Чудище Хоклайнов

Ночь, и как хорошо лежать в постели с Элайн, обвившей меня, словно виноградная лоза, мою тень. Она зашла в тыл этой саранче памяти – безжалостной чуме, насылаемой на меня не менее безжалостной Цинтией.

Теперь я желал Цинтии единственного: чтобы в Кетчикане на нее свалился огромный лосось. Я почти видел заголовки кетчиканских газет: ЛОСОСЬ ПАДАЕТ НА ДЕВУШКУ, и подзаголовок курсивом: «Расплющило, как блин».

Я дотянулся рукой до лица Элайн и коснулся губ. Они были приоткрыты, я осторожно провел пальцами по зубам, тронул спящий кончик языка. Словно музыкант, касающийся клавиш темного пианино.

Но перед тем как я уснул, в голове стройными рядами с барабанами и знаменами прошли мысли о Ли Меллоне. Я думал о том доисторическом периоде, который назывался ТРИ ДНЯ НАЗАД. Я думал о табачном обряде Ли Меллона.

Когда у него кончался табак, а желание курить становилось нестерпимым, неизбежно наступала пора похода на Горду. Табачный солнечный вояж. За все время, что я был здесь, он совершал его пять или шесть раз.

Табачный обряд Ли Меллона выглядел так: когда у него не оставалось больше ни табака, ни надежды добраться до него через любой из доступных каналов табачной реальности, Ли Меллон отправлялся пешком в Горду. Естественно, денег, чтобы купить табак в магазине, у него не было, и он шел по обочине шоссе. Предположим, сначала он двигался со стороны гор Санта-Лючия, выискивая по краю дороги окурки и складывая их в бумажный мешок.

Иногда он находил целую россыпь бычков, похожую на грибную поляну в заповедном лесу, иногда от одного чинарика до другого приходилось идти целую милю. В этом случае, когда он находил, наконец, окурок, на его лице вспыхивало радостное шестизубое изумление. В других краях это называлось бы улыбкой.

Иногда, пройдя полмили и не найдя ни единого сигаретного бычка, он впадал в депрессию, и тогда ему представлялось, что он никогда больше не найдет ни одного окурка, а так и будет идти и идти до самого Сиэтла, ни один бычок не попадется ему на обочине шоссе, потом он повернет на восток и дойдет до Нью-Йорка, будет искать на дороге окурки, но так ничего и не найдет. Ни одного распроклятого бычка до самого края американской мечты.

До Горды было пять миль. Добравшись до места, Ли Меллон поворачивал обратно и шел по тихоокеанской стороне дороги. Океан сыпал свой пепел на песок и скалы. Бакланы толкали крыльями воздух. Киты и пеликаны творили то же самое с Тихим океаном.

Как неистовый Бальбоа [35 - Васко Нуньес де Бальбоа (1475–1519) – испанский конкистадор, в 1513 г. первым из европейцев вышедший к тихоокеанскому побережью.], искал Ли Меллон сигаретные бычки на самом краю западного мира – пять миль до наших будок, – находя то там, то здесь изгнанников табачного королевства.

Вернувшись домой, он садился у огня, доставал собранные окурки и вытряхивал их на газету пока там не собиралась куча свободного табака. Затем смешивал его, делил, смешивалделилсмешивалделилсмешивалделил и высыпал то, что получилось, в пустую жестянку.

Табачный обряд Ли Меллона выполнялся регулярно, по увлекательности его можно было сравнить с высоким искусством, а курение становилось висящей в легких прекрасной картиной.

Ли Меллон был последней мыслью, с которой я уснул, размазавшись ласковой нежной тенью вокруг Элайн. Ли Меллон рассыпался, как табачная крошка.

Снова Уилдернесс

Утром я проснулся, солнце светило сквозь стекло, но Элайн в спальном мешке не было. Я стал оглядываться… где? И сразу увидел, как она склоняется над кусками мотоцикла. Одежды на ней не было, и вид круглой попы вернул мне веру в прогресс.

– Это мотоцикл, – сказала она себе. Она походила на наседку, уговаривающую цыпленка не разваливаться на части.

– Это мотоцикл, – повторила она. Негодный цыпленок! Куда ты подевал свою голову!

– Привет, – сказал я. – Красивая задница.

Она повернулась ко мне и улыбнулась.

– Я просто решила взглянуть на мотоцикл. Ему чего-то не хватает, – сказала она.

– Ага, похорон, – сказал я. – Мотоциклетного гроба, прощальных слов и траурной процессии на дороге в Марблтон [36 - Марблтон – город в штате Нью-Йорк, но само слово можно перевести как «мраморный город», то есть кладбище.]. Красивые грудки, – сказал я.

Солнце заглядывало в окно, и комната наполнялась запахом горячего мотоцикла – так, словно мотоцикл был чем-то вроде бифштекса.

Порцию мотоцикла с черным хлебом, пожалуйста.

Что вы будете пить, сэр – бензин?

Нет. Нет. Пожалуй, не стоит.

* * *

Элайн прикрыла грудь руками. Вид у нее стал смущенным.

– Угадай, кто я?

– А кто ты?

Она дернула головой и улыбнулась.

Боковым зрением я заметил, как что-то приближается. По дорожке к будке шел Ли Меллон. Я махнул ему рукой, чтобы он лез обратно в дыру кухонной стены.

Ему не хотелось уходить. Он стал жестикулировать, изображая поедание завтрака и сопровождая движения мимикой, которая была призвана показать, как это вкусно. Завтрак был шикарный: жареная свинина, яйца, картошка и свежие фрукты.

Из-под ног Ли Меллона выбежал кролик. Ли Меллон его не заметил, кролик спрятался в кустах и теперь таращился оттуда, прижав к голове уши. Прекрасному утру в Биг-Суре явно не хватало Алисы.

– Так вот ты кто, – сказал я Элайн. Она опустила голову… да. Завтрак растворялся. Руки больше не закрывали грудь, тело слегка изогнулось и подалось вперед.

Я замахал Ли Меллону руками – «ИДИ К ЧЕРТУ», и он медленно ретировался в дыру кухонной стены – свою неизменную страну чудес, Уилдернесс.

Свинский аллигатор

Когда мы отправились завтракать, начался дождь. Свет, словно артиллерийский огонь, то появлялся, то исчезал в тучах, а теплый дождь шел прямо из света. Тридцать градусов неба над Тихим океаном превратились в огромную армию – Потомакскую армию под командованием генерала Улисса С. Гранта. Ли Меллон кормил свининой аллигатора. С ним была Элизабет.

– Симпатичные аллигаторы, – улыбнулась она; зубы ее были рождены из лунного света, а темнота ноздрей казалась выточенной из агата.

– Кушай свинину, – сказал Ли Меллон, проталкивая кусок мяса аллигатору в горло. Аллигатор сидел у него на коленях. Аллигатор сказал:

– ГРОЛ! – опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп! – При этом кусок свинины торчал у него из пасти.

Элизабет держала на коленях второго аллигатора. Ее аллигитор ничего не говорил. И из пасти у него ничего не торчало.

Она светилась нежностью так, словно под кожей у нее горели фонари. Ее красота приводила меня в отчаяние.

– Привет, – сказал я.

– Привет, Джесси.

Она меня помнила.

– Это Элайн, – сказал я.

– Привет, Элайн.

– ГРОЛ! – опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп/опп! – сказал аллигатор с торчащим из пасти куском свинины.

Ничего не сказал мудрый аллигатор Элизабет, ибо знал, что кроткие аллигаторы унаследуют царствие земное.

– Есть хочу, – сказал я.