Три цветка и две ели. Первый том

– А я тоже перепугалась, – с ревностью сказала Маргарита. – Бежать нам больше не надо?

– Нет, буря стихает… – устало произнес Рагнер, начиная раздеваться.

Он избавился от одежды за пару мгновений, бросив ее кучей на ларь, и забрался под толстое покрывало, натянув его до носа. Маргарита в это время ходила с фонарем по каюте и выискивала ложки. Открыв маленький дорожный ларчик и убедившись, что зеркальце не разбилось, она немного повеселела.

– Замечательный я фонарь купил в Орифе? – спросил из алькова Рагнер. – Не потух и не разбился даже в бурю. Сталь! А ты ворчала…

– Фонарь замечательный. Если бы ты его еще не выбирал полдня…

– Что опять не так?

– Ничего…

– Грити, – тяжело вздохнул он, – ты же знаешь: я вашего дамского языка не понимаю. Неужели сложно сказать, что тебя расстроило?

– Мне так страшно было! – плаксивым голосом заговорила девушка. – Я уже думала, что всё! Тут так всё швыряло: сам видишь… – гневно бросила она ложки в ящик и задвинула его в стол. – А ты… даже не обнял, зато намиловался с собакой, наверняка к Соолме успел зайти, а теперь про свой фонарь… Будто и он тебе любее меня… Да, не забудь сказать, что еще труба у тебя такая замечательная теперь есть!

– Какая же ты у меня дурёха, – улыбался Рагнер.

– Я не дурёха! – по-настоящему разозлилась Маргарита.

– Но ведешь себя именно так! Любимая, я весь мокрый, продрог… лежу и жду, когда ты, наконец, согреешь меня!

«Согреешь меня! О себе только думаешь!»

Девушка, ничего не отвечая, повесила фонарь на потолочную цепь, мокрую одежду – на перекладину и начала раздеваться сама. Рагнер тоже молчал, наблюдая, как она развязывает платок, освобождая золотистую лаву волос, снимает платье, чулки, трусики и остается в одной полупрозрачной сорочке с тонкими лямочками и шнуровкой спереди, какая обольстительно приподнимала ее белые и скорее по-девичьи упругие, чем пышные груди.

– Точно два сочных яблочка, – не сдержался Рагнер. – Сорочка у тебя замечательная тоже…

– А ты ворчал не меньше моего в кисейной лавке, – не улыбнувшись, ответила Маргарита, снимая и сорочку (иначе Рагнер ее измял бы).

Она нагой села на постель, расправила и задвинула синий занавес алькова, после чего залезла под одеяло.

– Ой, – невольно вздрогнула Маргарита, когда ее обняли ледяные руки. – Ты и впрямь весь продрог…

Несколько минут они молчали, неподвижно лежа и обнимаясь под покрывалом. От Рагнера пахло солью. Согревая своим теплом его грудь, руки и ноги, Маргарита мало-помалу успокаивалась, ее гнев и обида быстро таяли, – спустя четыре с половиной минуты она уже не понимала, отчего осерчала и едва не затеяла ссору.

– А увеличительная труба у меня замечательная… была… – прошептал Рагнер ей на ухо. – Нас прямо на «островки горя» несло, и если бы не она… А теперь в ней что-то сломалось, когда я свалился на нее…

– Свалился? Что ты там делал, наверху? – так же тихо спросила его Маргарита.

– Смотрел в трубу. Я не хуже нашего кормчего знаю здешние воды и, когда увидел холмы Аогдо, понял, что если не развернемся, то скоро напоремся на островки горя. Мы приподняли паруса, чтобы уйти в море… Мороки же с ними было! Нет, не годится для наших северных морей косой парус… А потом… и я до жути перепугался, – крепче обнял Маргариту Рагнер. – Я много слышал о белой волне, но думал, что это россказни… Впереди будто бы была стена из снега, клянусь тебе… Я был уверен, что нас раздавит, как щепку, но каким-то чудом стена распалась, нас подбросило на первом гребне в небо и перекинуло через второй – вот так мне всё увиделось… Хорошо, что мы с самого начала связали себя в цепи веревками, но… кажется, троих точно смыло в бездну.

– Боже… – только и ответила испуганная Маргарита. – А «Роза ветров» и «Медуза»? Как думаешь, что с ними будет?

– Боишься, что твой сундучок с серебром потонет?

– А еще мой орган! – ущипнула его за плечо Маргарита.

– Ай!

– Чтобы не говорил глупостей… Ты же знаешь, что Нестяжание – моя единственная Добродетель, зато усиленная солнцем в лунное затмение. Я за людей боюсь и лошадей тоже… За Рерду…

«Роза ветров» и «Медуза» отстали от «Хлодии» еще в Банэйском море, на пути к проливу Пера. Они направлялись к Ларгосу, куда доставляли вещи, ненужные Рагнеру и Маргарите в Брослосе, орган из Орифа и трофеи Лодэтского Дьявола, а также восемь лошадей, среди которых были Магнгро, рыцарский конь Рагнера, и Рерда – новая любимица Маргариты.

– Ольвор убежит от любой бури… Хотя было бы смешно, если бы он именно сейчас погиб.

– Смешно?

– Ольвор всё же женится на Хельхе. Если король даст дозволение, то в Брослосе ты увидишь свадьбу по нашим древним традициям. Ммм, чудесные, сладкоголосые, лодэтские традиции… К Ольвору меня не ревнуешь?

– Нет…

– А зря… Я его люблю больше фонаря и увеличительной трубы, – прошептал он и поцеловал губы Маргариты своими солеными губами. – А тебя меньше…

– Лучше сейчас помолчи… – закрывая глаза, прошептала она между поцелуями, – а то дошутишься…

Из-за качки и запаха соли, Маргарите чудилось, что она не в объятиях Рагнера, а во власти моря – и белые волны ее кружили среди пены, то поднимая на гребень, то скатывая вниз, – уносили ее куда-то по воле рока, в неизвестность. Ветер порой бился в оконца каюты и зловеще свистел у двери, заглушая отрывистые стоны из алькова. Иногда громыхал далекий гром, наверно, вспыхивали молнии. Стихии еще неистовствами, но когда Маргарита и Рагнер засыпали, небеса и море тоже утихали в своей страсти.

________________

Маргарита проснулась через пару часов, на рассвете, с чувством дурноты. Выбравшись из постели, она за миг надела на голое тело платье, волосы быстро завязала узлом на затылке. Рагнер промычал что-то невнятное, но Маргарита, зажимая рот, уже бежала на угловой балкон. Там она перешла за корму. Марлена, занимавшая вместе с Магнусом соседнюю каюту, практически жила на втором подобном балкончике, да в это утро Маргарита ее не наблюдала.

Вцепившись во влажные перила, Маргарита смотрела вниз: потревоженная, рассеченная морская гладь, вновь соединяясь, лениво сталкивалась за кораблем и пропадала пузырями в белой мгле. Мир вокруг стал молочно-белым, тихим и пустым, – казалось, что ничего за туманом более не было – не существовало ни земли, ни жизни, ни времени. Но раздался цокот когтей, и вскоре из-за угла к Маргарите вышли Рагнер и Айада.

– Необычная у тебя морская болезнь, – сказал он, вставая рядом. – Енриити и Марлена вчера умирали, а тебя ни разу не вывернуло из-за бури.

Маргарита пожала плечами, Рагнер же вздохнул.

– Я с Соолмой жил лет шесть… Словом… у тебя крови уже сколько не было? Или ты даже не догадываешься?

– Догадываюсь… – неохотно ответила Маргарита. – Я еще в Элладанне поняла…

Рагнер постоял, хмурясь, и задумчиво изрек:

– Понятно.

Айада использовала балкон как уборную и, понимая по звукам, что собака сейчас мочится за углом, Маргарита резко перегнулась через перила. Пока ее тошнило, Рагнер придерживал ее. После он подошел к угловой балясине, к какой крепилось ведро. Так ничего и не произнеся, он развязал узел веревки, бросил ведро в море и, зачерпнув воды, подтянул его за веревку вверх. Маргарита умыла рот, после чего Рагнер вылил остаток воды на пол балкона, убирая собачью лужу:

– Тебе понятно, а мне нет… – проговорила Маргарита, пока он привязывал ведро, возвращая его болтаться за балконом. – И ты можешь быть отцом, и Ортлиб, и даже тот, мразь…

– Надо было сказать раньше.

– Это мои заботы. И разбирательства между мной и Енриити: дитя будет бароном или баронессой Нолаонт.

– Нет, не будет, – обнял ее Рагнер со спины и поцеловал в висок. – Не хотел говорить до Брослоса, но… принц Баро дал мне слово, что к Сатурналию привезет в Ларгос мой развод.

Маргарита запрокинула к нему удивленное лицо.