«Победить». – Арун вновь поглядел на деревянную доску, испещренную цифрами непомерно высоких ставок, и все так же чувствовал необходимость, как будто не владел собой. Шансы были четыре к одному против дикаря. И объяснялось ли это неосведомленностью или вовлеченностью фаворитов, он понятия не имел – знал только, что эти шансы ошибочны.
Он допустил, что в числе противников присутствуют «Лапа» и «Трехпалый Браун» – оба гладиатора выжили в дюжине схваток, утратив лишь кусочки своих тел и приобретя неглубокие шрамы. Несомненно, шансы слегка изменятся, когда толпа впервые хорошенько рассмотрит существо, но времени среагировать у нее будет немного.
Арун уже рисовал в воображении собственный корабль с экипажем – будущее, исполненное выбора, власти и всего, о чем он когда-либо мечтал. Оставалась лишь одна последняя ставка, один последний риск, а затем все будет готово. Еще один выигрыш, и его ждет свобода.
Букмекер, чей сальный лоб покрылся испариной, улыбнулся и протянул билет. Выглядел парень каким-то нервным. Но ведь жарко, вспомнил Арун свою мысль в тот момент, никаких поводов для беспокойства. Ничего необычного.
Арун обратился именно к этому человеку, потому что тот располагал знатным покровителем и богатыми клиентами. Он мало кому подчинялся и умел проявлять осторожность, а потому имел все основания быть прямолинейным, иначе растерял бы свою репутацию. Но к тому времени, когда парень произнес «Удачи» тем же тоном и с той же улыбкой, что и всегда, у Аруна все внутри перевернулось от тревоги.
– Вот и они, – сказал между тем капитан, возвращая Аруна обратно еще одним грубым шлепком. Все мужчины придвинулись к ограждению, чтобы лучше видеть, расплескивая свои напитки на и без того уже мокрый пол.
Арун смотрел, как из рук надсмотрщиков выпали ножи и отскочили к ногам бойцов; он смотрел, как гигант наклонился и поднял свой, как детскую игрушку, поглядывая на своих врагов с таким видом, словно ему просто любопытно.
Арун увидел косые взгляды остальных бойцов. Он отметил молчаливое согласие, промелькнувшее у каждого на миг. Его кишки сделали сальто и затрепыхались, как умирающая рыба.
Обратив свои стопы и клинки на одну-единственную цель, пятеро бывалых драчунов направились к «Дикарю».
Им всем было известно, с ужасом осознал Арун, всем завсегдатаям.
Он закрыл глаза. Все эти гладиаторы выжили на арене, потому что избегали убивать других чемпионов. Они придерживались определенного кодекса и так защищали себя от смерти. И всем настоящим игрокам здесь было ясно: первым они убьют чужака.
Покачнувшись, Арун прислонился к ограждению, не падая в основном лишь благодаря телам других пиратов. Мир закружился, но не от выпивки. Я вернусь туда, откуда начал. Очередной разорившийся пират, который проиграл свои кровные деньги и ушел обратно в море, как любой другой глупый раб или крестьянин.
Горячий чай Аруна пролился на кожу его обутых в сандалии ног. Его амбиции пошатнулись: их основы подхватило громадной волной или землетрясением, которые были ему неподвластны.
И впервые с тех пор, как он покинул монастырь, бывший мастер чинга сделал то, от чего поклялся на крови отказаться – и сдержал этот самый обет, даже когда чуть не утонул в Прибрежном море и когда лежал исколотый и одинокий в сточных канавах Шри-Кона. Впервые с момента, когда Арун отказался от своей веры и своей единственной в целом мире семьи, он закрыл глаза и начал молиться.
ГЛАВА 5
Прежде всего остального Рока услышал крики. За тесным, с металлическими воротами зевом прохода, воняющим гнилью и кровью, виднелся свет и ждали люди. Рока остановился и ощутил потребность с боем пробиться на свободу, развернуться и убежать, как сделал однажды, когда был окружен в поле другими голодными изгоями, не зная, с чем столкнется.
Возможно, лучше сразиться здесь, подумал он, чем попытаться взять оружие и пробираться по аренам.
Но он не мог быть уверен. Когда он медлил, его конвоиры ворчали и тыкали в него палками, хотя и опасливо – как будто чувствовали, что он может выбрать этот момент для атаки. На его лодыжках и запястьях оставались кандалы из низкопробного железа, но и этого было достаточно, чтоб его удержать. Если он сразится с ними и потерпит неудачу, то ему не миновать наказания.
После той выходки на арене Року оставили прохлаждаться у себя в камере. Теперь никто не наблюдал за ним, кроме стражей, которые оттаскивали его прочь от его собственных отходов лишь затем, чтобы он поел размазню из ведра. В отсутствие солнца он не мог точно знать, сколько прошло времени, но велел одному из юных мертвецов следить за временем в его Роще, наливая воду в узкую деревянную трубку и считая капли. Мертвые были терпеливы.
По этим подсчетам он прикинул, что миновало три дня, прежде чем явились люди с дубинками, неводами и шестами с обручами на конце, которые им удалось накинуть на впавшего в ярость Букаяга.
Они протащили его через комнату для кормежки, освещенный факелами туннель и, наконец, сюда, к открытым воротам. Теперь же он шагнул на другую арену, и его уши наполнились скандированием и ревом жаждущих крови людей.
Эта новая каменная клеть была огромной, с такими же гладкими, высокими стенами. Зрители наверху исчислялись сотнями, являя собою смесь из чистых и не очень одежд и лиц. Увидев Року, они показывали вниз и окликали; глаза их расширились, а рты возбужденно забормотали, но слишком слитно и сумбурно, чтобы можно было что-то понять. Некоторые швырнули кусочки зелени и, возможно, хлеба на окровавленную грязь и солому. На мгновение Рока призадумался, не упасть ли ему на колени и не съесть ли все это, но вскоре понял, что выглядит и пахнет оно так же мерзко, как сам настил.
Старший надзиратель – мужчина, которого остальные звали «Кэптин» и который никогда не бил Року и не обращался с ним жестоко – вышел вперед.
Лоб его блестел, а воротник покрылся пятнами. Остальные, с палками и обручами, встали позади него, c их мягких тел струился пот. Кэптин поднял кверху ключ. Он указал на оковы и на себя, и смысл его жестов был ясен. Спокойно, не двигайся, и я сниму с тебя цепи.
– Тимада, ка?
Рока чувствовал желание брата разорвать кандалы, взъяриться, наброситься на это низшее существо перед собой и перегрызть ему горло. Но сейчас насилие не помогло бы ему.
Кэптин казался честным малым. Видимо, даже в глубинах ада можно найти достойных людей, облагораживающих оный. Рока расслабился. Очевидно, «ка» было способом высказать вопрос, но также означало «да».
– Ка, Кэптин.
Мужик удивленно приподнял бровь, но кивнул и двинулся вперед, жестом велев своим людям следовать за ним. Его руки дрожали, и по пути он уронил ключ и ярко зарделся.
Наконец, подойдя достаточно близко к Роке, он вставил ключ в наручники, провернув до щелчка внутренний затвор. Металл распался, и Кэптин оглянулся на своих людей, несомненно сознавая, как и Рока, что они слишком далеко, чтобы вмешаться. Он посмотрел Роке в глаза – и застыл.
Рока ухмыльнулся ему. Он не знал местное слово, означающее «честь», но указал кивком в сторону ворот.
Кэптин оставил «браслеты» и отскочил в сторону. По-видимому опомнившись, он закричал на своих людей, несомненно, отчитывая их за бесполезные усилия. Затем ворота закрылись.
Рока освободил свои лодыжки от цепей и встал свободным впервые с момента, как убил того зеваку на арене.
Заскрипели и содрогнулись еще пять ворот, когда мужчины провернули внушительные канатные лебедки, и через эти ворота вошли еще пятеро узников. Толпа приветствовала их всех так, как и не снилось Роке. Крепкие мускулы этих откормленных, покрытых шрамами бойцов были обтянуты жиром. Рока не удержался от мысли: «Да здесь пленники питаются лучше, чем мой народ».
Он понял, что ему придется сразиться с ними, чтобы покинуть это место. Сыны Имлера иногда устраивали собачьи или петушиные бои, но никогда чего-то подобного с людьми. И снова он поразился жестокости рая. А еще задался вопросом, будет ли каждый воин сам за себя или Рока должен противостоять им всем.
В своей Роще он выстроил пятерых мертвецов на тренировочном поле, раздал им затупленные ножи и дубинки и попытался атаковать их всех сразу. Их оружие ударяло его по голове, шее и груди, прежде чем те валились наземь, и он осознал, что если будет сражаться с противниками таким же образом, то может умереть от ран, даже если и победит.
Букаяг усмехнулся, что, наверное, означало: он рад. Он поиграл их общими мускулами и хрустнул их общими суставами, и по спине Роки пробежала дрожь от жажды крови.
С выступа наверху упал большой нож. Рока дотронулся до острия и обнаружил, что оно тупое, но рассудил, что, применив достаточно силы, сможет проткнуть им плоть. Он проверил вес и хват и решил, что ежели Вол – бог умельцев – и правда существует, то эти земли он давным-давно покинул.
Другие узники тоже взяли клинки и отошли от своих ворот. Делая медленные, короткие шаги, они волочили свои босые ноги по гнилой соломе, застрявшей в песке. Воины следили друг за другом; следили за землей и стенами и осторожно пробирались среди этого бардака. Но Рока видел, куда они смотрят, как движутся и в каком направлении целят свои ножи, и он понял. Ему придется убить их всех.
Мы должны быть осторожны, братец. Будь в движении, бейся с одним или двумя за раз, не давай им скучковаться. И останавливай только удары – кромки этих ножей слишком тупые, чтобы порезы имели значение. О, и сперва займись тем парнем, у которого три пальца на ногах.
Букаяг сделал вдох и кивнул. Само собой, он убивал и раньше – он разорвал на части жрицу Кунлу голыми руками, его сила была чудовищной и пугала даже Року. Но он никогда по-настоящему не сражался, не вот так, никогда в бою. И казалось, это его ничуть не беспокоит.
Он принялся ударять себя в грудь открытой ладонью, словно бил в барабан из собственной плоти. Он взревел аки Носс, объятый пламенем в недрах горы, и ринулся в атаку.
* * *
Заставив Аруна, как и всех остальных, подпрыгнуть, дикарь закричал. Голос у него был низким, но чем дольше длился вопль, тем пронзительнее становился. Арун почувствовал, как от этого звука волоски на его шее и руках встали дыбом, и увидел, что то же самое чувствуют и другие. Он осознал, что раньше уже слышал этот звук – или подобный ему – в ночных кошмарах, которые так и не сумело изгнать пьянство.
В крике дикаря не было жажды битвы. Это был крик мужа, у которого похитили жену; крик отца, который обнаружил, что его семью убили пираты. Крик великана был в чистом виде ужасом.
При этом звуке возгласы публики, жаждущей смертоубийства, умолкли. Другие бойцы замерли или отшатнулись на полшага. В этом странном, внезапном затишье великан помчался вперед.
За считанные секунды он преодолел расстояние до Трехпалого Брауна и поднял его, схватив одной рукой за шею, а другой исколов его ножом – а затем, протащив амбала-гладиатора на весу, отшвырнул его, и тот разбился о каменную стену.
Дикарь с почти скучающим лицом оглянулся на остальных, затем нагнулся и подобрал второй нож в качестве трофея. Он повернулся к оставшимся противникам и сплюнул на землю.
Несколько тупиц в толпе возликовали. Остальные бойцы сбились в кучу и вытирали о предплечья вспотевшие лбы, теперь уже не притворяясь, что происходящее было чем угодно, только не дракой четверых против одного. Но ставщики оставались почти в полном молчании, пока один-единственный голос не ворвался в наваждение:
– Убейте его! Убейте гребаного выродка!