А потом раздался звук потише, будто киянкой ударяли по песку. Это был отчаянный вопль: кто-то кричал, молотя в нашу дверь.
Мама выскочила из постели прямо в ночнушке и рывком распахнула дверь.
На пороге стоял Гроувер, за спиной у которого стеной шел ливень. Только это был… не совсем Гроувер.
– Всю ночь искал, – задыхаясь, проговорил он. – О чем вы думали?!
Мама посмотрела на меня с ужасом – и испугалась она не Гроувера, а того, что заставило его прийти.
– Перси, – сказала она, перекрикивая дождь, – что случилось в школе? Чего ты мне не рассказал?
Я застыл, глядя на Гроувера. И никак не мог сообразить, что я такое вижу.
– O Zeu kai alloi theoi![7 - Зевс и остальные боги (греч.).] – завопил он. – Он идет по пятам! Ты что, не рассказал ей?!
Я был слишком ошарашен, чтобы заметить, что он только что выругался на древнегреческом, а я прекрасно его понял. Я был слишком ошарашен, чтобы задаваться вопросом, как Гроувер сумел добраться сюда самостоятельно посреди ночи. Потому что на нем не было штанов, а вместо ног… а вместо ног…
Мама сурово посмотрела на меня и тоном, какого я раньше от нее никогда не слышал, велела:
– Перси. Рассказывай, живо!
Я промямлил что-то про старушек у фруктового ларька и про миссис Доддз, а мама в ужасе смотрела на меня, и в свете молний ее лицо было мертвенно-бледным.
Она схватила сумочку, бросила мне дождевик и сказала:
– Идите в машину. Оба. Быстро!
Гроувер побежал к «Camaro», правда, это был не совсем бег. Он трусил, тряся лохматым задом, и вдруг его байка про ножные мышцы нашла объяснение. Я понял, почему он умел быстро бегать, хотя хромал при ходьбе.
Дело в том, что там, где должны находиться его ступни, никаких ступней не было. На их месте были раздвоенные копыта.
Глава четвертая
Мама учит меня корриде
Мы неслись по темным ночным дорогам. «Camaro» сотрясали удары ветра. Дождь заливал лобовое стекло. Я не знаю, как мама умудрялась разглядеть что-то сквозь него, но она упрямо жала на газ.
При каждой вспышке молнии я поглядывал на сидящего рядом со мной на заднем сиденье Гроувера и гадал: это я сошел с ума или он зачем-то нацепил штаны из мохнатого ковра? Но нет, пахло от него как в контактном зоопарке, куда я когда-то в детсадовском возрасте ходил на экскурсию, – ланолином, шерстью. Как от мокрого козла или барана.
Я не знал, как начать разговор, и поэтому спросил:
– Так вы… с моей мамой знакомы?
Гроувер взглянул в зеркало заднего вида, хотя машин позади нас не было.
– Не совсем, – ответил он. – То есть лично мы не встречались. Но она знала, что я за тобой присматриваю.
– Присматриваешь?
– Оберегаю. Слежу, чтобы с тобой ничего не случилось. Но я не притворялся твоим другом, – тут же добавил он. – Я и правда твой друг.
– Ммм… а кто ты на самом деле?
– Сейчас это неважно.
– Неважно?! Мой друг ниже пояса осел…
Из горла Гроувера вырвалось резкое «Ммее-ее!».
Я и раньше слышал такое от него, но думал, что это нервный смешок. Но теперь это больше походило на сердитое блеяние.
– Козел! – воскликнул он.
– Что?
– Я ниже пояса козел.
– Ты же сказал, что это неважно.
– Ммее-ее! За такое оскорбление иные сатиры могут и в землю копытами втоптать.
– Та-ак. Погоди-ка. Сатиры. Типа как… в мифах мистера Браннера?
– Те старушки у ларька показались тебе мифическими, Перси? А миссис Доддз?
– Ага, значит, миссис Доддз все-таки была!
– Ну конечно.
– Тогда зачем…
– Чем меньше ты знал, тем меньше привлекал монстров, – ответил Гроувер с таким видом, будто констатировал очевидное. – Мы застили людям глаза Туманом. И надеялись, что ты решишь, будто Милостивая была галлюцинацией. Но все было бесполезно. Ты начал понимать, кем являешься.
– Кем яв… постой, ты о чем?
Жуткое мычание раздалось снова – позади нас, куда ближе, чем раньше. Кто бы за нами ни гнался, он не отставал.
– Перси, – вмешалась мама, – это долго объяснять, а времени нет. Нужно отвезти тебя в безопасное место.
– Но в чем опасность? Кому я понадобился?
– Да так, ничего особенного, – сказал Гроувер, явно еще обиженный на меня за осла. – Всего лишь Владыка мертвых и парочка его самых свирепых приспешников.
– Гроувер!
– Извините, миссис Джексон. А вы можете ехать быстрее?
Я пытался осмыслить, что происходит, но у меня не получалось. Я знал, что это не сон. Фантазия у меня буйная, но не до такой степени. И мне не могло присниться что-то настолько странное.