От босса беременна

Гэгэ кидает трубку, а в растерянности смотрю на почерневший смартфон. Делать нечего. Надо вставать и плестись в офис. Гаврила, будь он не ладен, очень злопамятный, вредный мужик. С него станется превратить мою жизнь в ад. Вот только в одном он не прав. Мне теперь нельзя пить таблетки. Особенно обезболивающие. Ведь они могут негативно сказаться на малыше

Встаю и еле плетусь в ванную. Меня шатает из стороны в сторону. Наверно, все же есть небольшое сотрясение, потому что меня тошнит. Очень тошнит. Так, что еще минута, и я побегу обниматься с фаянсовым другом. Хотя, тошнота – это скорее всего токсикоз.

Умываюсь. Ауч! Как же щиплют все разбитые участки лица! Смотрю на себя в зеркало и едва ли не вскрикиваю: оно разукрашено сине-фиолетовыми синяками, и кровоподтеками. Грудь, руки и предплечья, впрочем, не лучше – хорошо меня этот козел разукрасил. Профессионально.

Аккуратно умываюсь, чтобы не травмировать поврежденные участки лица, завтракаю, и приступаю к макияжу. Хотя, макияж – это слабо сказано. Скорее к тотальной шпаклевке синяков. Благо, что тональный крем не кончился и я щедро замазываю им «художества бывшего». Хм, даже более-менее сносно выходит, особенно после корректора, консилера, пудры в три слоя, и прочих косметических ухищрений.

Надеваю блузку с длинным рукавом, поверх синяков на ключицах повязываю шелковый шарф. Я нахожусь в таком состоянии, что совершенно не думаю о том, как наказать мерзавца, совершившего все эти зверства. Я лишь думаю о том, как бы мне добраться до работы, и не упасть где-нибудь по дороге, ибо работу я потеряю, а у меня долг, огромный такой долг, который выплачивать ближайшие лет десять.

Выхожу на улицу. На глазах широкие солнечные очки. Делаю пробный шаг. Вроде ничего, могу идти. За ним второй и третий. Дохожу до остановки. В маршрутке немного мутит, но я честно еду все десять остановок до офиса. В маршрутке душно, воняет бензином. Меня тошнит еще больше. Выхожу и тут меня ведет основательно. Голова неистово кружится, будто я сейчас на качелях раскачиваюсь, а не по ровному асфальту иду.

Кто-то сигналит мне в спину. А может не мне. Я же приваливаюсь к бетонной плите какого-то здания, и прикрываю глаза. Я сейчас упаду. В глазах темнеет. И когда я уже готова к встрече с твердым асфальтом, чьи-то сильные руки подхватывают меня.

– Пьяная что ли?! – возмущенно рычит до боли знакомый голос того, кого я боюсь больше всего на этом свете. Даже больше, чем бывшего.

– М-м-михаил З-захарович… – заикаюсь я пересохшими губами.

– А ну быстро в машину! – рявкает на меня мужчина, прижимая к своему сильному мускулистому телу.

Глава 11

МИХАИЛ ВОРОНОВ

Да она на ногах не стоит! Меня просто трясет от злости. Вот какого хера прется на работу, если на ногах не стоит?! У нас что тут? Офис приличной московской компании или бордель?!

– Какого черта?! – рявкаю я, прижимая ее к себе, иначе упадет прямо в грязь.

Овечкина вздрагивает и прижимается ко мне еще сильнее. Отлепляю ее от себя. Подхватываю на руки и быстрее сгружаю в салон автомобиля. Потому что меня тоже ведет от ее близости, а это плохо. Последний раз, когда меня так же вело от женщины, закончился предательством и разводом. Больше я на такое не поведусь.

Сгружаю ее на переднее сидение, хлопаю дверью. Обхожу машину, стараясь унять злость и сажусь за руль.

– Пристегнись! – рявкаю, стараясь не глядеть на нее.

Мне нельзя на нее смотреть. Не знаю, что со мной будет, если посмотрю, но лучше избегать этого. Притвориться, что она – пустое место. Вот лучшее решение для нас обоих.

Она неловко шарит в поисках ремня безопасности. Морщится. Я кажется чувствую даже еле различимое шипение, когда грубая ткань ремня касается ее обнаженной шеи. Меня подбрасывает от этой картины. Охереть! Придушить бы ее этим ремнем, а потом… так-так, Михаил Захарович, выдыхай. Все равно никогда в своей жизни ты не сделаешь этого. Не выпорешь ее ремнем по голой заднице, как бы тебе того не хотелось.

Тем временем, она все продолжает неловко тыкать ремнем в крепление на сидении. Вот овца, тупая! Лучше я буду злиться, чем визуализировать себе взрослые мужские фантазии.

– Дай сюда! – рычу на нее.

Подаюсь к ней, отбираю ремень безопасности из ее тонких ледяных пальцев. Я наклоняюсь к ней так близко, что вижу прозрачный пушок на ее белой шее… и кое-что еще!

Кое-что настолько отвратительное, и не вяжущееся с нежным образом Кристины, что меня окатывает точно из ледяного душа.

– Это что такое?! – возмущаюсь я, во все глаза рассматривая край фиолетового синяка, что выглядывает у нее из-под блузки.

Кристина закатывает глаза, пытаясь спрятать травмированный участок кожи от моих глаз.

– Нет! Не смей падать в обморок! – рявкаю я и хватаю ее за подбородок. Наши лица настолько близко, что я вижу толстый слой косметики, который она нанесла на себя.

Зачем, спрашивается? Даже в тот вечер злополучного корпоратива она была почти без косметики. Зачем штукатуриться в офис с утра по раньше?!

– Отпустите меня… – жалобно лепечет Кристина.

Она ставит свои руки поверх моих ладоней, в надежде разжать их, ну куда ей? Я лишь замечаю отвратительные отметины на ее запястьях, что выглядывают из-под ткани натянувшейся блузки.

Сомнения нет. Кто-то отметелил ее, и сейчас она не пьяна, а избита… до полусмерти, вот черт!

В желании подтвердить свою догадку большим пальцем я начинаю стирать тональный крем около ее губ.

Вот черт! Я оказался прав! На нежном белом лице зияет отвратительный кровоподтек, а Кристина морщится от боли, не сводя с меня испуганных глаз.

Пальцами я провожу по ее губам, чтобы понять, как сильно она травмирована. Какие нежные у нее губы! Их бы целовать, нежно лаская языком… Да она вся нежная и хрупкая. Как можно бить ее?!

Овечкина вся покрывается мурашками, а ее соски явственно восстают под тонкой тканью блузки и отчетливо выделяются бугорками.

Меня этим конечно не смутить, чего я там у женщин, как мужчина не видел! Но я чертовски обезоружен, даже обескуражен этим. Так, все! Я запрещаю себе думать о ней, как о женщине! Надо проверить, насколько сильно она травмирована.

– Блузку расстегни! – хрипло приказываю я, с трудом выпуская ее лицо.

– Прямо здесь, в машине? – испуганно лепечет девушка.

– Да, прямо здесь! – рычу я. – Стекла затонированы! Никто тебя не увидит!

Девушка не шелохнется. Лишь ее слезы текут по щекам, размазывая макияж, и обнажая разбитую кожу под ним.

– Глухая?! – рявкаю на нее.

Меня не трогают ее слезы. Не трогают, я сказал!!! Они – фальшивые, как и все, что исходит от женщин.

Кристина, будто приходит в себя от моего рыка. Ее пальцы начинают хаотично дёргать пуговицы, а мне надоедает ждать:

– Я щас порву на тебе блузку!

Пальцы Кристины справляются с верхней пуговицей, потом со второй и третьей. И ее обнаженная, разбитая ключица мне не нравится совершенно.

– Я нравлюсь вам такая? – вдруг тихо интересуется девушка.

Смотрю на нее как на умалишенную.

– Нет, конечно!

Кристина опешивает еще больше.

Совсем бабы чокнутые на сексе! Даже полностью избитые и еле держащиеся на ногах, они только и думают о том, как бы запрыгнуть мужику в кровать, а потом на его шею!

– Достаточно! – рявкаю я, когда ее пальцы тянутся расстегивать блузку дальше. – Закройся! Чтобы я больше не видел этого убожества!