Огненный трон

Баст опустила взгляд, и я поняла, какую глупость сморозила. Да, действительно, Ра был господином и повелителем Баст. Давным-давно он избрал ее своим лучшим бойцом, и она невероятно гордилась этим. И одновременно он же заточил ее в темную бездну, где она должна была вести нескончаемую битву со злейшим врагом Ра, змеем Апопом, чтобы бог солнца мог с чистой совестью удалиться на покой. На мой взгляд, довольно эгоистичный поступок.

Благодаря помощи моих родителей Баст спаслась из заточения. Но это означало, что она пренебрегла своим долгом, оставила свой пост. Неудивительно, что теперь она ожидает новой встречи со своим бывшим повелителем со смешанными чувствами.

– Давай лучше поговорим об этом утром, – свернула разговор Баст. – Тебе нужно как следует отдохнуть. Да и этот свиток лучше раскрывать при свете дня, когда сила Ра лучше поддается управлению.

Я покосилась на папирусный свиток у меня на коленях, который все еще дымился.

– Лучше поддается… То есть я больше не загорюсь?

– Теперь его можно брать в руки без всякой опаски, – заверила меня Баст. – Этот свиток пролежал в темноте много тысячелетий, от этого его чувствительность несколько обострилась, так что он стал очень бурно реагировать на избыток любой энергии – магической, электрической или эмоциональной. Сейчас я… скажем так, отрегулировала его чувствительность, чтобы больше он так легко не вспыхивал.

Я опасливо потыкала свиток пальцем. Баст оказалась права! На этот раз он повел себя вполне прилично: не приклеился к моей ладони и не подпалил весь город.

Протянув руку, Баст помогла мне подняться на ноги.

– Иди поспи, – посоветовала она. – Я передам Картеру, что с тобой все в порядке. К тому же… – Она ухмыльнулась. – Завтра у тебя особенный день.

Верно, подумала я уныло. И единственный, кто об этом помнит, – это моя кошка.

Я напоследок оглянулась туда, где мой братец по-прежнему был поглощен укрощением грифона. Кажется, дело продвигалось не очень: из клюва грифона торчали шнурки Картеровых кроссовок, и отдавать он их явно не собирался.

Два с лишним десятка наших учеников топтались около Жас, пытаясь разными способами привести ее в чувство. Уолт так от нее и не отходил. Почувствовав мое присутствие, он ответил мне коротким смущенным взглядом и снова повернулся к Жас.

– Пожалуй, ты права, – буркнула я, обращаясь к Баст. – Никому я тут особо не нужна.

Моя комната – лучшее место, где можно залечить душевные раны. Последние шесть лет я жила у бабушки с дедушкой, в мансарде их лондонской квартиры. Конечно, иногда я скучала по своей прежней жизни, особенно по школьным подругам Лиз и Эмме, ну и вообще по Англии. И все же моя комната в Бруклинском Доме служила огромным утешением.

Тут у меня имелся собственный балкон, выходивший на Ист-Ривер, и просторная удобная кровать, и своя ванная, которую ни с кем не приходилось делить, и даже гардеробная с бесконечным количеством новой одежды, которая появлялась сама собой и каким-то образом умудрялась сама стираться и гладиться. Полки встроенного холодильника ломились от упаковок моего любимого напитка «Рибена», который доставлялся сюда из Англии, ну и от шоколада тоже (лучшее утешение для девчонки!). Музыкальный центр был вообще круче некуда, а самое главное – все стены оказались магическим образом изолированы, так что я могла включать музыку на любую громкость, не беспокоясь о мнении моего зануды-братца, проживавшего по соседству. На комоде стояла единственная вещь, которую я привезла сюда из Лондона: старенький обшарпанный кассетный магнитофон, который когда-то давно отдали мне бабушка с дедушкой. Конечно, он безнадежно устарел, но мне почему-то было жаль с ним расставаться. Кстати, именно с его помощью мы с Картером записали наши приключения, связанные с Красной пирамидой.

Включив айпод, я пролистала плейлисты и выбрала старенькую подборку, озаглавленную «Когда грустно». Самый подходящий для нее случай.

Первой оказалась песня Адель[1 - Популярная британская певица и автор песен в стиле джаз-соул и блюз.] с альбома «19». Как же давно я ее не слышала!

Неожиданно для меня самой у меня на глаза навернулись слезы. Точно – последний раз я слушала эту подборку в прошлый сочельник, когда папа и Картер приехали за мной и мы отправились в Британский музей. В тот самый вечер, когда наша жизнь изменилась круто и навсегда.

Адель умеет петь так, словно ее сердце рвется на части. Сейчас она пела про то, что влюблена и не знает, что ей сделать, чтобы ее избранник обратил на нее внимание. Что ж, это мне близко. Но в прошлое Рождество под эту песню я думала совсем о другом: о своей маме, которая умерла, когда я была совсем маленькой, и о своих отце и брате, которые беззаботно разъезжали по всему свету вдвоем, бросив меня в Лондоне с бабушкой и дедушкой, как будто я совсем ничего для них не значила.

Конечно, сейчас я знала, что на самом деле все было не так просто. Бабушка с дедушкой, которые терпеть не могли папу, отстояли право на опеку надо мной в результате долгих судебных разбирательств. Папа однажды чуть не схватился с дедом врукопашную, так что в итоге получил возможность видеть меня всего два раза в год. Оказывается, он очень хотел остаться с нами обоими, но растить нас с Картером вместе было очень опасно из-за того, что мы могли пробудить друг в друге мощные магические способности, еще не умея их толком контролировать. С тех пор, конечно, мы с братом сильно сблизились, да и папа стал занимать в моей жизни гораздо больше места, хотя теперь он сделался богом и царем загробного мира. А мама… маму мне довелось увидеть в облике привидения. А это все-таки лучше чем ничего, согласитесь.

Сейчас музыка снова принесла с собой всю боль и злость, которые мучили меня в прошлый сочельник. Видимо, я так и не избавилась от этих переживаний окончательно.

Я уже собиралась нажать на иконку ускоренной перемотки, но решила все-таки дослушать песню до конца. Все мои вещи были свалены на комоде: папирусный свиток, восковая фигурка Картера, моя сумка с магическими принадлежностями и жезл. Я потянулась, чтобы достать посох, и тут вспомнила, что его сожрал грифон.

– Вот птичьи мозги, – выругалась я.

Пора было готовиться ко сну. Дверцы шкафа я обклеила изнутри фотографиями: в основном там были прошлогодние снимки меня со школьными подружками. На одном из них я, Лиз и Эмма корчили рожи в будке фотоавтомата на Пиккадилли. До чего же мы тогда были маленькие и глупые…

Просто не верится, что после всех этих месяцев мы с ними сможем увидеться. Бабушка и дедушка пригласили меня их навестить. По крайней мере такой был план, пока Картер не объявил, что у нас есть всего пять дней, чтобы спасти мир. Кто теперь знает, что будет завтра?

Помимо бесконечных фоток в компании Лиз и Эммы дверцы моего шкафа украшали еще два снимка. Один запечатлел нас с Картером и дядей Амосом в тот день, когда дядя уезжал в Египет на лечение после того, как в него на некоторое время вселился очень злобный бог. Соответственно и улыбка у дяди на снимке довольно вымученная.

И последняя картинка – это репродукция рисунка с изображением Анубиса. Наверняка вы хорошо его себе представляете: рослый человек с головой шакала, бог смерти и погребальных обрядов. В искусстве Древнего Египта его образ очень популярен: то он провожает души умерших в Зал Суда, а то стоит, преклонив колена, возле космических весов, на одной чаше которых лежит сердце умершего, а на другой – перо истины.

Хотите знать, почему я храню у себя этот рисунок?

(Хорошо, Картер. Я и собираюсь рассказать. Только помолчи, ладно?)

В общем… я вроде как влюбилась в Анубиса. Знаю, звучит очень глупо: современная девчонка сохнет по парню с шакальей головой, которому к тому же пять тысяч лет. Но на самом деле, когда я смотрю на рисунок, я вспоминаю его совсем не таким. В Новом Орлеане, когда мы встретились с ним наедине, он предстал передо мной парнем лет шестнадцати в черной кожаной куртке и джинсах, с взлохмаченными волосами и потрясающими глазами цвета расплавленного шоколада. И никакой оскаленной пасти, слюней, острых ушей и прочего.

Все равно глупо, я понимаю. Он же бог, а я – обычная смертная девчонка. У нас нет ничего общего. С тех пор как закончилась та история с Красной пирамидой, я не получила от него ни единой весточки. Да и чему удивляться? Хотя поначалу мне казалось, что он испытывает ко мне некоторый интерес. Вроде бы он даже делал какие-то намеки… Хотя нет, вряд ли. Наверняка я сама все выдумала.

За семь недель, истекшие с того дня, как в нашем Бруклинском Доме появился Уолт Стоун, мне начало казаться, что со своими чувствами к Анубису я могу справиться. Конечно, Уолт был моим учеником, так что вряд ли между нами возможны иные отношения… И все равно, в тот день, когда мы впервые увиделись, между нами проскочила искра. Хотя теперь ясно, что Уолт отдаляется от меня с каждым днем все больше. Он вообще очень скрытный, и вид у него всегда какой-то виноватый. И он много времени проводит с Жас.

Не жизнь, а сплошное разочарование.

Я переоделась в ночную рубашку, продолжая подпевать Адель. Неужели все ее песни про то, как парни ее не замечают? Что-то меня это вдруг стало раздражать.

Выключив айпод, я плюхнулась на кровать и завернулась в одеяло.

Увы, стоило мне заснуть, как ночь сделалась еще менее приятной.

В нашем Бруклинском Доме мы всегда ложимся спать с соблюдением всякого рода магических мер предосторожности, призванных защитить нас от плохих снов, злых духов, а также знакомых всем душам порывов отправиться полетать без разрешения хозяина. Мне даже приходится пользоваться довольно неудобной магической подушкой, чтобы моя душа – или ба, как называют ее египтяне, – оставалась надежно привязанной к телу.

Однако даже эта система защиты далека от совершенства. Время от времени какие-нибудь внешние силы начинают стучаться в мое сознание, стараясь привлечь мое внимание, а иногда и моя собственная душа подавала сигнал, что хочет слетать в какое-нибудь особенно интересное место.

Именно такой сигнал получил мой мозг, как только я заснула. Наверно, его можно сравнить с входящим вызовом на мобильный телефон, который по желанию можно принять или отклонить. Обычно я стараюсь их отклонять, особенно если «абонент» оказывается незнакомым.

Но некоторые такие «звонки» могут оказаться очень важными. К тому же завтра мой день рождения. Вдруг это папа с мамой пытаются «дозвониться» до меня из потустороннего мира? Я представила себе их вдвоем в Зале Суда: отец сидит на троне в облике синекожего бога Осириса, а мама рядом с ним в призрачно-белых одеждах. У обоих на голове картонные праздничные колпаки, они хором распевают «С днем рожденья тебя», а Амат-Пожирательница, крохотный ручной монстр, подскакивает на коротких ножках, радостно тявкая.

Или же… вдруг это Анубис? Звонит, чтобы сказать что-нибудь вроде: «Гм, привет, как насчет того, чтобы сходить вместе на похороны или еще куда-нибудь?»

Ну вдруг?

Поэтому я приняла «звонок» и позволила своей душе покинуть тело и лететь туда, куда ей захочется.

Если вы никогда не путешествовали в виде ба, то не советую и пробовать, если только, конечно, вы не против превратиться в призрачную курицу, безвольно плывущую по прихоти течений Дуата.

Обычно ба невидимы для других, и, на мой взгляд, это совсем неплохо, потому что обычно человеческий ба выглядит как огромная птица с вашей собственной головой. Было время, когда я умела придать своему ба более приличный облик, но с тех пор, как Исида ушла из моего тела, я утратила эту способность. И теперь, отправляясь в ночные странствия, вынуждена принимать птичью форму «по умолчанию».

Балконные двери мягко распахнулись, выпуская меня, и свежий ночной ветер подхватил и понес меня вдаль. Огни Нью-Йорка растаяли далеко позади, и вскоре я обнаружила себя в уже знакомом мне подземном зале: Зале Эпох, находящемся в главной обители магов Дома Жизни под Каиром.

Зал был таким длинным, что в нем впору было проводить марафонские забеги. Посередине его лежала синяя ковровая дорожка, мерцающая, как река. Между колоннами по обеим сторонам зала колыхались световые завесы, на которых проступали голографические картины, изображающие эпизоды из долгой истории Египта. Разные эпохи этой истории светились разным цветом, от ярко-белого сияния Эпохи Богов до малинового свечения современности.

Своды зала поднимались еще выше, чем купол в бальном зале Бруклинского музея, и все это обширное пространство было освещено парящими в воздухе, как мыльные пузыри, светящимися шарами и огненными иероглифами. Как будто где-то в невесомости лопнул пакет с сухими фигурными хлопьями для детских завтраков, которые теперь медленно кружили в воздухе, время от времени сталкиваясь друг с другом.

Я пролетела в дальний конец зала, туда, где на небольшом возвышении находился трон фараона. Сейчас это был всего лишь символ, пустовавший уже много столетий, однако на ступенях возле трона сидел Верховный Чтец, правитель Первого Нома, глава Дома Жизни и мой самый нелюбимый маг по имени Мишель Дежарден.

Я не видела месье Обаяшку с самой битвы за Красную пирамиду и теперь очень удивилась, заметив, как он постарел. Титула Верховного Чтеца он удостоился всего несколько месяцев назад, но с тех пор в его гладких черных волосах и раздвоенной бородке успели появиться седые пряди. Он тяжело опирался на посох, как будто леопардовая мантия на его плечах оказалась непосильным грузом.