Гиперандрогения

Когда Собакин открыл этот видеоролик, он помрачнел куда больше прежнего. А в следующее мгновение почувствовал, как лицо его багровеет – от злости. Казалось бы, убеждённейший флегматик, а может так психануть…

На ролике была комната с приглушённым светом. Спальня. На кровати лежала девушка, даже девчушка, очень молоденькая, лет восемнадцати, не больше. Блондинка. Руки её были пристёгнуты к изголовью кровати, а острые локотки беспокойно шевелились… Беленькое же личико её переваливалось со стороны на сторону, она была то ли в беспамятстве, то ли под сильно действующими веществами. Но и это было не самое страшное.

Над ней стоял, прямо на этой же кровати, опёршись коленом на постель, покойный Жиров. Тут он был жив, гадко склабился… Одной рукой он расстёгивал её беленькую рубашку, а другой гладил по животу… И он гадостно, просто отвратительно лыбился, чуть ли не истекая слюной. Мерзкое его брюхо свисало вниз – он был полуголый…

В кадре появились ещё рука – с дорогущими золотыми часами, тоже мужская, с чёрными волосами, пытающаяся стащить с девчушки волнистую юбку…

На заднем фоне же, чуть поодаль, стоял… Игорь. Он тоже улыбался, расстёгивал ремень.

Собакин, превозмогая тошноту, схватил мышку и попытался выключить ролик. С первого раза ему не удалось попасть по «крестику» в углу, и он даже успел заметить, как черноволосая рука всё же смогла потащить вниз юбочку, обнажая белоснежные бёдра.

Опер издал какой-то неопределённый звук, полный угрозы. Какое-то рычащее «а». Протяжное. Он досадно опустил голову, закрыв глаза… Но всего лишь на мгновение. Когда он обернулся к замеревшему Игорю, глаза его сверкали от невероятной ярости.

– Да там всё было добровольно, – пролепетал он. – Это просто была такая игра. Понимаешь?!

Собакин пытался совладать с собой, вдыхая и выдыхая шумно воздух… Ему стало необычайно душно в помещении. Он пытался удержаться, но не смог.

Быстро подпрыгнув к Игорю, он схватил его своими руками и долбанул его головой об стол, прижал, а сам наклонился, близко наклонился к его уху и горячо зашептал:

– У тебя есть дети, урод, а? Есть дети у тебя?

Игорь стонал и пытался скинуть с себя разозлённого Собакина, но ему это не удавалось.

– Отвечай!

– Есть, есть у меня сын, – простонал тот. – Отпусти, псих!

– А у меня нет, – продолжал Собакин. – Я бесплоден. Так бывает, представляешь? И часто мужикам хочется сына, а мне всегда хотелось дочь. Понимаешь, урод? Так вот это – тоже чья-то дочь… А вдруг это была бы моя дочь, например? Слышишь, урод? Или – твоя? Как тебе это? КАК ТЕБЕ? Хотел бы, чтобы с твоей дочерью это делали? Хотел бы?!

– Нет…

– ХОТЕЛ БЫ?!

– Нет,.. Нет…

– ХОТЕЛ БЫ?! – заорал ещё пуще Собакин. – ХОТЕЛ БЫ, ЧТОБЫ ЭТО ТВОЮ ДОЧЬ ТРОЕ УБЛЮДКОВ ПРИВЯЗАЛИ К КРОВАТИ?!

– НЕТ! НЕТ! ОТПУСТИ, ПСИХ!

Собакин отступил на шаг, пытаясь взять себя в руки.

– Никто бы не хотел, да? – спросил он слабо, и только потом увидел, что секретарша стоит в проходе, уцепившись в дверь, будто она была её полным спасением. – Что там, Светочка?

– Бухгалтерша и замрук сейчас подъедут, а юристка сказала, что пусть её следователь вызывает на допрос по форме, она не поедет к Вам…

– Ну, ладно, – сказал Собакин, возвращая к себе самообладание и приглаживая рукой взъерошенную копну у себя на голове. – Ты пока тоже задержись, хорошо?

Секретарша кивнула и исчезла. Собакин же опять вперил взгляд в водителя, лицо которого выражало как минимум сильное неудовольствие, а как максимум даже ненависть к Собакину. Он смотрел искривившись будто не только лицом, а даже как-то всем телом. Уши его горели, глаза – пылали.

– Кто третий? – тихо спросил Собакин. Ему почему-то показалось, что он напал на след убийцы. – Кто третий, я спрашиваю? Ты оглох?!

– Да не знаю я его! Первый раз тогда видел, – начал откровенничать Игорь. – Сделку крупную отмечали они. Босс и этот мужик.

– Не ври! – заорал Собакин.

– Да не вру я, клянусь! – заорал в ответ Тарасов. – И привёл эту девку… Девушку тоже этот мужик. Да она… да она…

– Да что – она? – грозно спросил Собакин, и Тарасов промолчал. – Что за сделка была? Ну? Как выглядел мужик этот?

– Да что-то там с благотворительностью связано. Ну, в общем, Жиров переводил деньги на благотворительность этому мужику, а тот, конечно, какую-то часть себе в карман… А какую-то часть обратно Жирову. А по бумагам, например, купили автобус, чтобы возить детей интернатовских на природу, уточек кормить. А на деле – «буханка», а всё остальное пополам. Понятно?

Как уж тут не понимать. Собакин вздохнул.

– Опиши «благотворителя».

– Мужик средних лет, крепкий. Волосы чёрные, длинные, в хвост конский собраны. Золотые часики на руках у него были за хрен знает сколько тыщ баксов… Ездит на «мерсе». Когда один. Когда со своей братвой… Пили всю ночь почти… Всё?

– Дай-ка свой телефон сюда, – ответил Собакин. Тот с явной неохотой протянул его ему. – Я сам здесь рыться не буду, Ручкин будет. Скоро они всё равно сюда явятся… А ты пока посидишь тут. Руки!

Собакин подошёл к своей куртке и из кармана начал доставать наручники.

– Чтоб ты больше ничего не удалил. Посидишь пока в них.

– Да по какому это праву вообще?! – взревел Игорь.

– По подозрению в принуждении, дружок, – ответил Собакин. – Задерживаю тебя, если тебе так угодно… на сорок восемь часов. До выяснения обстоятельств. А если ты уж совсем везунчик, то… Она, случаем, не малолетка?

– Да не было там никакого насилия! Не было! И ей двадцать лет было! ДВАДЦАТЬ! – разорался водитель и начал кулаком колотить по столу.

– Значит, не боись. Посидишь пока, отдохнёшь. Руки… Руки! РУКИ!

Наконец, браслеты щёлкнули. Дверь Собакин тоже закрыл, оставив водителя в одиночестве.

ххх

Собакин вернулся обратно в холл и увидел, что рядом с секретаршей стоят двое: высокий худой мужчина в тёмно-сером лёгком пальто и полноватая женщина лет пятидесяти пяти, которая когда-то была огненно-рыжей, а сейчас старательно закрашивала свою проседь.

– Вот, – сказала Светочка. – Пока двое. Рустам Максимович и Мария Марьевна.

– Замрук по строительной части, – сказал мужчина в пальто и протянул руку. Сухой брюнет в едва державшихся на носу очках в золотистой оправе. Виски его тоже отдавали проседью, но он их закрашивать не стремился. Ладошка у него была хоть и небольшая, но крепенькая, Собакин пожал её. – Слышал об убийстве начальника.

Голос его был уверенным и ровным, словно он говорил о погоде.

– Собакин, – ответил оперативник и полез за удостоверением. – Расследую…. Давайте присядем пока. Мария Марьевна, пока подождите, позже поговорим.

Та кивнула и вместе с секретаршей отошла к хмурому охраннику, и они начали о чём-то оживлённо беседовать, а эти же двое стали усаживаться на стуле в холле, дико неудобные – тоже металлические, напоминающие собой стулья в каких-то казённых учреждениях.

– Были ли конфликты на работе с кем-то из подчинённых? – прямо спросил опер.