Space: сто одна история Сюррреализма

Об этом тут рассказывать не стоит, всякие опасные контрагенты следят за каждым моим словом, чтобы найти летучую мышь. Они даже открыли счёт для тех, кто сумеет достать самую последнюю живую летучую мышь учёную. Все богатства земли, и даже соседнюю планету обещали. Потому, врать не буду, но и сказать не могу в какой галактике теперь мышь. Молчок-молчок. Но знайте одно, он нашёл что-то важное, очень существенное, даже дороже, чем награда за него объявленное. Такие дела.

А вот про крота инженера, могу рассказать одну занимательную вещь. Вы только представьте, как крот этот, за несколько дней сумел не то что, открыть в портал в другую сторону земли, короткую кротовую нору, так его потом и называть стали между прочем, так вот… значит, открыл он эту удивительную нору, и что вы думаете? Все животные мира смешались и перешли в его мир, волки, амурские тигры, панды, росомахи, ужи… За ужей, разумеется, крот был рад, он излюбленную еду давно не ел, а это его еда, так сказать с этих пор любимая. Инженера этого, никто не видел, но каждую неделю, на всей планете происходят удивительные вещи. То из облаков падает динозавр, то на улице обитает Мамонт, а в пещере огонь добывает доисторический человек. Недавно из-под земли выпрыгивали огромные сороконожки-кролики, а вместо драконов стали быть летать птеродактили. Голые, без шарфа. Лягушки сейчас, боятся выходить наружу, говорят, что боятся стрекоз и мух, что стали размером с быка. Ой батюшки, воробушки! Неужели такой крохотный крот смог открыть брешь между временем и пространством.

Как-то раз, он даже попал в комнату Эпштейна и утащил оттуда его бутерброд. Когда уже Эпштейн заметил нору, крот махал ему лапой и улыбался. После того, как бутерброд был утерян, Эпштейн ищет способ вернуть его. С тех пор волосы учёного, ходят слухи, никогда его не слушаются от шока, даже клей не помогал, а ножницы ломались. А раз, гуляя по норам, крот вышел в комнату Лермонтова, когда тот читал письмо от Мендальеева. Увидев его, Лермонтов свернулся калачиком на полу и просил, чтобы он никому не рассказывал о любви со стариком. Ведь ему было на десять лет больше, чем Мендальееву, а с такой большой разницей в возрасте не разрешали брак и казнили, если узнавали. Крот улыбался, чесал голову, а потом переключал канал. Падал он долго, может час или пять минут, тут времени на самом-то деле нет. Попал он к Елизавете второй, она ржала как конь, что стала превращаться в лошадь, выросли у неё копыта, и хвост. Тотчас крот убежал оттуда. Коней он не любил особо. А попав в комнату Леонардо Да Винчи и Галилея, крот мог сидеть здесь месяцами, наблюдая за новыми открытиями. Потом улетал, вытирая платочком глаза, потому что очень будет скучать по ним. А однажды, попал в магический мир, крота перепутали со стаканом и поцеловали его в рот, пытаясь выпить вина. Больше магию крот тоже не любит. Он чуть не задохнулся, и в его животе что-то летало. Это была сибирская язва. Если запустить язву, мог вырасти «чужой». Пришлось повозится и полететь в будущее за лекарством. Нанять Терминатора и Хищника для сопровождения в другие миры.

А вот Горгона, уже семь лет на пенсии, змеи исчахли, покрылись пылью, чахнут, сил нет. Но дело даже не в этом. Вот есть у неё кровать, она давно покинула комнату, где она стоит, а всё не просто так, понимаете ли. В той кровати живут маленькие человечки, если так посмотреть их не видно, но, если приблизить через микроскоп, там бегают тысяча человек, с картами и инструментами, строят дома, изобретают ракеты и самолёты, сооружают машины и фирмы. Когда-то Горгона спала здесь, но в один прекрасный момент, её стало что-то колоть в бок. Что-то насадило её. Она встала, не поверите, и заметила какую-то иглу. Пыталась вытащить, поднималась вся кровать. А это оказалось небоскрёб этих людей. До самого неба. Как и кто его построил, не имеется никакого понятия, но Горгона чувствует, что здесь замешана магия великих колдунов и чёрных друидов. Один из них как раз однажды и обезоружил её. Сами людишки ещё не до конца понимают, где они и кто они. Но они развиваются. Для них вся кровать, это огромная галактика. Когда-нибудь они точно вырвутся оттуда или создадут увеличивающие лучи, но тогда, вот уж тут молитесь все вы, их там миллионы, а может триллионы, если они станут большими, Сатурна не хватит для них. Потому, комнату Горгона держит закрытой, мало ли что, пусть в тесноте, но не в обиде. О какой тесноте может идти речь, между прочим, когда они даже не знают о существовании этого мира. Посыпает их солью, чтобы не испортились, а иногда кидает в комнату мемчики, чтобы развитие перестало быть.

Вот Пинаккино, однажды, ради всего хорошего, заметил, что, беря в руки ножницы, и играя с ним просто так, разрывает материю времени и пространства. Щуплый мальчишка, не сразу это заметил, лишь отчасти из-за того, что видел всю реальность целиком. Листы и рулоны космоса падали ему на колени, разрываясь и крошась в воздухе, и понял он, что воздух не был воздухом. Что весь воздух, и есть на самом деле вселенная, но чья-то она чужая, тех, кто в нём жил. Планеты бились об волны, выкатывались со своих орбит и улетали вниз, на его колени. Оттого умирали и жители тех галактик и планет. Больше мальчик не режет воздух ножницами, а ищет людей, разглядывая воздух, чтобы спасти их и перенести в колбу, где их не разрежет уже никто. Но воздуха было бесконечно, а неведомой галактики, ещё больше. Он дышал ими. Конечно, для тех жителей, пока они умрут и будут всосаны в мальчика, пройдёт немало миллион лет, но всё-таки, плохо умирать, как считал Пинаккино. А потом перестал пытаться. Всё устроено было так, чтобы так и было. И спасать не его задача. Ведь кто-то тоже дышит ими прямо сейчас, и кто-то тоже режет ножницами их вселенную. Он думал об этом долго, что выпал из мира и попал в психиатрическую больницу за свои глупые теории. Но здесь то и был простор для него. Проглатывая успокоительные, он мог общаться с людьми с той планеты. Они смотрели на него и удивлялись, задавали вопросы, а мальчик отвечал. Все вокруг думали, даже психи, что он сумасшедший, а он был самым простым мальчиком, который всего навсего первым увидел тот мир. Когда его спрашивали, что он видит, он отвечал вселенные, время и пространство. Врёшь же, отвечали ему, а он, никак же нет, взгляните, твердил мальчишка. Нос не рос. Он точно не обманывал. Но и люди не знали, что от вранья у него нос рос. Так и живёт мальчик там до сих пор. Гниёт. Доктора поливают его водой, чтобы он не врал, а он не мог сказать правды, что была и правдой на самом деле. За правду его поливали ещё больше. Доски на ноге сразу распухали, начиналась аллергическая реакция организма Пиноккино. Он начал стареть и морщится, гнить, превращаясь в труху.

Пингвин почесал затылок, и прыгнул вниз. Облака пушистые, как не знаю, что, такого слово ещё и не придумали. Пингвин откинул волосы назад, вылез из воды, поигрался мышцами на груди, и подмигнул чайке, что он свободен в любое время, если та хочет поразвлечься. Чайка, разумеется, против не была, она тоже любила летать, но сегодня она много съела рыбы, чтобы летать. Пингвин презрительно кинул взгляд и нырнул обратно, пока не наткнулся на акулу. Акула была в очках и учила рыб, медуз, коньков, скатов новым правилам арифметики. Увидев пингвина, она помахала плавником, и сказала подождать. Подойдя к крылатой птице, выхаркала южно-океанского карася, и пингвин, похлопав её по спине, уплыл.

Тор в три часа утра пил эль. Такое бывает после долгого боя с кондорами из пещеры Триааскаля. Кондоры не меньше десяти метров, клюв из алмаза, желудок из титана, а размах крыльев достигает сорока метров. Тор долго бился с ним, пока один из них не предложил ничью, тем был кондор, но Тор, он же, как никак бог, не может сыграть вничью с монстром, потому обманул того, сказав хорошо, и ударил в самое уязвимое его место кулаком, по мизинцу на правой ноге. От боли, клюв его рассыпался, титановый живот расплющился, а крылья опали, и они стал ощипанной курицей.

Здесь, помимо прочего, на этом персике, конечно, люди тоже жили, ну как же без них. Волшебство не имеет места быть без них, как никак, ради них она и создана была. Только вот, наука давно уже перешла и сумела проникнуться в умы многих жителей планеты, что магии то, на самом деле и не нужно было, чтобы суметь контролировать всех на земле. Одной бомбой мог человек убить точечно любого, ну скажем так, один вид. Они ставили на таймерах маленьких нано атомов вид животного, и все атомы эти, находили любой вид, где бы они не жили, проходили через стены, вселенные, воду, находили всех, конечно, земных, и разрывали их изнутри взрывом. Потому, выходить против этих монстров не стали сами монстры, да даже боги, которых люди считали бессмертными, оказались смертны, когда Афина умерла от такой бомбы, когда решила убить президента страны земля. С тех пор, тут уж, каждый сам за себя. Такие вот дела. Мусолить эту тему, не имеет вообще никакого смысла, давно ж вы знаете их, вы и сами люди, и сами давно видели те приборы. Воистину смертельные и страшные.

Помимо всего прочего, в этом мире, земле, где живут столь прекрасные существа, ну никак и быть иначе не может, полагаю – есть ещё более удивительные чудовища – это медузы что играют гольф, сидя на Юпитере, играют лунами, как не знаю, что, пытаясь попасть по белым дырам, лункам в космосе. Но ведь луны всегда должны быть на местах, в своих вселенных, лишь потому в белые, а не иные, чтобы через чёрные они могли попасть обратно под их лапки и щупальца. Ох уж эти медузы, прока от них нет, но коль заметит, беда приключится, ужалит, умрёшь тотчас, вот подбрасывают планеты высоко вверх, может вниз, кто же их знает, направлений у космоса никогда не было, и бросают в лунку, ударом щупальца. Планеты, луны, все они катятся по полю, и потом их хватают крохотные, но столь же проворные лемуры, они кидают их в кольцо Сатурна, играя в баскетбол, и как же они радуются, когда попадают. Бьют друг друга от радости. Те планеты быстро возвращаются обратно, катясь на место, как по бильярдному столу, и, конечно, бывает, что лемуры жадничают, приходится медузам драться с ними на кулаках. Разумеется, ни о каких-либо кулаках у медуз и речи идти не может. Не могло бы, но тут всё по-иному устроено, увы, ведь медуза сама, если посмотреть, есть кулак самый настоящий. Одного удара хватает, бывало, для лемура, чтобы тот окочурился.

На кухне, в доме на окраине леса сидел парень, обычный человек, но были у него килограммы конфет в шкафу. Только конфеты эти были совсем не простые, а волшебные. Каждый, кто съедал их, тотчас становился роботом. А всё потому, что внутри конфет жили черти, они соблазняли и зазывали людей к себе, чтобы те их съели, а потом сами съедали людей изнутри, строили там настоящие механизмы, каркасы, и превращали кожу человека в робота. Как настоящего, ходят легенды, что даже сам робот не знает, что робот он, потому что воспоминания живы. В маленькой коробочке демоны хранят мозги, охраняют, а в зависимости от надобности, перестраивают его, и внедряют свои воспоминания. Бывает, ходят в этом теле в ад, чтобы уверить людей, что выход есть, давать им надежду, а потом, коварно и жестоко говорить истину, показывая себя. Тотчас человек страдал ещё больше, и горел лучше.

В Сибири, ну а где же ещё им быть, как не там, жили снеговики размером с гору. И жил с ними там Йети, огромный преогромный волосатый человек, по телу одни лишь волосы и были, только два глаза и торчали, светясь под луной. Они играли со снеговиком в строй-дом, и кидались пиками. Пики доходили чуть-ли не до высоты дерева у горы, и, всего то роста с машину, у Йети. Они кидались так до тех пор, пока не наступало утро, а утром они, разумеется, всегда спали, чтобы люди их не заметили. Когда смотришь снизу, можно заметить два огромных пещер, это не пещеры вовсе, а глаза горы, но люди не видят всего этого, потому что гора умеет очень хорошо себя скрывать. Йети вот, чтобы не попасться, выкопает себе норму в снегу, туда залезет, и спит до самого вечера, и просыпается от холода. Поднимает голову, а там пурга. Его бьёт из стороны в сторону, как флаг европейский, а он держится за ёлку, и орёт горе, чтобы руку подал, а гора то намного больше, не слышит, снег его уши заложил. Так улетал Йети далеко-далеко, делал семь раз вокруг горы круг, и падал снова в снег. Бывало, летит он по небу, прилетят Вороны и Пингвины, сядут на его спину, и спят, пока тот летит. А когда-то, то было два дня или три спустя, из-под воды вылезла огромная морская черепаха, и крикнула Воронам, чтобы они привязали верёвку к Йети. И летела черепаха снизу, потому что тоже всегда мечтала летать, только она была очень большая, и потому подпрыгивала иногда, чтобы преодолеть хоть сотню метров. Потому, Йети был воздушным змеем.

Карлики всегда говорили:

– Чтобы достать и открутить лампочку, нужно три гнома! – каждый из них пытался, но до потолка их роста всё равно не хватало.

– Значит десять! – но и десять карликов не доставали до лампочки, а прикрутить нужно было, потому они позвали человека в хижину. Человек помог, но уходя сказал:

– Хорошо, что вы меня позвали, вы слишком маленькие, даже вместе. Итак, малолетки, с вас сто тысяч долларов в фунтах стерлингах по курсу юаня. Дали они ему, а потом, и золото лепрекона отдали в руки человека. На том сошлись. Вечером пришла Дюймовочка, поставила два стула друг на друга, выкрутила лампочку и сказала, что здесь нужен тёплый свет, для уюта.

– Да ну тебя, сука… – крикнули гномы, и отрезали себе голову, кинули в корзины, и ушли жить к дяде Мазаю. У него хоть потолки низкие.

Вы представляете, сколько на небе звёзд, как по галактике плывёт дракон, изрыгая из пасти мармелады, как на воздушном шаре летает кролик, напевая Филиппа Киркорова, а где-то на Плутон, живёт комар, который умеет сочинять галактики. Комар выходи на веранду, и размахивая хоботом начинает создавать новые галактики и планеты. На одном комар создал великанов, что ели только маленькие грибы, а в другой, Ежа, что умел танцевать брейк-данс, и делать из песка лёд. На своей планете, комар не хотел ничего, кроме баллона с донорской кровью, и пару укромных, тёмных мест. Но однажды скучно ему стало, он взмахнул волшебным хоботом, создал крейсер и отправился в созданную галактику, только по пути выпал из крейсера, потому что забыть забыл про зубастых щук, которые плавали по космосу и ели всё подряд.

– А что, если, в чайном листе живут все? – размышляла моль, выедая с другом шубу, – Представь себе, что это космос, а там разбросаны планеты! Там и бабочки, и мухи, и ящерицы, даже люди!

– Удивительно! – поддакивал друг.

– Здесь, в чайном листике, – сказал он, – Живёт такой же Тима, как ты, моль маленькая, даже меньше нас с тобой, – достав листок из кармана, – может он даже твой маленький клон, и тоже ест шубу, только много давно лет назад.

– Круто!

– И не говори, а ведь они даже не знают, что им жарко на планете, потому что мы их варим и едим в чашке и чайнике.

– Как это?

– В воду опускаешь, и все там тонут, и умирают. Разбухают, планеты становятся пончиками, большими такими, словно воду в рот набрали.

– А, понятно.

– Да, а я думал ты всегда был тупым. Оказывается, ты ещё тупее, чем я думал.

Они продолжали есть, но моль Генри всё продолжал рассматривать иногда листик, шепча им, что он спас их вселенную, и положил в карман. Потом шкаф открылся, и они вылетели, но мухобойка достала их и размазала по стене. Так оно и бывает, люди часто также пропускали на автобусах остановку, разговорившись о чём-то далёком. Вот и моли не заметили опасность, только в последний миг. Он и стал самым последним.

Представьте на полу носок, засовываешь ногу, а там… но всё по порядку. Носок этот вовсе не обычный, а самый настоящий волшебный носок. Когда человек надевает их, сразу же попадает в другой мир. Здесь оборотни и вампиры, у них идёт война. Ван Хельсинг сюда тоже попадал, оттуда он вытащил несколько оборотней, и они захватили его мир. Но Хельсинг был круче всех, потому сам стал ими, вернувшись в прошлое и родившись ликаном. Он хранил в себе секрет знаком Бафомета, которая сдерживала его ярость и превращение. Когда пришло время, он стал оборотнем, размером с таксу и полетел на юг, потому что там не было оборотней. Там их не было, только вот, магия там была странная. Взобравшись на самую высокую гору на Олимпе, Хельсинг заметил, что с каждого выпавшего волоса вырастает новый оборотень. Он никогда не хотел быть отцом, но кто выбирает, таково предназначение было. Их ещё и кормить нужно. Потому, он растил ещё оборотней, и пока те не сформировались, давал есть своим детям. Да они сами себе могли детей сделать и есть. Дети ели детей своих детей. И принял решение Хельсинг, что хватит с него, и полетел обратно к носку, залез в прошлое и родился человеком. Тотчас все оборотни погибли на той горе.

У Фрешди Фюргера всегда в комнате висели три листка с рисунками. Он боялся их брать в руки, потому что за картиной были другие миры. В одном из них хранились его страхи, самые потаённые. Спиннеры. Он всегда боялся пытаться крутить их на пальце, потому что когти мешали, а когда те падали, то губы Фрешди искривлялись и ему становилось неловко, ведь даже дети умели их крутить. Потому он и убивать стал спящих, пока те не научились крутить их, опозорив его. Страхов там было предостаточно. К примеру, Ольга Бузова. Когда Фюргер полз к ней, пытаясь залезть в голову в её сон, он попадал в чистилище, там не было ничего кроме пустоты и тоски. Снов и мыслей не было. Даже воспоминания были нигде. Фюргер забивался в угол и плакал, рвал на себе последние уцелевшие после пожара волосинки под стопой левой ноги, между мизинцем и безымянным пальцем. Чистилище не отвечало. Так было до создания большого взрыва, никак иначе. Также пусто и одиноко. В надежде ли, отнюдь, кто его знает. Но… Фюргер начинал видеть огни, это глаза его искали свет во тьме. Фюргер сам пытался заснуть, чтобы увидеть свой сон, чтобы залезть к себе в голову, но не мог. Ему казалось, что он закрыл глаза, а кто-то держал их открытыми. Фрешди не видел его, и убегал во тьму с криками, чтобы его спасли. Но сколько бы он не бегал, кто-то всё время держал его за веки и не давал спать. Сила Бузовой не имело границ, над ней не было контроля у Фрешди. Здесь была настоящая тюрьма.

За вторым рисунком был его самый нелюбимый урок. Физика. Он никак не мог понять, что значит невозможно изменить законы вселенной. Ему учитель говорил, что нельзя залезть в сон, когда Фрешди начинал рассказывать свою историю, тогда тот бил его указкой прямо в глаз, в зрачок, и Фюргер сразу же замолкал. А бывало, схватит учитель табуретку или парту, и как ударит по хребту Фрешди, что все зубы вылетали на пол, куда сходились матерные гномики и зубные феи.

За третьим рисунком был самый страшный страх, но и самый любимый сон из всех снов в его мире. Фюргер боялся его одновременно, но и любил. Только бы никто не увидел. Эту тайну нельзя рассказывать, иначе все монстры в мире ополчатся против него, ведь в мире есть один волшебный звук, который обезоруживает всех волшебных и грозных существ. Даже Фюргер, читая его, становился младенцем, трусом и заикой. Его пронизывали трезубцем, и он горел на огне десять тысяч лет. Потому открывать этот рисунок, ему бы не хотелось никогда. Потому он заклеил его скотчем и изолентой, приколотил сверху досками. Даже дементоры показались бы шуткой, обычной простынёй. Он мог достал этот звук у бога в голове, когда тот отвлёкся, если он откроет картину, бог увидит его, звук пронзит мир, и все чары со всех спадут, даже от него. Придётся богу создавать всех с нуля. Конечно, Фрешди хотел бы быть единственным таким монстром, волшебным, но никак. Тише, тише…

Уйдём от этого Фрешди куда подальше, ведь самое крутое есть и у других созданий. Самое удивительное, что у Гулливера, что может быть у него в принципе, в комнате стоит зеркало, которая уменьшает вес человека. Когда смотришь на неё, то, когда видишь себя по грудь, в реальности у тебя тотчас исчезает нижняя половина, переместившись в зеркало. А зеркало проектирует тебя из зеркала в реальность, как голограмму. Вес у этого чудо тела, как никак, известно давно, пять микрограмм. Гулливер каждый день взвешивается на ней, смотря. Именно тогда, Гулливера и захватывают карлики и лилипуты, накрывают зеркало покрывалом, и Гулливер падает на землю. У него есть только верхняя половина на земле, а весомая, нижняя остаётся внутри зеркала. Лилипуты бьют его и бьют, потому что у него даже нет рук, всё в зеркале, вот поднял бы он руки, когда смотрел, может и руки были бы. Когда им надоедает бить великана, когда они съедают все продукты дома и обворовывают его, крадут золото и чайные ложки, открывают зеркало и убегают. Из зеркала вылетает нижняя половина и приклеивается к Гулливеру. Он встаёт и начинает гладить себя, потому что больно. Его ведь били. Злится он, но лилипутов найти не может.

Эх если бы у него был смартфон, то помогли бы ему отыскать этих лилипутов, потому что и телефоны то уже необычные появились, что могут примагнитить лилипутов к крышке смартфона. А внутри него педали крутят хомяки физики, они-то точно знают, что движение жизнь. Когда телефон выключается, они вытирают пот, и идут спать. Бывает целый день, а бывает три минуты. Дело час, аккумулятор нужно наполнять энергией и движением. Когда нажимают на экран, грузчик внутри бегает и передвигает, перестраивает мир, раздел настроек, почту, да всё что угодно, куда нажмёт человек, то и строит строитель грузчик.

Вы когда-нибудь видели страусов землекопов? А вот осы видят их каждый день, ведь они нанимают их, чтобы они строили им норы. Настоящие тоннели. Их даже муравьи нанимают, когда не успевают до зимы приготовить дома. Они грызут огромными зубами землю, как черви, внутрь, сжимаются и плюющаяся, как пластилин и ползают. У них рот бездонный колодец. Всё съеденное вылетает в другом месте, через телепорт, в Якутии. Такой же телепорт внутри страуса. В Якутии принимаю землю и высаживают пальмы вокруг юрт. Кормят ими слонов. Слоны едят и становятся ещё морщинистее, и мудрее. И всем потом рассказывают, чтобы кормили всех нормальной едой, и, что все якуты долбанные дегенераты тупорылые.

Муравьи сами по себе обычные, только вот они в коконе хранят вовсе не младенцев муравьёв, а настоящих людей. Маленьких. Они также сосут соски в коконе, и сюда они попали из ракеты на орбите. Соски те из кишков пауков, и из молока кролика. Когда люди ложатся спать в криосон в свои капсулы, то перемещаются в кокон муравья, уменьшившийся. Обратно, потом, как узнается, невозможно вернуться. Так можно среди толпы муравьёв заметить человека, который таскает на спине песчинку сахара или тянет за собой солому, чтобы укрепить проходы в тоннели. Они матерятся, орут, но делают. Пусть только не сделают, военные муравьи отрубят им лапы. Им тут слабые не нужны. Вовсе. Как-то раз пытался у нас тут один построить машину, чтобы быстрее передвигаться, так сразу же убили его, назвав шарлатаном и гнусным лентяем. Теперь и думать запрещено без приказа. Люди бегут и бегут, устают, как только садятся, получают копьём по пузу, и снова бегут. Пусть ползают, но не стоят на месте, пробки не создают в тоннели муравьином. Есть здесь носильщик, нет, он никого тут не насилует, он таскает на спине коконы муравьиных людей в соседний муравейник, бегает себе, как болид формулы один, ведь у него мутация, семь ног, седьмой на голове. Он всё время ударяется им на потолок, а нога бежит по потолку и толкает его обратно в муравейник, откуда он забирает коконы. Потому он своей слюной примотал эту нога на спину, и теперь даже коконы лучше держаться, потому что снизу есть опора. Вместо хвоста, так сказать, а ему, как бы и хорошо. Только один глаз ему иногда мешает, когда, выйдя из муравейника солнце светит ему в глаза. Было бы два глаза, он закрывал бы правый от правого солнца, и бежал себе с левым глазом. А тут, иногда спотыкается, и в глаз вонзается клещ. Вытащить их трудно, они со скрученными зубами. Но если пощекотать их между ног, они отпускают глаз.

Говорят, листья, что падают со стороны леса, что далеко за солнцем, в миллионах тысяч световых лет, прячется планета, которую нельзя увидеть ни одним телескопом. Там живут инопланетяне. Они ходят на голове, едят пальцами, а говорят танцами на ветру. Они по строению своему, как тонкий лист А4, встав боком, их разглядеть невозможно, а стоя напротив кого-либо, можно видеть их плоские лица. Нарисованный нос, глаза и рот. Инопланетяне часто любили смотреть со своей планеты на звёзды, только звёзды они видели не как мы, потому что и законы там были другие, словно всё вокруг было нарисовано цветными карандашом и фломастером. Белые не разукрашенные точки на бумаге, на синем небе, зелёные, едва ли закрашенные деревья, которые летали по воздуху, частотой 2 кадра в секунду, и животные, которые часто боролись с ветрами, и летали по планете, хватаясь и раздирая в клочья облака. Птицы были, как две палки, размахивали крыльями, и падали через минуту. Они могли летать едва ли минуту, а когда начинался дождь, все они прятались под укрытиями. Тут дожди были каменные и мокрые. Каждый из них был страшнее, чем они могли предположить. Но хватало всего, так сказать, лечь на землю и стать плоскими с землёй, частью планеты, и совсем камни не могли причинить вред, а вот дожди, от них прятаться было трудновато. Мокрый мир инопланетян становился непригодным для жизни, потому они придумали вентилятор из кожи чудищ, раскромсав их, чтобы проветрить землю.

Хорёк жил в норе под атомной электростанцией, и никогда не жаловался на радиацию. Хорёк носил свою шубу с опаской, ну а как же иначе, а всё потому, что шуба, была до невообразимости хищная, каждая волосинка – это черви с зубами, хищные. Черви съедали саму радиацию, прямо из воздуха и почвы, разрывая саму материю. На самом деле нам не известно. Но мы продолжим. Когда человек убил хорька, а тогда зверь вышел отлить за забором, после просмотра мультфильма; чтобы сделать себе на зиму одежду, черви съели человека, выпрыгнув из неё. Шуба стала ещё и жирнее. Ну не может же съесть червяк сто килограммов и не растолстеть. На земле многие съедали сто грамм сладостей и их разносило до двух сотен килограммов. И вот. Мясо, съеденное ими стало мутировать, и те черви превратились в змей. Устали. Уснули. Два года они лежали на земле припухшими, по ним катились автомобили. Шуба плавала в луже к водосточной трубе, её уносили в когтях птицы и грызли мухи. На них испражнялись собаки. На них спали коты. Когда-то, помнится, этой шубой пользовались вместо презерватива негры-свингеры-арабы.

Спячка длилась всего ничего, на третий год, когда бомж Иван надел её на себя, и зашёл в пятёрочку, шуба ожила и, от недоумения, как это так, да я вас всех… – шуба съела бомжа, продавцов, грузчиков и покупателей.

Хорёк не мог этого вытерпеть, ну никак иначе, понимаете, шуба убивает, а она… сидит себе в аду, играет с чертями в козла. Людей жалко стало. Да и он совсем голый, стыдно должно быть. Всё произошло от того, (может быть и не вернулся бы, в аду бесплатный пудинг), что чёрт начал чаще и чаще уходить на работу, отвлекаться, чтобы мучить людей. Так в карты не поиграешь. Чёрт Джеймс выйдя из комнаты, и зайдя обратно через минуты пять, (а тут одна минута длилась месяц), он заявлял хорьку, что устал работать. Он начал жаловаться, что люди прибывают и прибывают. Черти знают, кто и как умер, потому чёрт Джеймс и сказал ему, что пора вернуться. Ему осточертело. Чёрт открыл дверь и пнул хорька в проём, хорёк кувыркнулся, ударился головой об арматуру на полу, съел арбуз, выгрыз корзины, сделал десять тысяч сальто и схватил свою шубу, надел, и вышел из магазина. Перед самым входом он остановился, и из шубы вылез бомж, совсем живой. И все люди тоже вылезли. Потом вылезла голова Джеймса и сказала:

– Страдайте на земле! – и скрылась, закрыв портал. Ещё семь ночей продавщицы плакали, чтобы вернуться обратно в ад. «А вот хуй вам!» – орал чёрт, переключая каналы в кинотеатре.

По ночам, у одного мальчика оживали игрушки. А в шкафу жил костяной человек. Монстр любил выходить из шкафа и хватать мальчика за ногу, и страшно приговаривать, что он его съест. Мальчик боялся. Но вот игрушки ничего не боялись, потому, они бежали на помощь мальчику, и били монстра то табуретками, то ногами, то ножом, а время от времени вешали его на верёвку и кидали в окно. Костяной человек кричал, просил пощадить, тогда игрушки тащили его обратно, и заставляли готовить торт, чтобы мальчик его простил. Торт он пёк очень вкусный, по профессии, когда ещё был живым, до того, как попал в ад и стал прислужником сатаны, славился на всю Францию кондитерскими изделиями, ведь он – повар, как никак. Мальчик утром находил на тумбочке торт, и думал, что это мама испекла ему. Ветви бились об стекло в комнате, костяной человек вылезал снова из шкафа, доставал из плаща пилу, и желал отрезать ногу мальчику. Но тут на него напал Железный человек, Индиана Джонс, Брюс Ли и Джеки чан и отпиздили его, сломали ему пальцы и приковали на крест, вывезли в лес, и, найдя там кукурузное поле, оставили там. Костяной человек что-то кричал, но его совсем не слышно было. Только кости и громыхали. Языка же нет. На него садились драконы задом, и он там и утопал. Потом дракон улетал, а из зада торчал крест. Где сейчас этот костяной человек, неизвестно. Может быть, он ещё придёт к мальчику, но уже много-много лет спустя. Если найдёт дорогу.

Мальчик вставал, открывал шкаф, а там сидел Бильбо Бэггинс, он крутил в ладони кольцо и шипел. Страшно стало мальчику. Что же тут делает его дедушка. Он позвал маму и отца. Отец забил того дверкой шкафа, засунул в мусорный мешок и вывез на кладбище, там его и похоронил. Бильбо что-то говорил, тянул руки в мусорном мешке, просил пощадить ли, кто знает, но жив он до сих пор. Всё потому, что кольцо надел. И ждёт, когда его найдут короли от Саурона. Они найдут, возможно, но лопаты нужны будут. А короли никогда лопат не держали. Сядут у надгробья, и заплачут. Потом пойдут, вырвут деревья с корнем, а там гоблины и тролли.

Игрушек, разумеется, мальчик не видел живыми никогда. Мальчик был слепым. Но он видел ауру сладкого. Иногда, мальчик ронял на Джеки чана торт, и начинал видеть и его, хватал, и ломал ему шею. Джеки чан кричал, оживал, и мудохал мальчика до потери сознания. Поднимал голову и надевал обратно.

– Ещё раз поднимешь на меня руку, я твою голову знаешь сам, куда засуну!

Мальчик забивался в угол и плакал. Потом в окно влетала фея крёстная и обещала исполнить одно желание. Мальчик улыбался и загадывал, чтобы у него было десять рублей, чтобы купить жвачку. Потом фея улетала, а глупый парнишка оставался с десятью рублями.

Золотые угри, тоже, в неком роде живыми были. Они уплыли из Эльдорадо и заселили атлантический океан. Угри любили фотографировать пейзажи, запускать фейерверки, играть в прятки с дельфинами и есть заблудившихся людей на лодках. Рыбаков он, как и полагается, очень любил, охотился на них. Запрыгивал в сеть, а когда те вытаскивали, радуясь улову на ужин, угорь пускал в них молнию, делал шашлык, и посыпав кетчупом, ел прямо на борту лодки. На пир он зазывал осьминогов, кальмаров, пираний, акул и планктона. Спанч боб в этот день приглашён не был, а всё потому, что он сегодня много работал. Он мыл атомные подводные лодки и чистил унитазы. Если бы угорь не знал квадрат, он никогда бы не узнал чёрного Боба. Планктон всё время пытался узнать секрет приготовления столь вкусного человека, и что входит в блюдо, и почему так вкусно. Угорь улыбался, крутил пальцем у рта, вылизывал ногти и говорил, что это секрет фирмы и оно защищено авторскими правами. Только Зевс смотрел на это и вздыхал, облизывал тонкие, сухие губы. Он любил шашлык, но загранпаспорта у него не было, потому на землю спускаться не имел права. На Олимпе никто его не жарил, в том числе и шашлык. Серкулес любил есть БАДы и протеины. Афина употребляла бананы и кокосовое молоко. Афродита кормилась кровью девственниц. Гермес ел железо. Арес предпочитал мокрую землю. Посейдон же, купался в фонтане и ел рыб. Только Аполлону не повезло больше всех, он любил есть солнце. А Гефест, сын Зевса, всё время сосал пламя. Не до того им было, не до человеческих утех и до угря людоеда.

На остров Фиджи мигрируют консервы. В них мозги. Океан прибивает их к причалу Нанди. Жители выходят с рассветом к пляжу и собирают их в корзины. В хижине лежат тела маленьких людей. Их помещают в голову, закрывают. Дети оживают. Им загрузили память о том, что жители этого острова их друзья, они знаю их имена, где живут и работают. Жители также вели себя, словно они их дети, они знают их, притворялись и играли свои роли. Когда дети становились стариками, с возрастом мозги уменьшались, в конце, после смерти, молодые, те, кто только прибыл на остров, но уже в них было заложено то, что так нужно делать, вынимали мозги – сворачивали в пакет, совали в консервы и отправляли обратно по океану. В конце года, консервы возвращались с новыми воспоминаниями. Умершие тела стариков, молодели и снова становились детьми. Мозги помещали в те же тела, в которой погибли. Они жили одну и ту же жизнь круг за кругом. Вынимали. Оживляли. Молодели. Умирали. Глупели. Но каждый раз у них были новые воспоминания. Мозги, тем не менее, предназначались и болеющим шизофренией, Альцгеймером, психозом – отдельные консервные банки с маркером зелёного цвета. В этом городе люди мыли воздух шваброй. Когда они болтали ими, на месте, где они проводили шваброй вырастали и материализовались полы, стены и крыши. В лесу филины, совы и ястребы дрались в вольерах, танцевали вальс и танго. Судья орк ел гамбургер из камней, и за сорок лет никогда не останавливал бой.

Переплыв и поднявшись на башню на соседнем острове, через океан, можно увидеть моржа из огня. Он работает на маяке. Указывает путь кораблям, чтобы те не разбивались о скалы и кораллы. Рядом сидела жаба, которая утром проглатывала моржа, чтобы тот спал. Днём жаба убиралась в комнате, мыла пол, вытирала пыль и готовила есть.

На третьем острове жили ножки от стульев и столов. Больные и выкинутые высшими. Мусор. Они прыгали по острову, и любили плавать по воде, соревноваться в быстроте. Часть из них занималась сёрфингом, часть сноубордингом. Среди них жили белые, чёрные, красные и зелёные ножки. Жёлтых считали больными желтухой. Красными владел демон, бывший работник ада. Чёрные очень часто загорали. Белые работали на фермах и выкапывали лунки для овощей. Бандитов крошили в труху, в опилки и посыпали землю, как удобрение. В полдень из неба упала круглая доска. Все ножки собрались вокруг него. Доска покатилась на гору, куда никто не мог допрыгнуть, и провозгласила себя богом. Ножки с тех пор носят его на головах. Так у них появился стол. Люди, часто приезжающие на остров, часто любили есть на нём. Ножки ровно стояли в ряд и не шелохнулись ни разу. Доску для сноуборда использовали вместо стула. Человек стал богом бога. И поняли ножки, что у каждого есть свой бог, даже у человека, и у бога человека.

На четвёртом островке, месте потерянным во времени, жили шляпы. Они пылали льдом, и тушили себя стихотворениями. Если переставали читать стихотворения, таяли и умирали. Потому на острове стоял настоящий гул. Голоса. Часто шляпы болели. Конечно, их люди не слышали, ни птицы, ни рыбы. Но стоило надеть их на голову, стихотворение отдавались эхом в разум. Человек сходил с ума, и голова замерзала. Как-то раз, одна шляпа выбросилась с утёса в океан и полетела в Антарктиду, здесь ей не нужно было слушать криков коллег и друзей, и не таять. Он перестал читать стихи, но из-за отсутствия других навыков, временами снова начинал сочинять их. Снежное общество белых медведей увидев шляпу, решили нанять его, соорудили голову, которая вещала мысли шляпы через динамики, и он стал самым высокооплачиваемым комиком и поэтом Антарктиды, работающий за похвалу.