Чудище Хоклайнов

Скумбрия разрывает организм на части. Стоит ей попасть в живот, как в нем поднимаются гул, верещание и хлопки. Желудок закручивается вокруг собственной горизонтальной оси, издавая звуки, которые пронеслись бы по дому с привидениями вслед за подземным толчком. После чего происходят громкий пердеж и отрыжка. Скумбрия рвется наружу даже через поры.

После скумбриевого ужина остается только сидеть, ибо список тем для разговора резко сужается. Я не представляю, как можно после поедания скумбрии говорить о поэзии, эстетике и мире во всем мире.

И чтобы окончательно превратить наш обед в гастрономическую Хиросиму, мы съели на десерт по куску хлеба от Ли Меллона. Хлеб Ли Меллона точно соответствовал описаниям сухарей, которыми кормили солдат Гражданской войны. В этом, разумеется, не было ничего неожиданного.

Я уже научился вставать по стойке смирно и салютовать глазами невидимому флагу – флагу того, кто соглашается заниматься стряпней, – когда раз в два-три дня Ли Меллон провозглашал:

– Кажется, пришло время печь хлеб.

Это потребовало времени и усилий, но я добился своего и могу теперь его есть: твердый, как камень, в дюйм толщиной, безвкусный, похожий на Бетти Крокер [20 - Бетти Крокер – автор и торговая марка знаменитой поваренной книги и коллекции кулинарных рецептов.], отправляющуюся в ад, или на тысячу солдат, марширующих по дорогам Вирджинии – миля за милей по диким просторам.

Приготовления к Экклезиасту

Сразу после ужина я решил, что не буду слушать кваканье лягушек, уже собравшихся в пруду с первыми красками заката, а, забрав пердеж и отрыжку, посижу в одиночестве у себя в будке и почитаю Экклезиаста.

– А я посижу здесь и почитаю лягушек, – перднул Ли Меллон.

– Что ты сказал, Ли? Я не слышу. Эти лягушки. Кричи громче, – перднул я.

Ли Меллон встал, бросил в пруд здоровенный камень и проорал:

– Кэмпбельский суп!

Лягушки умолкли. Камня и крика им хватало на несколько секунд, после чего все начиналось снова. Ли Меллон держал в будке целую груду камней. Лягушки начинались с одного квака, за первым следовал второй – и так до тех пор, пока к хору не присоединялась 7452?я лягушка.

Самое смешное, что, посылая в пруд какой угодно метательный снаряд, Ли Меллон должен был кричать именно «Кэмпбельский суп!». Чтобы понять, какой именно крик в комплекте с прицельным камнеметанием лучше всего действует на лягушек, Ли Меллон экспериментировал сначала с известными ему ругательствами, потом с бессмысленными наборами звуков.

Он оказался хорошим исследователем и методом проб и ошибок выяснил, что самый сильный страх нагоняет на лягушек фраза «Кэмпбельский суп!». Так что теперь вместо того, чтобы выкрикивать скучную бессмыслицу, он орал в биг-сурскую ночь: «Кэмпбельский суп!»

– Так что ты хотел сказать? – перднул я.

– Я посижу здесь и почитаю лягушек. Ты что – не любишь лягушек? – перднул Ли Меллон. – Именно это я и хотел сказать. Где твой патриотизм? Между прочим, на американском флаге тоже есть лягушка [21 - Лягушкой иногда называют бечевку, которая висит у древка флага.].

– Я пойду к себе в будку, – перднул я, – читать Экклезиаста.

– В последнее время ты слишком часто читаешь Экклезиаста, – перднул Ли Меллон. – Насколько я помню, там читать-то особенно нечего. Последи за собой, сынок.

– Всему свое время, – сказал я.

– Нет, динамит для этих лягушек слишком хорош, – сказал Ли Меллон. – Надо придумать что-нибудь поинтереснее. Динамит слишком быстро действует. У меня появилась идея.

* * *

Пытаясь утихомирить лягушек, Ли Меллон перепробовал множество разных способов. Он кидал в них камнями. Он лупил по пруду метлой. Он лил туда полные ведра кипятка. Как-то он даже выплеснул в пруд два галлона прокисшего красного вина.

Одно время он ловил в сумерках лягушек и бросал их в ущелье. Каждый вечер он отправлял вниз не меньше дюжины пленников. Это продолжалось неделю.

Потом Ли Меллону вдруг пришло в голову, что лягушки выбираются из ущелья наверх. Он сказал, что это занимает у них дня два.

– Чертовы твари, – сказал он. – Там высоко, но они карабкаются.

Он так разозлился, что следующую пойманную лягушку бросил в камин. Сперва лягушка стала черного цвета, потом стала ниточкой, и наконец ее вообще не стало. Я посмотрел на Ли Меллона. Он посмотрел на меня.

– Ты прав. Это не метод.

Полдня он собирал камни и цеплял к ним веревки, а вечером, наловив лягушек, привязал им на спину по камню и бросил в ущелье.

– Это их задержит. Труднее будет выбираться наружу, – сказал он, но средство не подействовало, поскольку лягушек было слишком много; через неделю ему надоело это занятие и он вернулся к метанию камней и крикам «Кэмпбельский суп!».

По крайней мере, нам ни разу не попалась в пруду лягушка с камнем на спине. Это было бы уже слишком.

В пруду плавали две небольшие водяные змеи, но они могли съесть за день не больше двух лягушек. Толку от них было немного. Требовались анаконды. Наши змеи были скорее декоративны, чем функциональны.

* * *

– Ладно, оставляю тебя с лягушками, – перднул я. Первая уже квакнула, сейчас должны были подключиться остальные – ад надвигался со стороны пруда.

– Запомни мои слова, Джесси. У меня есть план. – Ли Меллон перднул и постучал себя пальцем по лбу – так обычно проверяют на спелость арбузы. Результат оказался положительным. У меня по спине пробежали мурашки.

– Спокойной ночи, – перднул я.

– Да, действительно, – перднул Ли Меллон.

Заклепки Экклезиаста

Я шел к себе в будку. По пути слушал, как где-то внизу бьет по камням океан. Я прошел мимо огорода. Чтобы его не клевали птицы, огород накрыли рыболовной сетью.

И, как обычно, я налетел на мотоцикл, разложенный вокруг моей постели. Мотоцикл был любимым животным Ли Меллона. Он лежал на полу в количестве сорока пяти частей.

Не реже двух раз в неделю Ли Меллон говорил:

– Надо собрать мотоцикл. Он стоит четыреста долларов. – Он никогда не забывал добавить, что мотоцикл стоит четыреста долларов, но за этими разговорами ничего не следовало.

Я зажег лампу и спрятался за стеклянными стенами будки. Мое жилище было меблировано так же, как и все остальные будки. У меня не было стола, стульев и кровати.

Я спал на полу в спальном мешке, а два камня служили мне подпорками для книг. Лампа стояла на мотоциклетном двигателе, и это было удобно, потому что я мог направлять свет так, как мне нужно.

В будке имелась грубо сколоченная дровяная печка – произведение Ли Меллона; холодными ночами она давала кое-какое тепло, но стоило прозевать момент, когда ей требовалась новая порция дров, и будка вновь погружалась в холод.

И, конечно, именно здесь я читал ночами Экклезиаста – по очень старой Библии с тяжелыми страницами. Сначала я каждую ночь перечитывал его по нескольку раз, потом каждую ночь по разу, затем по одному стиху за ночь, теперь же меня интересовали знаки препинания.

Фактически я их считал – каждую ночь по одной главе. Я завел специальный блокнот и заносил их туда аккуратными колонками. Блокнот назывался «Пунктуация в Экклезиасте». Мне нравился этот титул. Напоминало конспект по инженерному делу.

И вправду, перед тем, как строить корабль, всегда считают, сколько понадобится заклепок и каких размеров. Мне было интересно, какие заклепки скрепляют Экклезиаст – прекрасный сумрачный корабль, плывущий по нашим водам.

В конце концов, мои колонки расположились следующим образом: первая глава Экклезиаста содержит 57 знаков препинания – из них 22 запятые, 8 точек с запятыми, 8 двоеточий, 2 вопросительных знака и 17 тире.

Вторая глава Экклезиаста содержит 103 знака препинания – из них 45 запятых, 12 точек с запятыми, 15 двоеточий, 6 вопросительных знаков и 25 тире.