. Что я должна позволить ему вырасти.

– Все в порядке, – говорю я Коннору. Сэм стоит позади меня в дверном проеме. – Мы сейчас все выясним. Ты помнишь план?

Коннор кивает. Он помнит. Все в этом доме помнят план действий на экстренный случай.

Я закрываю дверь его комнаты и слышу, как он встает и запирает внутренний засов, который я установила в целях безопасности. Хорошо. Шаг первый: задержать чужака, не дать сразу попасть в комнату. Шаг второй: если через несколько минут не будет дана отмашка «все чисто» – нажать кнопку, которая передаст сигнал тревоги прямо в полицию Ноксвилла. Шаг третий: выбраться в окно и бежать за помощью. Не останавливаться ни в коем случае.

Мы все знаем этот план, поскольку всегда есть шанс, что нам придется им воспользоваться.

Я иду в ванную. Там темно, но я все равно проверяю окно. Оно крепко заперто, к тому же настолько мало, что большинство людей вряд ли способно пролезть в него. Затем я направляюсь к комнате дочери. Тут тоже темно, но, открыв дверь, я улавливаю порыв свежего, влажного уличного воздуха. Окно в комнате закрыто – но закрыто не так уж давно.

«Черт возьми!»

Я включаю свет, и Ланни – Атланта, однако никто, кроме учителей, не называет ее полным именем – стонет и поворачивается, бросая на меня сердитый взгляд. На ее лице все еще виден клубный макияж – темные тени с блеском вокруг подведенных глаз, на щеках нарисованы серебристые звезды. Волосы окрашены в несколько ярких оттенков.

– Что такое? – рычит она, потом снова стонет, уткнувшись лицом в подушку.

Я подавляю вулканическое извержение страха, злости и негодования, поднимающееся в моей душе.

– Где ты была?

– Нигде.

– Ланни, ты явно только что вошла. Ты снова сняла свое окно с сигнализации. Ты знаешь, какой опасности подвергаешь своего младшего брата, когда так поступаешь?

Иногда подобное воззвание к совести срабатывает.

Но не сегодня. Ланни заворачивается в одеяло и прячет голову под подушку.

– Ты можешь просто оставить меня в покое? День был такой хороший, зачем тебе надо было все испортить?

Моей дочери через месяц исполняется семнадцать лет, и я ничего не могу с этим поделать. Она знает, что за пределами дома небезопасно, однако плюет на это – или намерена доказать, что способна справиться с чем угодно. Это ужасает. Меня, конечно, радует, что моя дочь настолько сильная – если б страх потерять ее не терзал меня так отчаянно. Но она пока не взрослая, и я знаю, что должна найти способ удержать ее в узде еще год, пока она не сможет решать за себя сама. Делать собственные ужасные ошибки, которые я не смогу предотвратить, нести последствия, от которых я не смогу ее спасти. Как же тяжело быть теми, кто мы есть: большинство девушек ее возраста сталкиваются совсем с другими сложностями, чем те, которые приходится переживать дочери Мэлвина Ройяла. Ставки для нас всегда намного, намного выше.

Я хочу завернуть своих детей в пузырчатую пленку, держать их в безопасности на полочке и ни за что не позволить миру причинить им хоть каплю вреда. Но они сделаны не из фарфора, и как бы сильно ни было мое желание защитить их, я должна сопротивляться этому желанию. Я должна ослабить объятия, в которых держу их, а не сжимать еще сильнее.

Я могла бы накричать на Ланни, но я уже пробовала этот прием. Она, как и я, упряма. Мне нужно быть умнее, а не громче. Я страшно боюсь, что моя независимая, отважная, умная, порой безрассудная дочь может просто… уйти. Сбежать. А в одиночку она станет беззащитной.

Мне нужно найти способ удержать ее с нами еще немного. Я знаю, что рано или поздно мне все равно придется отпустить ее в большой мир, какие бы опасности он ни таил.

Но не сейчас.

– Поговорим потом, – роняю я.

Она снова стонет, на этот раз от недовольства самой мыслью о разговоре. Я закрываю дверь и оставляю Ланни в одиночестве, не сказав больше ни слова. Повернувшись, вижу, что Сэм смотрит на меня спокойно, но пристально. Я вздыхаю, и он лишь качает головой. Он понимает. Понимает лучше, чем я могла ожидать.

– Ты думаешь, она гуляла с Ви? – спрашивает он у меня.

– Скорее всего, – отвечаю я.

Ви – Вера Крокетт, беглянка из Вулфхантера, насквозь прогнившего городка в теннессийской глуши – не так давно попала под нашу ответственность, но Ви никогда не была способна долго подчиняться чьим-то правилам. Прожив с нами в Ноксвилле всего несколько дней, она затребовала себе статус эмансипированного подростка. Впрочем, она уже обладала этим статусом, потому что никогда не терпела над собой ничьей власти, и если б я не помогла ей закрепить это положение законно, она просто сбежала бы и вела бы бродячий образ жизни. Снова. Поэтому мы помогали ей с документами, и, по крайней мере, это дало некоторую гарантию, что Законно Эмансипированная Ви будет относительно неподалеку в случае каких-нибудь неприятностей.

Ви пришлось многое пережить, но я в нее верю. Пережитое не сломило ее – по крайней мере, не сильнее, чем любого из нас. И Ви, будучи ровесницей моей дочери, считает совершенно правильным уговорить Ланни выбраться и дома и пойти в клуб, вопреки всем строгим семейным правилам.

– Наверное, действительно виновата Ви, – говорю я. – Без нее Ланни не стала бы так рисковать.

– Посмотри в зеркало и скажи мне, откуда у твоей дочери генетическая склонность к риску.

– Что ж, Ви поощряет эту склонность.

– Я не считаю, будто то, чем они занимаются, безопасно, но, по крайней мере, мы знаем, что Ви умеет выживать. И ради того, чтобы защитить Ланни, она будет драться, как сотня демонов. Ты это знаешь. В конце концов тебе придется позволить Ланни жить так, как хочет сама Ланни.

Придется. И это просто ад.

Я отстукиваю по двери Коннора условный сигнал «все чисто», потом мы с Сэмом устраиваемся на кушетке в гостиной. Я скорее чувствую, чем слышу его протяжный вздох.

– Девчонки, – произносит он. – Боже, я люблю их, но в то же время понятия не имею, что делать в таких вот случаях. Это ужасно глупо, да?

– Нормально, – отвечаю я и прижимаюсь к нему; он меня обнимает. – В таком возрасте с девочками трудно. Уже жалеешь, что подписал бумаги?

– Ничуть. Ни на секунду. – Он отводит волосы с моего лба – несколько лет назад я отпрянула бы от этого нежного прикосновения, но теперь оно меня успокаивает. – Ты в ее возрасте была такой же трудной?

Я невольно усмехаюсь. Горько.

– Я была хорошей послушной девочкой со строгими воцерковленными родителями. У меня даже не было голубых джинсов. Никакой выпивки, никаких наркотиков, никаких мальчиков, никаких клубов.

Я влетела в совершеннолетие – или, точнее, совершеннолетие обрушилось на меня – словно под случайный автобус. Я была совершенно не готова к агрессивному шарму властного мужчины, который был несколькими годами старше и который выбрал меня так же, как лев выбирает самую медлительную газель в стаде. Мэлвин Ройял был, по мнению моих родителей, идеальным женихом. Он великолепно сыграл эту роль, поскольку точно знал, чего хочет: замкнутую жену-ребенка, которую он сможет изолировать от всех и выдрессировать так, как ему нужно.

И именно такой женой я стала. Я трудилась изо всех сил, чтобы потерять всякое сходство с прежней собой и с той, кем я могла бы сделаться… чтобы стать именно такой, как требовалась Мэлвину Ройялу. Мне казалось, будто это и есть счастье.

До тех пор, пока все не рухнуло и не превратилось в кошмар. Тогда мне пришлось понять, кто я действительно такая. И что я действительно могу сделать.

Сэм целует меня в висок, и я, прикрыв глаза, поворачиваюсь к нему, и наши губы встречаются. Я не люблю думать о своей прежней жизни. Шепот Мэлвина всегда где-то рядом со мной, слишком близко. Поцелуй становится глубже, нежнее, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы отогнать воспоминания прочь.