Пепел и перо

Джесс Брайтвелл наблюдал, как огонь взбирается по пирамиде из книг, и мысленно приказывал себе не вздрагивать, когда слой за слоем пламя пожирало фолианты. Его мозг лихорадочно производил непроизвольные вычисления: «Сотня книг в пяти слоях». Горящий нижний слой: «Сорок четыре уничтожены». Во втором слое было еще тридцать две книги, и они уже обращались в дым. В третьем было восемнадцать томов, а выше лежали еще пять. На вершине книжной пирамиды лежал одинокий томик, который точно дразнил, умоляя выхватить его из приближающегося к нему пламени. Его легко можно было бы спасти, отнять у спешащего на вершину огня, поглощающего книги слой за слоем, сжигающего что-то и в душе у Джесса, обращая его собственное сердце в дым и в то же время заковывая его в лед.

«Если бы я только мог спасти одну…»

Но Джесс не мог ничего спасти. В данный момент он не мог спасти даже себя.

Под палящим солнцем у Джесса ужасно разболелась голова. Все по-прежнему было как в тумане. Он до сих пор помнил тот хаос, который царил в Лондоне, когда уэльская армия обрушила на город всю свою мощь, битву, которую даже он никогда не предполагал, что англичане проиграют. Он вспомнил завораживающий вид купола собора Святого Павла, объятого пламенем над ним, когда библиотекари спешили спасти то, что еще могли.

Джесс помнил, как его отец и брат, когда они были так ему нужны, повернулись спиной и сбежали.

И, самое главное – Джесс до сих пор помнил, что его заставили войти в телепортационный зал, помнил то тошнотворное чувство, будто все тело разрывается на части, а потом собирается вновь далеко-далеко от Лондона… здесь, в городе, принадлежащем поджигателям, в Филадельфии.

Его отправили в мятежные колонии Америки.

Джессу и его друзьям не дали времени прийти в себя. Они все еще чувствовали себя слабыми и разбитыми, а их тут же потащили куда-то, что, похоже, однажды служило спортивным стадионом. Быть может, в лучшие времена тут толпились аплодирующие болельщики. Однако теперь это был наполовину разрушенный стадион с изуродованными, расплавившимися бетонными стойками с одной стороны, а вместо покрытого зеленой травой поля в центре стояла голая земля с погребальным костром книг.

Джесс был не мог отвести взгляд от этих книг, пока те горели, потому что в голове вертелась лишь одна-единственная мысль: «Мы будем следующими».

– Джесс, – произнес профессор Кристофер Вульф, стоявший на коленях рядом с ним в грязи. – Это не подлинные книги. Это бланки. – Это была правда. Однако от взгляда Джесса не ускользнуло то, что Вульф тоже вздрогнул, когда взглянул на пожарище. И блеск в темных глазах профессора намекал на чистую и неподдельную ярость. Он был прав: бланки – это всего лишь пустая бумага и переплеты, которые создает Великая библиотека в Александрии, это только сосуды для наполнения словами, скопированными по команде с оригиналов, которые хранятся в безопасности в библиотечных архивах. То, что предали сегодня огню, являлось лишь пустым символом восстания. На любой территории, принадлежащей Библиотеке, бланки можно легко и дешево заменить, и ничто не будет утрачено.

Однако наблюдать за их смертью все равно было больно. Джессу привили любовь к книгам с детства, при всем при этом его семья занималась их контрабандой, продавала и зарабатывала отличные деньги на этом.

Слова являются священными, а все происходящее здесь сейчас было гнусной ересью.

Пока Джесс наблюдал, последняя книга сморщилась в зареве пожара, словно желая сжаться, сбежать и укрыться от огня. Однако потом ее края почернели, бумагу объял дым, и книга обратилась в пепел и прах.

Профессор Халила Сеиф стояла на коленях слева от Джесса, выпрямила спину и молчала, словно статуя. Она выглядела совершенно спокойной, а руки уверенно лежали на бедрах, голову же она подняла высоко и гордо, и края хиджаба легонько развевались на горячем ветру. Под черной шелковой профессорской мантией на ней было простое, чудом не перепачкавшееся в грязи платье, лишь по краям юбки виднелись следы грязи и пепла, прилипшие во время их путешествия через Лондон. А вот Глен Уотен по сравнению с Халилой выглядела так, словно замерла лишь на мгновение, пока поднималась с колен: как ловкая воительница, вся в напряжении перед прыжком. Следом находился Томас Шрайбер, затем Морган Холт, а потом – последний и наименее значимый, по мнению Джесса, – Дарио Сантьяго. Изгой даже в их маленькой компании изгнанников.

Справа от Джесса расположился профессор Вульф, а рядом с профессором был капитан Санти. Из этих людей и состояла вся их группа заложников, и у них не осталось никакого оружия. У них не было и времени обменяться хоть словом. Однако Джесс сомневался, что кому-либо из них вообще есть что сказать.

Среди разрушенных трибун виднелись зрители: обыкновенные горожане Филадельфии. Разномастная толпа суровых мужчин, женщин и детей, которые выживали в голод, дефицит продуктов первой необходимости и под постоянными атаками противников. На их лицах не было ни капли сочувствия при виде холеных лиц слуг Великой библиотеки.

Что бы сказал им профессор Вульф, если бы у него была такая возможность? Сказал бы, что Библиотека до сих пор велика и важна и что ее необходимо спасать, а не уничтожать? Что тот рак, от которого она гниет изнутри, еще можно вылечить? Люди бы ни за что не поверили в это. Джесс сделал глубокий вдох и чуть не задохнулся от вони горящих книг. Воображаемый Вульф, подумал он, выдает отвратительные речи.

Вперед вышел мужчина, одетый в элегантно сшитый костюм из черной шерсти, загородив Джессу вид на погребальный костер. Он был высоким, в очках, и казался очень уверенным в себе. Пожалуй, можно было принять его за банкира или адвоката, будь все они в ситуации чуть лучшей, чем сложившаяся. Дым, черный на фоне бледно-голубого утреннего неба, казалось, поднимался прямо из его головы. А седые волосы напоминали своим оттенком пепел.

Уиллингер Бек. Избранный лидер поджигателей Филадельфии – и вообще всех поджигателей, повсюду, ведь этот город служил символом их фанатичного движения. И вот главный фанатик в движении, состоящем из одних лишь фанатиков.

Уиллингер внимательно посмотрел на каждого из них, но не сказал ни единого слова. Должно быть, ему нравилось наблюдать за их отчаянием.

– Какая впечатляющая трата ресурсов, – произнес профессор Вульф. Его голос звучал мрачно и непоколебимо, как показалось Джессу. «Голос Вульфа всегда звучит одинаково, что бы ни происходило». – Это что, прелюдия, после которой сожгут и нас?

– Не говорите чепуху, – сказал Бек. – Я уверен, наши новые гости понимают могущество символики.

– Это варварство, – сказала Халила рядом с Джессом. – Преступная глупость.

– Мой дорогой профессор, мы здесь пишем свои собственные книги – на бумаге, которую спасаем, разбирая библиотечные бланки на части и уничтожая их алхимические переплеты. Вы называете нас варварами? А вы знаете, чьи символы носите? Вам не удастся вести себя так с нами. – На последней фразе его дружелюбный голос посуровел.

Джесс произнес:

– Заговорите с ней подобным тоном снова, и я переломаю вам колени. – Руки у Джесса не были связаны. Он мог спокойно двигаться, да и все они могли двигаться. Это означало, что все вместе они могут нанести немало вреда до того, как их поймают и скрутят охранники поджигателей, стоящие у них за спинами.

По крайней мере, теоретически. Джесс знал также, что охранник за его спиной был вооружен и что дуло автомата указывает ему прямо в шею, точно в то место, где можно моментально лишить человека жизни.

Однако слова Джесса привлекли как внимание Бека, так и его взгляд. «Это хорошо».

– Ну, хватит вам, – сказал Бек. Его голос снова зазвучал спокойно, хотя и с упреком. – В конце концов, нам следует быть друзьями. Мы с вами сходимся во мнении о том, что Великая Александрийская библиотека превратилась в разрушительного паразита. Она уже не какой-то там великий, неприкосновенный идол. И нам с вами незачем злиться друг на друга.

– Я не знаком с американскими обычаями, – сказал капитан Санти, находящийся рядом с Вульфом. Его голос звучал добродушно и спокойно, однако Джесс сомневался, что капитан прямо сейчас добродушен или спокоен. – Вот как вы здесь, значит, относитесь к друзьям?

– Учитывая, что лично вы в одиночку отправили троих моих людей в лазарет, когда прибыли, даже будучи без сил? Да, – ответил Бек. – Капитан Санти, мы здесь действительно противостоим Библиотеке так же, как мне сказали, как и вы. И нам всем следует противостоять ей. Библиотека делится с людьми жалкими крупицами знаний, а сама купается в океанах тех самых знаний. Уверен, вы и сами понимаете, как они таким образом манипулируют всем миром ради личной выгоды. – Он кивнул на черную мантию Вульфа. – Обычные люди называют вас, профессоров и ученых, по-другому: грозовыми воронами. Черные мантии уже не являются символом ваших знаний, и они не вызывают уважения. Они являются признаком хаоса и разрушений, которые вы приносите с собой.

– Нет, – сказал Вульф. – Мантия по-прежнему означает то, что означала всегда: что я готов умереть ради того, чтобы защитить знания этого мира. Может, я и ненавижу архивариуса, может, я и мечтаю избавиться от него и его алчности и жестокости, однако я по-прежнему верю в идеалы. Моя мантия является тому доказательством. – Он сделал паузу, а когда заговорил снова, его голос зазвучал мягко и в то же время с насмешливым презрением: – Вы же, как никто другой, понимаете толк в символике.

– О-о, понимаю, – сказал Бек. – Снимайте мантию.

Вульф вскинул подбородок, совсем чуть-чуть. Теперь он смотрел прямо на Бека. Его седеющие волосы развевались на горячем ветру от догорающей пирамиды, и Вульф, даже не моргнув, просто сказал:

– Нет.

– Последний шанс, профессор Вульф. Отрекитесь от Библиотеки сейчас, и все будет хорошо для вас. Она, конечно, не поддержит вас.

Бек кивнул кому-то за их спинами, и Джесс краем глаза увидел вынутый из чехла нож. Джесс попытался повернуться, однако кто-то тяжело опустил руку ему на плечо, и дуло автомата коснулось синяка у него на затылке.

Джесс уже не успеет никого спасти.

Один из охранников Бека схватил Вульфа за рукав черной мантии и разрезал шелковую ткань ножом, до самой шеи – левый рукав, затем правый, проворно и быстро. Словно уличный фокусник, охранник сорвал с Вульфа мантию, оставив стоять на коленях в простой черной повседневной одежде. Охранник поднял над головой разорванные части мантии. На горячем ветру книжного пожарища шелк развевался, как разорванное знамя.

Выражение лица Вульфа никак не изменилось, однако Никколо Санти рядом с ним издал по-настоящему смертоносный рык и даже успел наполовину подняться с колен до того, как охранник за его спиной ударил тяжелой металлической дубинкой Санти по голове. От удара Санти снова упал на колени. Выражение его лица стало слегка потерянным, однако все равно опасным.

Мужчина, который содрал с Вульфа мантию, гордо промаршировал по кругу, словно напыщенный петух, и аплодисменты и возгласы на трибунах обратились в упоительные крики. Эти крики почти заглушили гневный треск горящих фолиантов. Бек проигнорировал возгласы и повернулся к Халиле.

– А теперь она, – сказал он.

Другой охранник подошел к молодой девушке, однако до того, как он успел воспользоваться ножом, Халила вскинула обе руки. Жест выглядел как приказ, а не признание в поражении, и охранник замер.

– Я сейчас встану, – сказала Халила. – Я не буду сопротивляться.

Охранник выглядел растерянным и покосился на Бека, который вскинул брови, а затем кивнул.

Джесс напряженно наблюдал краем глаза, как Халила спокойно и грациозно поднимается на ноги. А потом Джесс увидел, как с другой стороны от нее Глен ведет себя точно так же, не скрывая, что готова драться, если Халила подаст хоть единый знак.

Однако Халила плавно и неспешно подняла руки и расстегнула застежку на шее своей черной шелковой мантии. Она скинула ее с плеч, а затем аккуратно свернула.

Затем сделала шаг вперед и протянула свернутую шелковую ткань, поддерживая ее одной рукой, а другую положила сверху, словно королева, которая преподносит подарок своему слуге. Вот таким простым жестом она не только отняла у Уиллингера Бека его символ, но и сделала этот символ своим собственным. Джесса захлестнуло волной злорадного наслаждения, когда он увидел выражение лица Бека. Его обыграла девчонка на четверть младше его, и послевкусие такой проигрыш оставил горькое.

Однако Бек не собирался принимать поражение, не нанеся ответный удар. Джесс понял это в тот самый миг, когда Бек схватил мантию и швырнул ее в пылающую книжную пирамиду. С жалкой попыткой выказать презрение, однако это вызвало у Джесса боль, словно его ударили в живот. И он видел, как содрогнулась сама Халила… совсем чуть-чуть. Как и Вульф, она высоко подняла подбородок. Непримиримо.

– Лишь трусы могут бояться какого-то куска ткани, – сказала она достаточно громко, чтобы ее голос услышали на трибунах. Ее глаза блестели: от гнева, не слез. – Быть может, мы не согласны с политикой архивариуса. Быть может, мы желаем его свергнуть и поставить на его место более достойных профессоров. Однако мы по-прежнему боремся за знания. Вы же боретесь впустую.