Вдребезги

– Я Вам жопу прострелю, если Вы не повернётесь, – пообещал маньяк срывающимся голосом. Было ощущение, что он вот-вот пальнёт ей куда-нибудь. Такое гадкое ощущение… Те, кого приговаривали к расстрелу, несомненно, поняли бы, о чём речь.

Светлана повернулась, медленно поднимая руки, как пойманный бандюган. Главное, без резких движений. Психа может всё что угодно спровоцировать. В голову полезли воспоминания о нынешнем утре. Когда в последний раз она видела своего любимого… Тьфу ты, чёрт! Какой последний? Ничего страшного не происходит, сейчас разберёмся.

– Вы не сильно заняты? – спросил Михаил иным голосом. Нарочито дружелюбным.

– Да, – ответила Светлана, но рук не опускала. Она размышляла, чем же можно огреть по башке этого идиота. А говорил ей любимый, чтобы она купила себе перцовку хотя бы.

– И я тоже, – кивнул он. – Сейчас я закрою за собой дверь, и мы просто поговорим, ладно?

– Ладно. Пациент для меня всегда в приоритете…

Отлично, первая ошибка сделана. Это как в той игре, когда надо выбирать варианты ответов. И если ты пару раз ошибёшься, то считай, что покойник. Нет, ну какой пациент?

– НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК, ПОТАСКУХА! – рявкнул моментально рассвирепевший Михаил и ринулся на Свету. Он отвесил ей такую пощёчину, что она свалилась на бок. Юбка её задралась и она машинально одёрнула её. – Проси прощения, мразь.

– Прости меня, – сказала Света, удерживаясь от того, чтобы не назвать его похуже.

– Последний раз, – прошипел он, наклонившись над ней. Ствол его пистолета подрагивал. – Лучше не дёргайтесь, пока я закрываю дверь. Мне терять нечего, а вот Вы…

– Как скажете, – тихо отозвалась она, пытаясь привести мысли в порядок.

Миша удовлетворённо хмыкнул. Голова его не болела, хоть лицо и горело от перевозбуждения, пока он чувствовал себя просто отлично. День пусть и начался паршиво, но сейчас всё шло прекрасно. Он медленно прошёл обратно в приёмную, готовясь круто развернуться и, подобно герою вестернов, в упор расхреначить эту потаскушку.

– Извините, тётя, – сказал он Евгении Александровне, смотрящей остекленевшими глазами в потолок. Кровью она была замазана от самого горла до пояса. – Пойдёмте со мной.

Михаил схватил труп за ногу и волоком потащил в кабинет.

– Светлана, Вы не против?

Света чуть не потеряла сознание, когда увидела, что он делает. Она позеленела и попыталась взять себя в руки. С ней пока ничего плохого не произошло, но этот ублюдок теперь как глубоководная мина – только задень.

– Не против.

Краткость – сестра таланта. Уже хорошо. Она хотела назвать его как-нибудь, но передумала. В такой ситуации она ни разу не оказывалась. Это тебе не пары провинциальных богатеев мирить – здесь одно неверное движение…

Он что-то сказал.

– Что, простите? – испуганно спросила Светлана, и Миша рассмеялся. Он снова вышел в приёмную, аккуратно убрал со стола ноутбук, стационарный телефон и селектор. Сложил всё рядом, а затем поволочил стол в кабинет. Ужасный скрип прорезал воздух. Но это даже хорошо – даже в раннее утро понедельника какие-то девочки должны быть на этаже. Хоть он относительно бесшумно расправился с секретаршей, выбитая дверь и перетаскивающаяся мебель должны быть хорошо слышны.

– Почему Вы не спрашиваете, что я делаю? – спросил Михаил с подозрением.

«Потому что и так знаю, что ты делаешь, – со злым бессилием подумала Светлана. – Хоть я и напугана так, что сейчас обделаюсь – и обделаюсь далеко не зефиром – ума у меня хватает понять, что ты делаешь. Ты баррикадируешься».

– Что ты делаешь? – спросила она вслух, пытаясь говорить мягче.

– Не твоё дело! – рявкнул он. – Тебя ждёт незабываемый приём, болтушка ты моя!

«Я не твоя, кусок дебила».

Он навалил стол и кресла таким образом, чтобы никто не мог зайти сюда с первого раза. Как минимум, без его разрешения. Потом огляделся по сторонам и прошёл к противоположному углу, сполз по стене. Мало ли, вдруг появятся снайперы из ниоткуда.

– Ну, начинайте свой приём, – махнул он пистолетом. – Что молчите.

– Скажите, пожалуйста, что Вас беспокоит, – сглотнув здоровенный комок, начала Светлана. Она медленно поднялась на локтях, следя за его реакцией, и тоже отползла к стене. В итоге они оба сидели на полу, а между ними лежал труп секретарши. Романтика.

– Что-то я потерял смысл жизни, знаете, – ответил он. – И ничего меня не радует. Что делать?

– Давайте попробуем разобраться, – предложила она, слыша, как за окном внизу смеются дети. Выродок напротив хоть и пытался показать, что расслабился, она видела, как пристально он наблюдает за ней своим больным взглядом.

– Всё началось очень давно, думаю, это началось в детстве… Вроде так вы все считаете?

– Кто – мы? – аккуратно полюбопытствовала Светлана и поразилась тому, что почти взяла себя в руки. Пока живая и даже не изнасилованная – уже хорошо.

– Мозгоправы, – коротко ответил Михаил и, наконец, сметил взгляд с неё. Одной рукой он продолжал держать пистолет, а другой вытащил пачку сигарет и вставил одну сигарету себе в рот. Потом достал зелёную пластиковую зажигалку. – Вы же сами говорите, всё идёт из детства. Вот и давайте, сучары, расскажите мне, где я испортился.

Оскорбление её хоть и укололо своей неожиданностью, но она напомнила себе, что, если она хочет выжить, ей придётся даже ему минет сделать, если он скажет. Но до этого не должно дойти. Ведь скоро придут Садовские. И спасут её.

– Поделитесь со мной самым хорошим своим воспоминанием, – попросила она, сцепив руки на коленях, надеясь, что он не видит её красных трусов, а то мало ли что ему придёт в голову.

– Да, помню, было одно, – затянулся он и начал рассказ.

Время было примерно полдесятого.

……….

ЗА СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ДО ЭТОГО

7.

Света не было – такое случалось, поэтому звонок подавала высокая уборщица (уборщицы здесь звали себя «техничками»). Высокая женщина с двумя подбородками и неприятным голосом ходила туда-сюда и трясла колокольчиком, перевязанным красным бантом. Дети носились из стороны в сторону, сталкиваясь и снова разбегаясь.

– Всем на урок, всем на урок! – зычно повторяла уборщица.

Миша шёл по коридору, прижимаясь к стене, чтобы более крупные ребята не сбили его с ног. В одной руке он нёс свой серенький рюкзачок, а в другой – сменную обувь. Сейчас должна быть физкультура. Самый дерьмовый и нелюбимый урок. Хуже всего было то, что он проводился сразу с тремя классами, как полагается. «А», «Б» и «В». И в каждом – редкостные дебилы, особенно в «Б».

– Желток идёт! – крикнул маленький толстяк и показал пальцем на приближающегося Мишу. Детки кружком стояли у раздевалки и ждали своего козла отпущения, чтобы сегодня взять и, свесив на него свои грехи, отпустить в пустыню. – Урод, давай быстрее!

Миша ничего не сказал, только лишь с усилием улыбнулся. Если он бы заплакал, то это вышло бы ему боком.

– Привет, ребята, – сказал Миша и попытался пройти в раздевалку, вход в которую перекрыл другой школьник – детина из восьмого «В» в серой и заляпанной жиром футболке. Он скрестил свои веснушчатые руки на груди и явно не собирался пропускать мальчика.

– Куда ты прёшь, урод? – спросил он, хотя сам не блистал красотой. Его круглое лицо с круглым носом выдавало в нём признаки очередного вырожденца, зачатого алкашами. – Иди отсюда!

– Мне надо переодеться… – начал Миша, но толстяк, подкравшийся незаметно, отвесил ему подзатыльник. Ударил хорошо, шлепок получился звонкий.

Все загоготали. Кроме толстого и круглолицего, сюда подтянулись ещё несколько – тощий и кривозубый, которого шпыняли тоже нехило; две девочки, одна с тёмными волосами, другая со светлыми; и ещё один мальчуган с треугольной фигурой, одетый в чёрный спортивный костюм. Их лица выражали несказанное удовольствие. Начиналось веселье.

– Иди отсюда, переоденься в другом месте, – сказал Треугольник. Он смотрел своими чёрными глазами на Мишу в упор и, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не пнуть его или не плюнуть в него. – Урод.