Пряная соль на губах

Матерясь от души, я хромаю к машине, заводя ее, и усаживаясь за руль. Калитка открывается с кнопки, поэтому шальная девка наверняка умотала на шоссе. Дернул меня черт ее укрывать пледом! Пускай бы мерзла, ненормальная! Нога горит от удара, но я выкатываюсь из ворот, в поисках восемнадцатилетней идиотки, то ли оскорбившейся на мои слова, то ли решившей, что взрослый мужик будет приставать к ней, малохольной!

– Садись! Полиция заберет тебя, дуру! – ору ей в открытое окно дверцы, поравнявшись с бредущей вдоль ночного шоссе девкой. – Никто тебя не тронет!

Реакции ноль, только слышу всхлипывания. Останавливаю авто и пешком догоняю истеричку.

– Да, стой ты! В чем дело в конце концов? Ты больная что ли? Телефон матери говори! К ней отвезу, раз ты психованная! – разворачиваю ее к себе лицом в свете фар и вижу опять это размазанное лицо.

Вот теперь я точно не знаю, что мне делать с этой бедолагой, у которой, кажется, не просто пьянка, а натуральное такое горе в душе. Опускаю ладони на плечи, и она утыкается мне в грудь, продолжая плакать. Худенькое тело дрожит, и самому охота зарыдать, так душевно у нее получается биться в мою привычную мужичью броню. Ну, ребенок, ей Богу! Какого они поперлись в этот клуб и что там за на хер такой приключился?!

* * *

– Чай. Кофе. Постель. – стараюсь говорить мягко и спокойно, чтобы не нервировать заполошную.

Видимо, все подростки воспринимают правильные родительские команды с высоким аллергическим статусом, психуя и дергаясь. Она немного успокаивается, и я веду ее к машине. Прихрамывает, или мне кажется?

– Что с ногой? – спрашиваю, усаживаясь на водительское сиденье.

– Вашей? – она еще и хохмит?!

– Понимаю, ты вспомнила, что ко взрослым людям обращаются на «вы», но я имел ввиду твою ногу. – парирую, понимая, что ее максимализм способен на большее.

– Натерла. Это Ларины ботильоны. – невозмутимо отвечает.

Манерно развожу руками, въезжая в ворота своего дома. Теперь я тоже вроде как прихрамываю…

– Идем, – приглашаю девчонку в дом, проводя в кухню.

Щелкаю периметральной подсветкой, чтобы после темноты не напрягать глаза.

– Как зовут? – обращаюсь к девчонке, оживляя машинально кофемашину и наблюдая, как красотулька озирается.

– Слава. Можно капучино?

– На ночь глядя? Легко, Слава! Будет тебе капучино! – оборачиваюсь, выставляя на барный стол блюдца и конфетницу.

Как-то жеманно выходит… Слава, наверное, Ярослава? Имя классное. Женственное такое, воздушное, но в то же время уверенное, с характером. Меряю взглядом фигуру девчонки и соглашаюсь с тем, что Слава – стройняшка. Узкие коленки отсвечивают у стойки, и я невольно отворачиваюсь. Если бы не ее чудовищно нежный возраст, мог бы и заинтересоваться. Худосочные женщины с узкими лодыжками, запястьями, немного долговязые всегда нравились больше пышек. Так уж повелось со школы, и полагаю, не только в моей пацанской юности!

– С Ларой учишься? – интересуюсь вполоборота.