Я прочитал письмо, датированное воскресеньем, 30 сентября, то есть вчерашним днем. Оно начиналось словами:
"Шелдон, в понедельник днем 24 сентября, то есть ровно неделю назад, наш клиент мистер Клод Романель подвергся нападению (см. прилагаемую вырезку из газеты) двух неизвестных лиц, стрелявших в него и ранивших, но, слава Богу, не смертельно. Личность преступников и их настоящее местонахождение до сих пор установить не удалось. Сегодня я посетил мистера Романеля в Скоттсдейлской Мемориальной больнице, где он оправляется от полученных им ран. Вместе с настоящим письмом посылаю тебе составленный мною юридический документ большой срочности и важности, обеспечивающий перевод значительных активов, а вернее, всего состояния моего клиента в совместное владение с его единственной дочерью, урожденной Мишелью Эспри Романель (см. прилагаемую фотографию)".
Я на мгновение отложил письмо в сторону и внимательно взглянул на поблекшую старую фотографию. Итак, этот перепуганный насмерть малыш был девочкой. В таком цыплячьем возрасте трудно отличить мальчика от девочки. На ней были купальные трусики, угловатые колени выгнуты назад и друг к другу, личико скривилось и все как-то стянулось к центру, как будто в глаза било сильное солнце, или же она по нечаянности вместо апельсина откусила лимон.
"Какой гадкий утенок", – подумал я.
Я продолжил чтение письма.
"Сегодня вечером, в моем присутствии, мистер Романель подписал этот документ, немедленно передав таким образом совместный контроль над принадлежащими ему капиталом и акциями своей дочери. Вышеупомянутые документы должны быть в экстренном порядке подписаны Мишелью. Тебе, Шелдон, поручается в кратчайший срок и непременно тайно разыскать эту девушку и склонить, уговорить, заставить ее подписать эти документы. Только имей в виду, что об этом предприятии не должна знать ни одна живая душа, кроме нас двоих, нашего клиента и его дочери. В твоих розысках вообще не должно фигурировать имя "Романель". Равно, как и имя "Мишель Ветч" (см. ниже).
На отдельном листе ты найдешь девичье имя моей-нашей клиентки, точнее, дочери нашего клиента (которое она, скорее всего, уже изменила), а также дату и место ее рождения, полные имена ее родителей и другую полезную информацию, как то: ее рост, вес и пол на момент рождения. Мистер Романель по имеющейся у него информации знает, что в последние несколько месяцев в Лос-Анджелесе проживала только одна Мишель Ветч, подходящая по возрасту, и полагает, что она может оказаться его родной дочерью. Это все, что нам известно. Да плюс еще то, как она выглядела 20 лет назад (см. фото).
Однако, несмотря на столь скудную информацию, я заверил нашего очень щедрого клиента в том, что в руках способного, крайне одаренного и оперативного человека (догадываешься, кого я имел в виду?) даже столь скудная информация может оказаться более чем достаточной для быстрого розыска его дочери и для ее препровождения в мою контору в Хол Манчестер-билдинг для подписания вышеупомянутых бумаг. После успешного завершения задания, в чем я нисколько не сомневаюсь, ты обрадуешь несчастного отца, вернув ему давно потерянную дочь, и получишь свои законные десять тысяч в качестве гонорара за проделанную срочную работу".
Внизу страницы был напечатан постскриптум, а под ним от руки написано P. P. S. В постпоскриптуме говорилось: "Как ты, наверное, заметил, я дважды употребил выражение "строго конфиденциально". Это продиктовано тем обстоятельством, что мистер Романель предупредил меня о возможности того, что о твоем задании узнают некоторые из его приятелей, ставших его злейшими врагами и, вполне возможно, организовавших нападение на него".
Это уже было интересно. Романель не зря обещал столь высокий гонорар за проделанную в общем-то легкую работу. Я задумчиво посмотрел на резвящихся в аквариуме гуппи, кисло взглянул на серое пятно на стене, совсем как та малышка с фотографии. Потом с трудом разобрал накарябанный мелким почерком постскриптум: "Звони, если возникнут вопросы".
Я улыбнулся, но не той улыбкой, которая бы обрадовала Бентли X. Уортингтона, если бы он сидел сейчас за моим столом. Я посмотрел другие материалы, начав с заметки шестидневной давности в газете "Аризона Рипаблик", озаглавленной: "Покушение на предполагаемого бывшего гангстера". Под заголовком более мелко было напечатано: "Стрельба на госпитальной автостоянке".
Я прочитал заметку дважды. В ней сообщалось, что в предыдущий день в Клода Романеля, который 20 лет назад, возможно, являлся активным членом преступной организации, называвшейся в то время "Арабская группа", было произведено несколько выстрелов, три из них попали в цель. Это произошло на парковке перед больницей "Аризона Медигеник" по Макдауэл-драйв в Скоттсдейле. В момент покушения жертва садилась в новый "седан-мерседес-бенц", когда из проезжавшей мимо машины, описанной просто как темно-серый "седан", раздались выстрелы из автоматического оружия. После этого нападавшие рванули на большой скорости в восточном направлении по Макдауэл-драйв в сторону города Меза, так что никто не мог их не только задержать, но и толком разглядеть.
Далее автор статьи сообщал, что потерпевшего отвезли на "скорой помощи" в Скоттсдейлский Мемориальный госпиталь, где в момент написания статьи ему делали операцию. Удачно подоспевший на место покушения репортер дальше сообщал: "За несколько минут до прибытия кареты "скорой помощи" мистер Романель, находившийся в сознании, несмотря на три полученные раны, выразил желание в последний раз увидеть свою единственную дочь. – Пока еще не поздно, – заявил Романель репортеру, – я не видел ее более 20 лет, но надеюсь, что смогу разыскать ее и… Его заявление осталось незаконченным".
Когда я перечитал заметку, мне в голову пришла мысль о том, что Романель, возможно, вынужден был прервать интервью, поскольку в этот момент на место происшествия с воем сирены и визгом тормозов подрулила "скорая", и санитары вырвали умирающего Романеля из лап дотошного газетчика и уложили его на носилки. Я бы нисколько не удивился, если в узнал, что репортер спокойно продолжал брать интервью у лежащего на асфальте и пускающего фонтаны крови из трех дырок Романеля. Небось ублюдок спрашивал: "Какие последние слова вы хотели бы сказать нашим читателям, мистер Романель? Как вы себя чувствуете с тремя пулевыми ранениями? Что вы думаете по поводу контроля за продажей оружия в нашей стране, сэр? Полагаете ли вы, что одна из пуль прошила вам сердце, легкие или мочевой пузырь?"
Кроме того, во время чтения меня посетила и другая законная мысль: почему Клода Романеля, раненого перед самым входом в аризонскую больницу, повезли в "Скоттсдейл Мемориал", находящийся за добрых пятнадцать километров от места покушения?
Я записал эту интересную мысль в свой откидной блокнот вместе с другой необходимой информацией, любезно предоставленной мне адвокатом Уортингтоном. Романелю было 58 лет, последние 12 из которых он проживал в Скоттсдейле. После того как его оправдали 20 лет назад, он не имел никаких неприятностей с законом. В настоящее время он являлся "порядочным бизнесменом", вице-президентом крупного концерна "Чимаррон Интерпрайсиз". Президентом концерна был богатый местный гражданин Альда Чимаррон. Компания активно занималась строительством, подрядными работами, разработкой полезных ископаемых и производством всякого оборудования (в том числе для баров и ресторанов), а также разного рода благотворительностью.
На отдельном листке мелованной бумаги содержалась разрозненная дополнительная информация. Под крупно напечатанными именами и фамилией "Мишель Эспри Романель" были указаны дата ее рождения, из чего следовало, что 23 апреля ей исполнилось 26 лет, и имена ее родителей: Клода М. Романеля и его жены Николь, которым на момент рождения дочери было 32 и 24 года соответственно.
Бентли также указал номер палаты в госпитале "Скоттсдейл Мемориал", в которой в настоящее время лежал Романель, его номер телефона и адрес в Парадайз Вэлли и упомянул о том, что клиента, вероятно, выпишут из больницы в понедельник вечером или во вторник утром.
Я снял трубку и заказал междугородный разговор с офисом Бентли Уортингтона в Финиксе, в штате Аризона. Подождал не более минуты и услышал бодрый голос адвоката:
– Шелдон, старина, я ожидал, что ты позвонишь.
– Я тоже решил, что ты ждешь моего звонка.
– Как жизнь в благословенной Южной Калифорнии?
– Не так, чтобы очень.
– Брось, дружище, это на тебя непохоже.
– А это вовсе и не я, а какая-то адская смесь Шерлока Холмса, Агаты Кристи и трех ясновидцев. И этот конгломерат должен отыскать девушку, которую когда-то звали Мишелью Эспри Романель, а сейчас, может быть, зовут Мишелью Ветч; которая, возможно, живет в Калифорнии, или в каком-нибудь другом из 49 штатов Америки, если не за границей. И что самое потрясающее: я должен был сделать это еще вчера без единого упоминания ее имени и вообще каких бы то ни было имен. И все это в самых "благоприятных" условиях, когда банда гангстеров, расправившихся с ее отцом, явно возжелает отговорить меня от этого безнадежного занятия, используя в качестве контраргументов ножи, револьверы, бейсбольные биты, базуки и Бог знает что еще.
– Абсолютно точно, Агата ты моя двухметровая! – радостно отреагировал он. – Ты точно усек, что от тебя требуется, и проникся важностью и сложностью стоящей перед нами задачи. Ты всегда все схватываешь на лету, и я не…
– Бентли… Бентли…
– Шелдон… Шелдон… Взгляни на это с моей стороны. Учитывая ограниченность имеющейся в нашем распоряжении информации, а также срочность и конфиденциальность задания я, естественно, не мог поручить это дело рядовому сыщику и выбрал для его выполнения лучшего.
Я сжал трубку в руке и, пошарив глазами по стене, уставился на отражающее меня пятно на стене.
– О'кей, о'кей! Ты что, на самом деле хочешь, чтобы я нашел и доставил тебе ее на подносе?
– Совершенно верно.
– Я хотел спросить тебя об этом документе, который срочно должна подписать эта блудная дочь. Ты пишешь, что согласно ему, дочери в совместное владение переходят определенные активы, а в следующем параграфе говоришь, что они поступают под общей контроль. Может быть, я чего-то не понимаю, но, по-моему, здесь нет никакой разницы, я не прав?
– Нет, Шелдон. Этот документ подразумевает и то, и другое. Но поскольку ты не адвокат, я попытался тебе объяснить все легкодоступным языком, не прибегая к латыни и специфическим юридическим терминам. Короче говоря, этот документ в действительности является доверенностью inter vivos, в которой доверителем выступает Клод Романель, а доверенным лицом – двумя доверенными лицами – сам Клод Романель и его дочь или совладелица Мишель.
– Ну, Бог с ними! Я уже не рад, что спросил.
– … Эспри Романель. Может быть, тебе будет более понятен такой термин как "пожизненная доверенность", хотя это не совсем точно с точки зрения юриспруденции, а посему…
– Стоп! Передохни! А то меня сейчас, действительно, стошнит. Твоя казуистика меня пугает. Поэтому быстро ответь мне еще на один вопрос, который, возможно, не точен, даже нелегален с точки зрения твоей юриспруденции. Ты сказал о значительной доле активов, акций, капитале и прочее. Насколько она значительна?
– Ну, парень, ты же должен понимать, что существует профессиональная этика, определяющая степень конфиденциальности в отношениях между адвокатом и его клиентом.
– Тогда всего хорошего.
– Постой! Не бросай трубку… Ну, скажем, несколько миллионов. Думаю, что не очень нарушу кодекс чести, делясь с тобой этой секретной информацией.
– Миллионов? Долларов?
– Да. Значительного их количества. Многих миллионов. Мелочь в данном случае не в счет.
– Как случилось, что Романель, который не видел свою дочь 20 лет, вдруг решил подарить ей эти миллионы? И почему он вообще не видел ее столько лет?
Бентли объяснил, что случилось так, что вскоре после того, как Мишели исполнилось шесть лет, он просто ушел из дома, оставив жену и ребенка.
– Эту вздорную сварливую старую клячу, как он сам выразился, – пояснил Бентли. – Имея в виду свою жену.
– Кроме шуток? Так и сказал "старую клячу"?
– Ну, он прибавил еще несколько эпитетов и метафор, типа змея, слюной которой можно лечиться от радикулита, мегера, фурия, медуза Горгона и громкоголосая Ксантиппа в едином лице.
– Любит пышные сравнения? И не любит женщин? Наверное, их брак был заключен явно не на небесах.
– Уж это точно. Что касается твоего вопроса о том, почему он вспомнил о дочери лишь сейчас, то по скупым замечаниям мистера Романеля, я пришел к заключению, что в те несколько секунд на стоянке в роковой понедельник он наконец осознал, что является в жизни главным, так как решил, что умирает. Вероятно, это озарение не покинуло его до сих пор.
– Он до сих пор думает, что умирает?
– У меня сложилось такое впечатление.