Право крови

– При всем уважении к твоему ручательству, юный Ахилий, таков наш долг, – сказал староста, кивнув окружившим Ульдиссиана. – А ты, Ульдиссиан, не волнуйся: уверен, мы во всем разберемся. Но пока позволь уж нам поступать, как требует положение!

– Да за что же меня?..

– Как подозреваемого в человекоубийстве, – буркнул капитан Тиберий, поглаживая рукоять меча у пояса.

При оружии командира стражи Ульдиссиан, за все те годы, что знал его, видел всего несколько раз. Обычно меч он носил лишь по случаю упомянутых выше ярмарок и прочих торжеств.

Единственным исключением был день убийства Геммеля.

– Да я же говорю: не убивал я его товарища, не убивал! – взревел крестьянин, отчаянно замотав головой.

– Так речь и не о нем, – объявил Дорий, – а о другом человеке тех же занятий, отчего положение, юный Ульдиссиан, становится еще хуже. Убитым нашли посланника Собора Света, вот какие дела…

– Того самого, что…

Ульдиссиан осекся: в голове его все перемешалось.

«Но я же совсем недавно с ним разговаривал! Меньше часа назад, а может, и получаса с тех пор не прошло!»

Разговаривал… а в разговоре – угрожал ему, да еще при свидетелях…

– Ага, вижу, ты его помнишь. Да, юный Ульдиссиан, почтенный посланец Собора был найден с перерезанным горлом… а нож, в ране оставленный – твой!

Глава третья

На внутреннее убранство штаб-квартиры стражи Ульдиссиан никогда особого внимания не обращал. Сколько раз проходил мимо – не счесть, но под арест за выпивку либо драку в жизни не попадал, а потому и внутри побывать повода у него раньше не находилось.

Однако теперь он сидел под замком, за решеткой одной из двух комнат в дальнем углу здания. Чтобы попасть сюда, посетителям – и заключенным – требовалось миновать дощатую внутреннюю дверь и пройти небольшим коридором. Сидя в ближней из камер, Ульдиссиан чувствовал себя полностью отрезанным от всего мира. Стул, стол и кровать ему заменяла обшарпанная деревянная лавка. Провел он здесь уже четыре дня, в течение двух из которых хозяйство оставалось, можно сказать, без присмотра. Между тем посевы нуждались в прополке и поливе, за скотиной требовался уход!.. Да, обо всем этом обещал позаботиться Мендельн, но Ульдиссиан подозревал, что в одиночку младшему с хозяйством не справиться – особенно в тревоге за старшего брата. Мало этого: та, первая гроза, словно в насмешку, почти сразу же унялась, не учинив особого буйства, однако тучи застилали небо над Серамом до сих пор, заставляя опасаться, как бы за этой бурей не последовала еще одна, и, может быть, много сильнее. На первый раз ферме Ульдиссиана повезло, но второе ненастье вполне могло разорить хозяйство.

Впрочем, Ульдиссиан понимал: о ферме сейчас следует волноваться в последнюю очередь. Обстановка вокруг убийств складывалась куда хуже, чем он мог бы вообразить. Оба убитых принадлежали к влиятельным сектам, и посему Дорий счел себя обязанным отправить весточку в Тулисам, где и у Церкви, и у Собора имелись постоянные штаб-квартиры. Дорий просил представителей какой-либо секты, либо обеих, прибыть в Серам и помочь в разбирательстве. Вместе с гонцами отправились в путь и оставшиеся в живых миссионеры, дабы лично изложить вышестоящим обстоятельства дела. Вдобавок, снова и снова заверяя Ульдиссиана, будто в итоге все кончится благополучно, староста неуклонно настаивал на том, чтоб капитан Тиберий все это время держал Диомедова сына под замком – не то, дескать, в беспристрастности серамского суда могут возникнуть сомнения.

Случившееся со вторым миссионером потрясло Ульдиссиана до утраты дара речи. Согласно тому, что рассказал ему позже бессменный начальник деревенской стражи, посланник Собора был найден лежащим на спине, с лицом, искаженным «всепоглощающим», как позволил себе выразиться Тиберий, ужасом, а из груди его торчал нож крестьянина, деревянную рукоять коего Ульдиссиан украсил собственной меткой.

По сравнению с телом, обнаруженным им самим, второе осталось почти нетронутым, но преступление от этого менее страшным не становилось. Правду сказать, трагедий с таким множеством жертв в деревне не помнили со времен прихода чумы… той самой чумы, что свела в гроб родных Ульдиссиана.

Серентия, навещавшая его каждый день, всякий раз передавала узнику слова ободрения от многих других – от тех, кто не мог его навестить. Все знавшие его были согласны: Ульдиссиан совершенно ни в чем не виноват, а одному из рискнувших предположить обратное Ахилий уже успел подбить глаз.

Сидя на лавке, подпирая ладонями подбородок, Ульдиссиан размышлял, но не о себе – о Лилии. С тех пор, как его посадили за решетку, аристократка не заглянула к нему ни разу, да он на это и не рассчитывал. Напротив, крестьянин надеялся, что она и впредь будет держаться в стороне, не то и ее, чего доброго, втянут в это безумие. «Скоро, скоро», – уверял он себя самого. Скоро его отпустят, и тогда они смогут встретиться снова.

Если, конечно, она вправду останется в Сераме…

Мысли о том, что аристократки ему больше никогда не увидеть, распаляли и без того едва сдерживаемое нетерпение еще сильнее. Казалось, вся его жизнь обернулась каким-то кошмарным сном. Подобного Ульдиссиан не чувствовал даже после смерти родных, но теперь память о них тоже прибавила тяжести жуткому, непосильному грузу, свалившемуся на его плечи.

В который уж раз ему чудилось, будто стены крохотной камеры придвигаются ближе и ближе! Родившийся и выросший на ферме, Ульдиссиан в жизни не знал, что такое неволя. Когда умерла мать, он убежал в поля и завопил от нестерпимой муки, зная, что никто, кроме брата, его не услышит.

«Выбраться бы отсюда… выбраться бы отсюда…»

Эти слова звучали в голове без умолку и с каждым повторением будто бы набухали, обретали все больший вес. Не в силах смириться с замком и решеткой, Ульдиссиан не сводил мутного взгляда с двери. Что ж он – скотина, чтобы в загон его запирать? Ну нет, он…

Что-то негромко заскрипело и щелкнуло.

Дверь камеры с металлическим скрежетом приотворилась.

Изумленный, Ульдиссиан немедля отпрянул к дальней стене. Дверь на его глазах распахнулась настежь, лязгнув о прутья решетки, отгораживавшей камеру от коридора.

Путь к свободе оказался открыт нараспашку, однако Ульдиссиан не сделал ни шагу вперед. Крестьянин не понимал, что произошло, и дверной проем, несмотря на жгучее желание убраться из этих стен, ничуть его не соблазнял.

В этот миг дощатая дверь в конце коридора отворилась тоже, и к камерам прошел Тиберий с двумя своими подручными.

Увидев ульдиссианову камеру отпертой, капитан застыл на месте, как вкопанный.

– Какого…

Оправившись от изумления, он щелкнул пальцами, и стражи немедля ворвались внутрь, преграждая узнику путь. Они не подпускали Ульдиссиана к выходу, пока Тиберий пристально осматривал дверь.

– Целехонька. Ни единой царапины, – сказал он, смерив крестьянина грозным взглядом. – Обыщите его, поглядите, чем он мог замок отпереть.

Стражники так и сделали, однако их обыск оказался бесплодным, в чем Ульдиссиан ни минуты не сомневался.

Подойдя к узнику, Тиберий взмахом руки велел стражникам отойти, склонился поближе и прошептал:

– Ульдиссиан, держать тебя здесь у меня охоты не больше, чем у тебя самого – сидеть взаперти. Может, ты, старина, этому и не поверишь, но, по-моему, в случившемся с этими двумя твоей вины столько же, сколько и моей.

– Так отчего же…

– Может, тут у нас всего-навсего Серам, но стражей я буду командовать, будто в самом Кеджане! Отец мой отслужил в тамошней страже три года, а после заправлял делами здесь, и я не опозорю его памяти несоблюдением долга! Все будет сделано согласно закону, как бы мерзко это ни выглядело.

Точку зрения Тиберия Ульдиссиан вполне уважал, но легче от этого не становилось ни на грош.

– Я просто хочу, чтобы все это кончилось поскорее! Я же не сделал ничего дурного!

– И невиновность твою мы докажем. Вот увидишь. Но вот такое делу только во вред, – пояснил капитан, кивнув в сторону двери.

– Я к ней даже не прикасался! Она просто открылась сама по себе.

Тиберий разочарованно вздохнул.

– Я был о тебе лучшего мнения, Ульдиссиан. С дверью-то все в порядке. Я проверил.

– Отцом клянусь!

Нахмурившись пуще прежнего, капитан досадливо крякнул, отвернулся и вышел из камеры. Стражники последовали за ним. Один из них запер дверь и встряхнул ее, проверяя, не откроется ли.

– Заперта надежно, – доложил стражник командиру.

Однако Тиберий проверил это сам, ухватившись обеими руками за прутья и изо всех сил дернув дверь на себя. Решетчатая стена задребезжала, но с места не сдвинулась ни на дюйм.

Несмотря на всю эту демонстрацию, капитан Тиберий отпустил прутья, приник к решетке и сказал крестьянину: