Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

Рагнер помотал головой.

– Подо мной была карта, надо мной – небо. Таких созвездий я более нигде в нашем мире не видал… Поверь, я был бы счастливее, живя как все. Я и стараюсь так жить: как будто бы не был там и не встречался со своим Дьяволом.

– Расскажи еще о нем, – попросила Маргарита. – Я хочу лучше тебя узнать. Почему он спас именно тебя?

– Не знаю… – вздохнул Рагнер.

Он немного помолчал, раздумывая продолжать ли этот неприятный разговор, но потом, будто слишком долго молчал, начал делиться с Маргаритой воспоминаниями.

– Я знаю немного: лишь то, что мой Дьявол исполнял завет предков, чему сам был не рад, – хмуро произнес Рагнер. – Когда я его впервые увидел, то он ткнул в пряжку с короной, какую мне подарил принц Ламноры. Мне порой думается, что если бы принц Дионз не погиб, то Дьявол спас бы его, а я бы умер с колом в заднице. Еще я знаю, что раз явился сам король, то это было для него очень важно. Я, может, так рассказал, что ты подумала, что пересечь Линию Огня просто. На ней мы были ночью. Но днем, пока приближались, а затем отдалялись, я чуть не помер от жары и духоты, хотя был в тени, внутри повозки. Сквозь щели дул ветерок из-за того, что повозка летела, как птица по небу, но днем ветер стал походить на дыхание дракона. Меня тошнило, трясло, и я терял сознание. После этого я где-то на триаду занемог. Правда, когда меня везли назад через год, должно быть, я привык к адской жаре – и мне было легче, но всё равно разок-другой вывернуло. С моими спутниками было то же самое. Задержись мы на Линии Огня дольше или с ветром не повезло бы, или сломались бы наши повозки – и всё… Так что король Аомонии подвергал себя смертельной опасности, но… Я так и не понял до конца, чего он от меня хотел и почему отпустил тоже…

– Наверно, вы подружились…

– О, поверь мне, нет! – широко раскрыл глаза Рагнер и помотал головой. – Перед тем, как меня отпустить, он пришел… попрощаться, что ли… Сказал мне кое-что… Я уже немного выучил их язык и его понял. Он мне сказал, что надеется, что я сдохну в пустыне, что он меня ненавидит, что я его смертный враг из-за того, что творил на его земле… В пустыне, когда я шел к своим, я и правда едва не погиб. Старался беречь воду, но чертова пустыня всё не заканчивалась, в отличие от воды во фляге. После того как я остался без воды, прошел какое-то время и упал. И вдруг – на меня стервятник сел… Я, как безумный, нашел в себе непонятно откуда силы, сломал ему крылья и еще живому прокусил гадскую кожистую шею у самых перьев. Потом, напившись, пошел дальше, ведь если стервятник прилетел, значит, где-то уже недалеко были леса, может и побережье… Я еще трех, кажется, стервятников убил, пока шел… Или больше… Повезло, что они там голодные и нетерпеливые.

Маргарита с жалостью смотрела на Рагнера, а он продолжал говорить, глядя сквозь нее и вспоминая то, что случилось четырнадцать лет назад.

– Когда я вернулся из пустыни, то пошли слухи, что меня спас Дьявол, вот потому-то я короля Аомонии так нарек. Я его ненавидел не меньше, чем он меня. Это он научил меня забыть про страх в схватке, но как! Мне о Аомонии и рассказать-то нечего – я, как собака, год просидел полуголым на цепи в весьма милом внутреннем дворике. Там было много зелени, и бил фонтанчик, вот только я изнывал от жары и не мог дотянуться до этой благодати. Так год и провел. Свой возраст Посвящения так встретил… А под ногами у меня, будто нарочно, была карта мира – изумительный, тонкий рисунок на камне. Эта карта стала моим единственным развлечением за целый год. Я, правда, всерьез думал, что лет пять там провел: очень удивился, когда узнал, что всего год… А развлечением моего Дьявола было приходить ко мне и швыряться в меня кинжалами. Убить он не хотел, иначе легко бы это сделал. Когда в тебя летит кинжал, есть только миг, чтобы это понять. Сперва я и этого мига не умел видеть. Потом научился уворачиваться, так его услужники гоняли меня палками, чтобы я кинжала не поднял, но однажды я перехватил кинжал налету и метнул его обратно – он попал Дьяволу в грудь, но тот не умер, а захохотал, харкая кровью. До сих пор этого не понимаю: он будто ничуть не чувствовал боли… И ушел с кинжалом в груди… Потом он долго меня не навещал: всё же я хорошо его подпортил и он лечился. После этого мне стали связывать руки, а мой Дьявол еще яростнее бросал в меня кинжалы. Когда я совсем перестал бояться ножей, то ко мне стали приходить с мечом. Ни капли меня не жалели, ты уж мне поверь. Ааа, – простонал Рагнер и скривил лицо. – Даже вспоминать и говорить не хочу. Добрая часть моих шрамов – это оттуда, а не из битв на Меридее, как все думают. Что-то от ножей, что-то от меча. Меня немного подлечивали – и заново… Тогда я впервые жалел, что у меня всегда очень быстро затягиваются раны… Словом, меня травили, как будто я был зверь, а я и защищался как зверь. Только и думал, что однажды, перед смертью, наваляю Дьяволу от души и уже убью его наверняка – это было единственное мое желание. Но когда я получил свободу, то покинул Сольтель так быстро, как смог. Побоялся, что меня свои же снова выгонят в пустыню к Богу на суд, – улыбнулся он внимательно его слушавшей девушке. – На своем неимоверном «Гиппокампусе», на который никто не позарился, и с теми, кто навоевался, я отправился домой. Но мы попали в бурю и заблудились, – прижал ладонь ко лбу Рагнер и зажмурился от стыда. – Великие лодэтские мореходы из Ларгоса! Нас немного оправдывает лишь то, что мы не знали тех мест и их карты не существовало. Нас прибивало к берегу, и мы были только рады, пока не поняли, что возвращаемся к той же лагуне, где Дионз. И снова было поздно! Вскоре нам встретился корабль сольтельцев, похожий на боевой – и он пошел к нам. Тут и пригодились крылья «Гиппокампуса» – с ними он уж очень отличался от кораблей с Меридеи. Если бы заподозрили, что мы меридейские воины, – то площадь и колья. Еще мы завесились тряпками, а еще нас спасли мои новые зубы – такое только в Аомонии делают и очень богатым людям. На нас посмотрели издали, оценили мою улыбку, – блеснул зубами Рагнер, – и не стали задерживать, однако я всё же решил плыть к Дионзу: хотел посмотреть на их оборону с моря и берега. Не мог я просто так отбыть и не отплатить за своих братьев, ведь их не просто казнили, а унизили… Будто бы сольтельцы не творили циклами лет насилие в Меридее… Своих спутников я снова смог уговорить совершить подвиг. С Эориком было сложнее, но я наврал ему по секрету, что украл в Дионзе плащ-невидимку и, благодаря плащу, сбежал оттуда. Ну, а этот плащ, понятно – невидимый для всех, кроме меня. С ним я могу разгуливать незаметным, только изредка это делать – ведь колдовским чарам надо восстановиться, как, к примеру, яду у змеи. Эорик с тех пор верит, что у меня есть плащ-невидимка, – засмеялся Рагнер. – Но, пожалуйста, не разоблачай мой обман, а то так смешно подшучивать над Эориком и Сиуртом!.. Причаливать к порту мы не стали: я один доплыл до берега на лодке, потому что лишь я знал то, как себя вести. Странным это не казалось. Сольтельцы нападали на нас, так как им были нужны наши женщины: от них рождались красивые люди с более стойкой к солнцу кожей, а у безбожников из-за Линии Огня кожа всё еще очень белая, как мел, и мгновенно сгорает на солнце, оттого они завешиваются тряпками и вообще не любят бывать на солнце и покидать свои стеклянные башни. Я как раз был весь обожженный и красный после пустыни – вполне сошел за безбожника из Аомонии… Осматривая побережье, я забрел на портовый рынок, где моих друзей год назад казнили – в том же месте теперь продавали людей. В вонючем углу я увидел черную девочку лет восьми. Она отказывалась от пищи и была похожа на скелет; от лица – одни огромные несчастные глаза… Я ее пожалел – вспомнил, как сам сидел на цепи и был таким же жалким, но дешево мне ее не отдали, поскольку видели мои зубы и думали, что я богат: сказали, что принцесса из-за Линии Огня. Дьявол из моих вещей забрал лишь пряжку с короной, остальное вернул… Доспехи и оружия я, конечно, тоже назад не получил. Но одна ценность у меня осталась: кольцо с большим рубином. Матушка мне его подарила, – тяжело вздохнул он, – перед захватом нашего замка в Ларгосе. Больше я ее ни живой, ни мертвой не видел… А мне едва четыре тогда исполнилось… Она предпочла гибель надругательству, и ее имя стерли из Истории за самоубийство – нет ни могилы, ни портрета, ни строки нигде, будто бы я появился на свет без матери.

– Совсем не жалко было кольца? – удивилась Маргарита.

– Тогда уже нет. Всё доставалось брату, мне же надлежало самому заслужить или завоевать земли, поэтому мне переходили доспехи отца и его оружие, рыцарский конь и это дорогое кольцо. Его я должен был подарить своей избраннице, но моя невеста вернула мне кольцо и вышла замуж за другого – за того, с кем я никак не мог тягаться. И на кольцо мне после этого стало наплевать: больше я ни одной даме не собирался его предлагать, но выбросить в море тоже не мог. Я выменял Соолму на кольцо и, не зная, что с этой девчонкой делать, предложил плыть со мной в Лодэнию, поскольку за Линию Огня я никак не мог ее отвезти. Соолма согласилась. Ее настоящее имя: Соолма-Криду-Поэни-Дуа-Саржра, – рассмеялся Рагнер. – И это еще не полное имя – короткое. Всего-то из пяти имен ее женщин-предков. Вот так и появилась Соолма. Я этого раненого зверька привез в Ларгос, отдал на воспитание Вьёну и его будущей жене, а сам отправился на Бальтин. Соолма оказалась более благодарной ученицей, чем был я. Ее познания во врачевании и языки, какие она знает, – это всё благодаря моему другу и ее собственной любознательности. Ладно, хватит о Соолме, – легко поцеловал Рагнер Маргариту. – Просто хотел, чтобы ты поняла, какая у нас с ней связь. Соолма в первую очередь мне близкая и дорогая подруга. И она мне благодарна… Так что не бойся ее. Она ничего мне не сделает, а значит, и тебе.

Рагнер замолчал. Наваливаясь на девушку, он стал ее целовать и сильнее прижимать к себе.

– А у вас есть дети? – спросила Маргарита, пока еще могла говорить.

– Нет, – оторвался он от ее тела. – Из Соолмы сперва хотели сделать девку. Она не покорялась, и ее решили вновь продать, но до того с ней уже сделали что-то, чтобы детей никогда не было. Не знаю, что-то там повредили, хотя ее девство не тронули… Так уже делают в Сандел-Ангелии, в той части Сольтеля, что принадлежит Санделии, и это уже распространяется по Меридее. По крайней мере, на Утте сводники уже поступают так со своими девками. Научились как-то… Вроде бы это к лучшему при таком ремесле, но девушки часто умирают… А еще Соолма помнит, что ей было невыносимо больно… Всё дурное множится с каждым новым кораблем, что возвращается оттуда, – задумался он, но потом улыбнулся. – А Дионз мы взяли! И всё благодаря тому, что я осмотрел побережье и смог рассказать, как напасть с моря. Через года два несметное число кораблей атаковало город – вот так я отомстил за друзей… Слава об этом подвиге обошла меня стороной, и сейчас никто не помнит, что это я помог, но это ерунда… Всё! Довольно мне хвастать… – прижал Рагнер к себе Маргариту. – Хочу целовать свою девчонку в красном чепчике! Тихо, – прошептал он, когда она хотела еще что-то сказать. – Ну помолчи хотя бы с полтриады часа…

– Я уже и так триаду часа молчу и тебя слушаю, – улыбнулась Маргарита. – Хорошо, молчу, – прошептала она и, не переставая улыбаться, закрыла глаза.

________________

К ночи Маргарите удалось привести в порядок волосы Рагнера. Теперь они красивым, ровным потоком спускались к его плечам, слегка закручиваясь на кончиках. Правда, столь холеная шевелюра смотрелась непривычно и странновато, особенно в контрасте с израненным, мужественным телом.

– Лишь бы тебе нравилось, – смеялся Рагнер. – Мне наплевать. Сделаешь мне завтра хвост с косой, и пусть все завидуют: их никто так не чешет. Завтра к Ивару поеду. Надеюсь, король оценит, что я уважаю Культуру и стараюсь угодить его глазам.

Рагнер поднялся и стал одеваться.

– Ты куда? – удивилась Маргарита. – Уже колокол давно пробил отбой.

– Дело одно есть, – сверкая зубами, широко улыбался Рагнер. – Надеюсь, не рано, а то всё будет зря.

Он надел штаны и оставил рубашку навыпуск, и так его ухоженные волосы стали еще заметнее. Со спины Рагнер походил на одного из щеголей двора герцога Альдриана. Он посмотрел в зеркало, наградил Маргариту за ее труды теплой улыбкой и пробормотал:

– Пусть поржут… Всё равно я буду сильнее смеяться.

После чего Рагнер направился к входной двери и, резко открыв ее, выпрыгнул в коридор.

– Попались! – громко сказал он, приметив Лорко. – Так и знал, что дня не пройдет! Ольвор и Сиурт – еще пятнадцать ночей подряд. Всего двадцать с сегодняшней. В следующий раз увижу карты – дам еще тридцать, – довольным голосом сказал Рагнер, замечая, что на его волосы вытаращились все трое мужчин. – Я предупреждал!

Усмехаясь, он медленно вернулся в свою спальню и стал раздеваться.

– Что это было? – спросила Маргарита.

– Дозорю тех, кто в дозоре. Еще пару раз выйду сегодня-завтра и потом про них не забуду. А то распустились от моей доброты. Лорко с картами к ним ходит, а дуют они так, что ничего не замечают. Вот, отучу на всю жизнь.

– А Лорко?

– А Лорко пусть теперь от Хельхи бегает, – засмеялся Рагнер, забираясь к Маргарите и закрывая балдахин. – Она ему не спустит и поголодать заставит. Ну еще изгоем побудет за то, что не огреб от меня. Пусть сидит с твоим монахом и слушает проповеди о меридианских Добродетелях. Благодать! – потянулся он, обнял Маргариту и перекатился вместе с ней на спину. – Я бы и завтра никуда не уезжал, – прошептал он, глядя в зеленые глаза. – Постараюсь раньше от Ивара отделаться – и к тебе. Еще проверю, как крепости восстановили и укрепили, а потом точно к тебе. Будешь скучать?

– Ооочень, – жалобно ответила она.

Рагнер внимательно глядел на нее, о чем-то размышляя.

– Что такое? – спросила девушка.

– Да вот, снова думаю о случайностях, благодаря которым я сейчас здесь, с тобой. Я мог бы с Иваром пойти еще несколько лет назад – ты бы девчонкой лет одиннадцати была. Тогда я сбежал и не думал, что вернусь домой, но брат умер… Потом решил, что уж лучше повоюю, чем стану пауком паучьей черепахи… Я часто поражался, отчего же мне такая бестолковая звезда досталась, а ныне, после предсказаний того бродяги, уверен, что всё было ради тебя. Вот и думаю теперь о прошлом и о будущем… Мне даже предложить тебе нечего. Я хотел бы, чтобы ты осталась и после Орензы тоже. Но ты замужем, – грустно улыбнулся он, – а я успел жениться.

Маргарита едва не призналась ему, что не вышла замуж за Ортлиба Совиннака, но вспомнила строгое предостережение брата Амадея и решила, что прежде еще раз расспросит праведника.

– Я же говорила: у меня нынче нет супруга, – сказала она. – Я не хочу быть с ним и боюсь его. Очень сильно боюсь. Он мне опротивел. Я его боготворила, но сейчас… ничего нет от той любви. Ту его сторону, какой я раньше не замечала, я не могу принять и не хочу. Поцелуй меня и хватит думать.

Рагнер так резко ее поцеловал, что она засмеялась.

Когда изнеженная лаской и любовью Маргарита засыпала на груди Рагнера, она думала, что уже ни о чем не жалеет и примиряется даже с тем, что произошло в доме на улице Каштанов. Лица Идера Монаро, Эцыля и Фолькера пропадали, бледнея, растворялись… Исчезал и Ортлиб Совиннак в черной бархатной токе, и его медвежья походка.

________________

Ночью прошел дождь, а к утру медианы первой триады Нестяжания опять ярко засветило солнце. Оно заливало благодатным светом и Элладанн, и душу Рагнера. Он старался выглядеть серьезным, но мыслями то и дело возвращался в красную кровать к зеленоглазой девушке с волосами цвета теплого золота – и начинал улыбаться.

Деревья вдоль Западной дороги оделись в нежную листву, среди них парили розовыми облаками персиковые сады, и уже начала распускаться робким белым цветением сладкая вишня. По Элладанну плыл неповторимый сахарно-пряный запах весны, что окончательно изгнала с царствования холод. Горожанки украсили платья букетиками трогательных фиалок, незамужние девушки поверх чепцов носили пестрые веночки, но всех краше смотрелись уличные девки с синими гиацинтовыми колокольчиками в распущенных волосах – похожие на языческих жриц, они будто славили возрождение жизни, плодородие и любовь. Эти красавицы ходили в обнимку с ладикэйцами, обольстительно звонко с ними смеялись, а торговки сластями предлагали парочкам купить лакомства.

Рагнер Раннор, направляясь в Западную крепость, готовился к непростому разговору с королем Ладикэ. Ивар Шепелявый изводился от нетерпения и требовал от своего союзника брать приступом замок. Рагнер же понимал, что если Альдриан Лиисемский убежит, то штурм двойных крепостных стен будет не только кровавым, еще и бесполезным. Кроме того, чтобы вышел хоть какой-то толк, метательные машины нужно было подвести слишком близко к холму, значит, недопустимо близко к врагу.

«С высоты холма огонь из их пушек легко достигнет нас, – думал Рагнер, – если же ядра попадут в бочонки, то взорвутся не замковые стены, а мои люди вместе с катапультами. Я потеряю оружие и открою противнику то, как его уничтожить: они престанут ужаться и сами нападут. Слишком много доводов против. Пустить одних бойцов без прикрытия громовых бочонков к двойным стенам – всё равно что добрую их часть сразу отправить на тот свет. Скольких я тогда потеряю из трех тысяч и семи сотен, что у меня осталось? Еще тысячу за раз или две? Нет, только не перед скорым наступлением на нас…»

На этот раз король не встретил Рагнера. Его провели в просторную комнату вверху донжона Западной крепости, обставленную как тронная зала: король Ладикэ всегда возил с собой балдахин и Малый трон. Рагнер увидел под пестрыми, синими в золотых дубовых листьях, драпировками важно восседающего Ивара Шепелявого, одетого в сплошные боевые доспехи и синий рыцарский нарамник с витиеватым рисунком родового герба: в круглом венке из дубовых листьев блистала корона, а под ней лежало белое перо Ангела. Рядом с родовым гербом рябили знаки других кланов Меридеи из предков короля – был там вышит и белый морской змей Ранноров, и красный петух Хамтвиров, и огненный кит Хвитсуров, и бурый медведь Винхаэрда, и крылатый лис Канэррганттов; даже были золотой олень королей Бронтаи, пурпурно-голубая мантия королей Санделии, белый единорог королей Аттардии да черная башня Кагрсторов, бывших властителей Лодэнии. К бедру короля Ивара прислонился тяжелый парадный меч в драгоценных камнях, на широкой груди покоилась массивная золотая цепь с крупными рубинами, три перстня перехватывали толстые и короткие пальцы пожилого монарха. Лишь широкую, наполовину лысую голову обделили прикрасами, но и она, будто не желая отставать, ярко розовела пятнами солнечных ожогов с кончика короткого носа да под круглыми глазами короля.

«Если бы корону взял, то и ее непременно нацепил бы», – подумал Рагнер, почтительно склоняясь перед королем и присаживаясь на поставленный для него стул.

За возвращение Сиренгидии королевству Ладикэ Рагнер уже получал тунну серебра. Тунна золота в случае полной победы доставалась королю Лодэнии, родному дяде Рагнера. Да и не ради наживы сражался Лодэтский Дьявол – в средствах после получения наследных земель и женитьбы он перестал нуждаться. Желание убивать тоже им не двигало. Он воевал, потому что любил сражаться, любил проводить дни в походах со своим войском, любил трудные задачи и, главное: любил в итоге побеждать. Вот и король Ивар, хоть весь потемнел от злобы, когда увидел черную фигуру дерзкого герцога, был вынужден сдерживать спесь, дабы бы не разругаться с союзником и не остаться без его таинственного громового оружия.

– Фто фкашефь мне, герфог Рагнер Раннор? – спросил на меридианском король Ивар. Немногим из того, что его искалеченный рот не коверкал, было полное имя Рагнера, и это порой выглядело странно: из кучи смятых слов вдруг хлестко выпадало это лодэтское имя.

– Нечего добавить, – хмурил брови Рагнер, напуская на себя мрачный вид. – Я всё тебе уже сказал: укрепляемся пока здесь – зальем их войско огнем. Если Альдриан и после не захочет сдаваться, то погоним его дальше. Миттеданн и Фольданн – единственные города с каменными стенами до южного побережья, но они небольшие, осады не выдержат – Альдриан в них не будет задерживаться, значит, и тратить силы на их штурм не стоит. Уверен, он спрячется либо в каком-нибудь замке на горе, либо в одном из портовых городов – будет дрожать, бояться измены и заклинать о чуде как король Элла. Альдриан сам всё это понимает. Кабы не твое унизительное условие с поцелуем руки, он уже пошел бы на мировую.

– Я ффоефо мнения не профил! Мои уфлофия ф фамого нафала были факими!