Тени Ленинграда

Глава 4

Михаил.

Михаил стоял в полумраке у заднего прохода в зал.

Театр дышал странной смесью запахов – пыли, сценической пудры, старого бархата. Сквозь приоткрытую дверь на сцену лился свет прожекторов.

Маргарита стояла у середины сцены. На ней был строгий чёрный купальник и длинная шёлковая юбка. Плечи блестели от капелек пота, а глаза сияли странным, внутренним светом.

– Сразу с forte! – крикнул дирижёр.

Марго расправила спину и начала петь.

Голос ударил в воздух, как острый, сверкающий клинок. Чистый, полный, властный. Михаил вжался в стену. У него словно замерло сердце.

Он привык к крикам, выстрелам, угрозам. Но это было другим оружием – тонким и смертельным.

Он видел, как напрягаются её тонкие руки, как дрожат ключицы. Он видел её силу, скрытую под изящной хрупкостью.

Оркестр оборвал аккорд. Дирижёр сказал:

– Отлично, Маргарита Павловна. Вот так и держите финал. Вы у нас – звезда.

Марго слегка кивнула, глядя в пол. Но во взгляде было что-то настороженное, как у человека, который всё ещё ждёт удара в спину.

Михаил стиснул зубы. Он знал это выражение. Он сам ходил с таким лицом полжизни.

Две артистки в хоре хихикали сбоку:

– Видела? Он за ней ухаживает, этот Медведьев…

– Говорят, он всех покупает…

Михаил сжал кулаки. Захотелось выйти и заставить замолчать всех сразу.

Но он остался в тени.

Марго вдруг подняла голову и встретилась с его взглядом.

Она не испугалась. Просто смотрела долго, пристально, словно решала – кто он для неё.

Михаил почувствовал, что не может дышать.

Потом она отвела глаза и снова запела.

Он отступил на шаг, в темноту, и почувствовал, как внутри поднимается что-то новое, чужое. Странная, пугающая слабость.

– Чёрт, – выдохнул он. – Что ж ты делаешь со мной, Маргарита…

Полина.

Полина сидела в тусклой кухоньке коммуналки, обтянутой линялой клеёнкой.

На столе стояла грязная рюмка с остатками водки, и она лениво вертела её пальцами.

Она всё ещё была одета в шикарный театральный плащ, только теперь на нём виднелись мятые заломы.

– Ну, чё тебе надо, Полинка? – спросил мужик напротив, по прозвищу Стёпка-Слепой. У него были глаза разного цвета и руки, вечно пахнущие ацетоном.

Полина прищурилась.

– Мне нужно… кое-что. Чтобы девочка одна забыла про сцену. Навсегда.

Стёпка ухмыльнулся.

– О, так сразу и сказала бы. Есть у меня вещица. Такая… едкая.

Она дернулась, но взгляд оставался льдисто-спокойным.

– Чтобы на всю жизнь. Чтобы каждый раз, как в зеркало посмотрит – помнила, кто её настоящая звезда.

Стёпка хрипло рассмеялся.

– Будет поминать тебя каждое утро. И каждую ночь.

Полина опустила глаза. На сердце тяжело пульсировала пустота.

– Сколько?

– Для тебя дёшево. За старую дружбу. Три сотни. И чтоб потом меня не искали.

Она порылась в сумочке, достала измятые купюры.

Стёпка перегнулся через стол.

– Слушай, Полинка… Ты ж красавица. На кой тебе такая гадость?

Полина медленно подняла глаза.

– Потому что у меня не крадут сцену. И аплодисменты – тоже.

Стёпка пожал плечами.

– Дело твоё. Подожди немного, будет готово. Только смотри, в лицо не капни.

Полина улыбнулась – холодно, страшно.

– О, поверь… Я очень хорошо знаю, куда капнуть.

Михаил.

Михаил стоял у окна кабинета, глядя на мутный ленинградский снег за стеклом. В руке он вертел мятую сигарету, но так и не закурил.

В дверь негромко постучали.

– Заходи.

Вошла Нина – высокая, строгая, в сером костюме. В руках у неё была тонкая папка.

– Михаил Сергеевич, есть новости.

Он повернул к ней голову.

– Ну?

Нина взглянула в бумаги и быстро заговорила:

– Наши ребята следили за Полиной Струковой, как вы велели. Сегодня утром она заходила к Стёпке-Слепому. Долго там пробыла.

Михаил щурился.

– Что их связывает?

– Выясняем. Но Стёпка, по нашим данным, оказывает кое-какие услуги. Специфические.

Михаил медленно опустил сигарету в пепельницу.

– Какие именно?

Нина замялась на секунду.

– Те, что… оставляют человека жить. Но без лица. Или с такими отметинами, что сцена для него закрыта навсегда.

Михаил выдохнул, будто проглотил яд.

– Думаешь, Полина пришла за этим?

– Есть большая вероятность. Ушла она от него очень довольная.

Михаил резко стукнул кулаком по подоконнику.

– Привести этого Стёпку ко мне. На базу. Срочно.

Нина кивнула.

– Уже передала распоряжение.

Михаил медленно провёл рукой по лицу.

– Если эта стерва тронет Маргариту хоть пальцем – ей мало не покажется.

Нина сдержанно посмотрела на него:

– Мы не допустим этого.

Михаил отвернулся обратно к окну.

– Только не она… – тихо сказал он, почти себе под нос.

Стёпку-Слепого втолкнули в холодное бетонное помещение.

На потолке мигала лампа. Стёпка, косой, щурился на свет и трясся от холода. Его грязная куртка пахла ацетоном и табачищем.

Михаил сидел в кресле, за столом. Его руки были сцеплены замком. Лицо – каменное.

– Здорово, Стёпка, – медленно сказал он.

Стёпка сглотнул.

– Здорово, Миш… Михаил Сергеевич…

Михаил не пошевелился. Только сказал:

– Говори. Зачем к тебе приходила Полина Струкова?

Стёпка засопел, шаря взглядом по углам.

– Так… поговорить…

Михаил резко встал, опёрся кулаками о стол. Стёпка вздрогнул.

– Я тебе ещё раз спрашиваю. Что она у тебя взяла?

Стёпка задёргал подбородком.

– Слушай, Мих… Она платила… Захотела такую штуку, чтоб если плеснуть – человек на себя в зеркало больше не глянул…

Михаил медленно вдохнул.

– Ты ей это отдал.

Стёпка растерянно развёл руками.

– Ну… да. Передал уже. Всё. Я теперь тут при чём?.. Я ж не плесну сам.

Михаил смерил его взглядом, в котором не было ничего человеческого.

– Где она держит эту гадость?

– Не знаю, клянусь. Унёс пакет, и всё. Я больше ничего не знаю, Мих…

Михаил долго молчал. Потом сказал своим ребятам, которые стояли в дверях:

– Заберите его. И оторвите ему руки. Чтобы больше никому такую дрянь не готовил.

Стёпка замахал руками:

– Миш! Михаил Сергеевич, пожалуйста! Я ж всё сказал!..

Михаил повернулся спиной.

– Не люблю людей, которые торгуют чужими лицами.

Дверь хлопнула. Стёпку увели. В коридоре послышался его визг.

Михаил остался стоять в пустом помещении, глядя на дрожащий свет лампы.

Он знал только одно: теперь Полину надо остановить. Во что бы то ни стало.

Михаил медленно выдохнул, отводя взгляд от дверей, за которыми только что увели Стёпку.

Нина вошла тихо, будто ощущая, что воздух в комнате стал колючим.

Михаил сказал глухо:

– Пусть следят за Маргаритой. Каждую минуту. Где она ходит, с кем говорит – всё мне докладывать.

Нина кивнула:

– Уже работают. Она сегодня обещала быть в театре днём.

Михаил коротко стукнул пальцами по столу.

– Узнай, точно ли она там. И готовь машину. Едем туда.

Нина взглянула на него внимательно:

– Ты хочешь появиться там лично?

Михаил мрачно усмехнулся.

– Если эта дура Полина хоть пальцем к ней протянет – я ей эти пальцы оторву. Лично.

Он резко накинул плащ и направился к выходу.

– И ещё. Полину найти. И не спускать с неё глаз.

– Сделаем, – твёрдо сказала Нина.

Михаил на секунду задержался у двери.

– Если Маргарита хоть слезу прольёт из-за этой истории… я вас всех похороню. И себя вместе с вами.

И хлопнул дверью так, что лампа на потолке задрожала.

Театр Большой был наполнен голосами и стуком каблуков. Люди сновали по коридорам, пахло пудрой, дешёвым кофе и клеем для декораций.

Михаил вошёл быстро, плечами расталкивая людей. Его взгляд метался, цепляясь за лица. За ним шли двое его парней – в тёмных пальто, с глазами хищников.

– Где она, Маргарита? – бросил он одной из актрис, которая появилась из-за колонны.

– Женская уборная, – выдохнула она. – Маргарита туда зашла одна.

У Михаила на лице что-то дёрнулось. Он побелел.

– Женская?! Чёрт…

Он резко толкнул дверь уборной.

Там пахло духами и сырым кафелем.

Маргарита стояла у зеркала. В руках держала пудреницу, но пудра дрожала в её пальцах.

В это же мгновение из-за стены выскочила Полина. Её глаза горели бешеным светом. В руке она сжимала небольшую баночку с мутной жидкостью.

– Ну здравствуй, маленькая звезда… – прошипела она.

Маргарита успела только вздохнуть.

Но Михаил подлетел к ним, как буря.

– Стоять, сука! – рявкнул он.

Полина взмахнула рукой. Всё случилось в один миг:

Жидкость выплеснулась дугой из баночки. Михаил резко вывернул Полине кисть – но не успел полностью.

Половина брызг ударила его по руке.

– А-а-а… – выдохнул он, но не отпустил её руку.

Кислота зашипела на коже. Запах жжёного мяса взвился в воздухе.

Маргарита вскрикнула и кинулась к нему.

– Миша!.. Господи, Миша!..

Но Михаил, стиснув зубы, развернул Полину лицом к стене и заломал ей руки так, что она закричала.

– Ты хотела ей лицо спалить?! – рявкнул он, срываясь на хрип.

– Она всё у меня забрала! Всё! Я звезда! Я должна была быть звездой! – орала Полина, захлёбываясь слезами.

Его люди ворвались в женскую комнату.

– Увести её, – выдохнул Михаил. – Чтоб она никогда отсюда не вышла.

Полина билась, как раненая кошка.

– Отпусти меня! Пустите! Она уничтожила меня!..

Но охранники прижали её к стене, скрутили руки, выволокли вон.

Михаил медленно обернулся к Маргарите.

Его рука была красная, ожог вздувался пузыристыми пятнами.

– Миш… – прохрипела Маргарита, слёзы катились по её щекам. – Ты… ты…

Михаил выдавил ухмылку, хотя губы у него дрожали от боли.

– Не переживай. Жить буду.

Он потянулся к её лицу здоровой рукой, коснулся кончика её подбородка.

– Главное, что это не твое лицо.

И вдруг пошатнулся, схватившись за раковину.

Маргарита кинулась к нему, пытаясь поддержать.

– Врача! Срочно врача!..

Михаил, сквозь стиснутые зубы, сказал своим людям:

– И никто об этом не пишет. Ни в одной газете. Иначе я закрою этот театр к чёртовой матери.

Потом он поднял взгляд на Маргариту – в глазах стоял огонь и боль.

– Видишь, какая ты… опасная женщина, Маргарита.

Машина летела по улице, унося их прочь от театра.

Михаил сидел, откинувшись на спинку сиденья. Его рука, перемотанная мокрым бинтом, лежала на коленях. Губы у него побелели, но он молчал.

Рядом Маргарита прижималась к нему, не отрывая от него глаз.

– Миш… ты с ума сошёл. Зачем ты?.. – тихо прошептала она.

Он повернул к ней голову, взгляд был тяжёлый и цепкий.

– Зато твое лицо цело. – Его голос чуть дрогнул. – Я не позволю никому тебя искалечить.

Она зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы.

– Я… я не стою этого…

Он усмехнулся, но в улыбке не было радости.

– Ошибаешься. Ты стоишь гораздо большего.

Маргарита хотела что-то сказать, но он перебил её, чуть хрипло:

– Ты теперь мне должна.

Она подняла глаза.

– Что?..

Михаил подался чуть ближе, смотря ей прямо в глаза.

– Одно желание. Когда я скажу. Ты исполнишь. Без вопросов.

Она замерла.

– И что… за желание?

– Не сейчас. Когда время придёт.

Она посмотрела на него с тревогой.

– А если… я не смогу?

Михаил ухмыльнулся, но его глаза потемнели.

– Сможешь. Ты же сильная, Марго. Я это знаю.

Он слегка наклонился и тихо, почти ласково, добавил:

– Договорились?

Она долго молчала. Потом едва слышно выдохнула:

– Договорились…

Машина рванула вперёд, везя их к больнице. И у Маргариты на секунду промелькнула страшная мысль – а вдруг то желание, которое он загадал, изменит всю её жизнь?

Больничный коридор был серым и пустым. Часы на стене тикали громче, чем казалось возможным.

Михаил сидел на кушетке, пока врач осматривал ожог. Кожа на предплечье была красной, местами уже вздулась.

– У вас химический ожог второй степени, – строго сказал врач. – Нужно наложить повязку и делать обработки. А кто это сделал? Нам нужно сообщить в милицию. Это нападение.

Михаил даже не моргнул.

– Не надо. Обойдёмся без милиции.

– Вы уверены?..

– Абсолютно.

Врач нахмурился, но спорить не стал. Он понял, что перед ним – человек, который не задаёт лишних вопросов и не любит, когда их задают.

Через несколько минут в комнату осторожно заглянула Маргарита.

– Можно?

Михаил кивнул. Она вошла, прижимая руки к груди, нервная, бледная.

– Я слышала… ты отказался от заявления.

– Да.

– Но… она же напала. Это же… преступление.

Он медленно посмотрел на неё.

– Я сам с ней разберусь. Так, как считаю нужным.

– Ты собираешься мстить?

Михаил не ответил сразу. Он просто посмотрел на повязку, потом снова на неё.

– Она больше не подойдёт к тебе. Это главное.

Маргарита опустила взгляд, сжав пальцы.

– Это страшно, Михаил.

– Зато – эффективно.

Он усмехнулся уголком губ, но глаза оставались холодными.

– В этом городе некоторые вопросы проще решить без формы и погон.

Она не знала, что сказать. Только молча кивнула и вышла в коридор.

А Михаил остался сидеть – спокойный, как буря перед ударом.

Машина выехала со двора больницы и нырнула в темноту улиц.

Михаил сидел, чуть откинувшись, с забинтованной рукой. Его лицо было мрачным, но взгляд скользил к Маргарите то и дело.

Она сидела рядом, тихая и напряжённая, пальцы теребили край плаща.

– Ты всё ещё дрожишь, – сказал он вдруг.

Маргарита резко повернулась к нему:

– Конечно, я дрожу! Ты чуть не погиб… и всё это из-за меня.

Михаил чуть усмехнулся, хотя глаза оставались холодными.

– Если бы не я, ты бы сейчас лежала в реанимации. Или хуже.

Она опустила глаза.

– Но всё это неправильно. У тебя проблемы, у меня своя жизнь… и всё это…

– Всё это теперь связано, – перебил он спокойно. – И ты это прекрасно понимаешь.

Она резко вцепилась в ремень безопасности.

– Я не хочу так жить. В страхе. В долгах.

Михаил чуть наклонился ближе.

– Ты не будешь жить в страхе. Я сделаю так, что никто больше к тебе не подойдёт.

– Ценой чего? – тихо бросила она. – Ещё крови? Ещё ожогов?

Он помолчал, глядя вперёд.

– Ценой всего, что потребуется.

Машина свернула во двор её дома.

Михаил не спешил выйти.

– Я не стану лезть в твою жизнь, если ты сама этого не захочешь. Но одно запомни. – Он повернулся к ней, его голос сделался ниже. – Я всегда рядом. И если тебя кто-то тронет – этот человек исчезнет.

Она прижала ладони к лицу.

– Ты… страшный.

Он чуть наклонился к ней, его здоровая рука скользнула к её щеке.

– А ты – слишком дорогая, чтобы я мог отпустить.

Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза.

Потом он медленно открыл дверь:

– Иди. Отдохни. Завтра тебе нужно на сцену.

Она вышла, но обернулась на пороге.

– Спасибо… за всё.

Михаил едва заметно кивнул и захлопнул за ней дверцу.

Когда машина тронулась с места, он долго смотрел в зеркало заднего вида, пока её силуэт не исчез за подъездом.

Маргарита.

Дверь подъезда закрылась за её спиной с глухим эхом.

Маргарита поднялась к себе, машинально вставила ключ в замок. Квартира встретила её тихой темнотой.

Она включила торшер, но свет казался слишком резким.

Бросила сумку на стул, стянула плащ и пошла в кухню. Налила себе воды, но рука дрожала, и половина пролилась мимо.

Она облокотилась о раковину, закрыла глаза. Перед ней снова вставало его лицо – бледное, с напряжёнными скулами, его рука, забинтованная, и этот голос:

«Ты слишком дорогая, чтобы я мог отпустить.»

Маргарита резко мотнула головой.

– Глупости… всё это… глупости…

Но в груди всё ещё сжималось.

Он спас её.

Он влез ради неё в огонь.

И в то же время… он был пугающе спокоен, когда говорил о мести. О том, чтобы «разобраться» сам.

Она шагнула в комнату, стянула с себя платье, бросила его на кресло. Достала из шкафа тонкий халат.

Села у окна, подтянув ноги к груди.

Где-то на улице хлопнула дверь машины.

Мир Михаила – чужой. Тёмный. Полный крови и долгов.

Её мир – сцена, софиты, музыка. Аплодисменты.

Им не место рядом.

Но стоило вспомнить, как он смотрел на неё, как сжимал её руки, отгораживая от Полины – и внутри всё словно плыло.

Она чувствовала себя в безопасности… именно рядом с ним.

– Нет… я не хочу этого… – прошептала она. – Я не хочу снова стать чьей-то игрушкой…

Но мысли о нём возвращались, как морская волна.

Маргарита уткнулась лицом в колени, сжав веки.

Михаил становится слишком близко. И это её пугало больше всего.

Глава 5

Михаил.

Полина сидела на низком стуле, руки скручены за спиной стяжкой. Перед ней – цементная стена гаража, сырой пол, лампа под потолком бросала острый белый свет.

На улице скрипнула дверь. Несколько шагов, и в проёме появился Михаил.

Его рука была забинтована, но взгляд – ледяной.

Он медленно подошёл, сел напротив. Несколько секунд просто молча смотрел на неё.

Полина старалась отвести глаза.

– Ну? – Его голос прозвучал спокойно, почти тихо. – Расскажешь мне, зачем решила облить кислотой Маргариту?

Полина дрогнула, но стиснула губы.

– Я… я не собиралась её убивать… только напугать… чтоб ушла со сцены…

– Напугать? – переспросил Михаил. – Кислотой?

Он выдохнул, слегка наклонив голову.

– А если б я не успел? Если б это было её лицо? – Его голос начал леденеть. – Ты вообще понимаешь, что натворила?

Полина начала всхлипывать.

– Я просто… я всю жизнь мечтала о Большом… а она пришла и забрала всё…

Михаил смотрел на неё внимательно, не мигая.

– А если б у Маргариты теперь не было лица? Тебе бы дали двадцать лет. Или больше.

Она всхлипнула громче, пытаясь освободиться.

– Пожалуйста… я… я больше ничего не буду…

Михаил вдруг наклонился ближе. Его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от её.

– Слушай сюда. У меня от тебя теперь ожог на руке. – Он поднял перебинтованную руку. – Это раз. Во-вторых, ты полезла в мою жизнь. В жизнь человека, который к тебе и пальцем бы не притронулся, если бы ты не влезла туда, куда тебя не звали.

Полина сжалась.

– Я не хотела…

– Но сделала, – перебил он. – И за это платят.

Она затряслась, глаза бегали по сторонам, словно искала помощь.

Михаил кивнул кому-то в тени. Из темноты шагнули двое его людей.

– Отвезите её в мастерскую. Пусть руки ей больше никогда не слушаются, как раньше. Без крови, аккуратно. Но так, чтобы о кислоте она и думать больше не могла.

– Нет! Нет, пожалуйста! – завизжала Полина, срываясь на крик. – Я всё сделаю! Я уеду! Я исчезну!

Михаил посмотрел на неё снизу вверх, почти равнодушно.

– Поздно. Ты уже сделала свой выбор.

Люди взяли Полину под руки и потащили к двери. Она визжала, упиралась каблуками в пол, но бесполезно.

Михаил остался сидеть, опустив голову.

На секунду лицо его дрогнуло. Он закрыл глаза и тихо выдохнул.

– Это и есть моя жизнь, Марго. Ты готова к ней – или нет.

Маргарита.

Маргарита снова вставала в семь утра, заваривала крепкий чай, бежала в театр. Всё вокруг будто вернулось на круги своя: строгий Ковалевский в зале, девушки в коридорах шушукаются, свет софитов обжигает глаза.

Она даже начала улыбаться чаще. Но каждый раз, когда в зале захлопывалась дверь или кто-то проходил за её спиной слишком тихо, сердце её вздрагивало.

Михаил не появлялся.

Не звонил.

Не присылал розы.

Не маячил в коридорах театра.

И всё же его не было только внешне.

В голове Маргариты он жил каждый час.

Особенно когда она закрывала глаза и видела перед собой его руку, перевязанную бинтами.

Он ведь спас её.

Он мог погибнуть или остаться калекой.

В одну из репетиций она сбилась с текста. Ковалевский рявкнул:

– Романовская! Где голова твоя витает?!

Она опустила глаза, густо покраснев.

– Простите, Александр Ильич.

– Вижу, у нас тут всё ещё любовь в голове, а не сцена!

Девушки захихикали в кулисах. Маргарита стиснула зубы.

Вечером она сидела дома у окна, склонившись над шитьём, и всё думала:

Где он?

Как рука?

Может, хуже стало? Может, он лежит где-нибудь один…

Она вспомнила, как он сказал:

«Ты слишком дорогая, чтобы я мог отпустить.»

И у неё снова защемило в груди.

Но она сразу одёрнула себя.

– Нет, Марго. Всё должно быть как прежде.

Но почему-то казалось, что как прежде уже не будет никогда.

Репетиция закончилась чуть позже обычного. Маргарита собирала ноты в кожаную папку, когда услышала за спиной жёсткий голос:

– Романовская, подойди ко мне.

Она обернулась. Александр Ильич Ковалевский стоял у сцены, облокотившись на барьер. Лицо его было хмурым.

– Да, Александр Ильич?

– Тут к тебе… просьба, – он сказал это слово так, будто оно ему горько отдавалось во рту. – Завтра вечером состоится вечеринка у верхушки. Очень узкий круг, высокие люди. Захотели, чтоб ты там выступила.

Маргарита нахмурилась.

– Я? Зачем?

– Отказы не принимаются.

Она вздохнула, прижимая папку к груди.

– А кто всё это устроил?

Ковалевский отвёл взгляд.

– Не знаю. Мне передали через управление культуры. Сказали – «Романовская должна быть». Видно, кто-то тебя заприметил.

Маргарита почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Может… можно кого-то другого? Полину, например…

Ковалевский посмотрел на неё с короткой усмешкой.

– Полина теперь не в театре.

Маргарита вспыхнула, но промолчала.

– Ты понимаешь, Романовская, – продолжил он чуть мягче. – Я здесь ничего не решаю. Если позвали – значит, придёшь.

Она опустила глаза.

– А программа какая?

– Два романса. И один народный номер. Всё стандартно. Но… – он понизил голос. – Будь осторожна. На таких приёмах всегда шепчутся о делах, которых лучше не слышать. Поняла?

Она кивнула, чувствуя, как в груди сжимается что-то тяжёлое.

– Я поняла.

Ковалевский посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом.

– Ты у нас теперь… слишком заметная, Романовская. Береги себя.

И пошёл прочь, оставив её одну посреди опустевшей сцены.

Маргарита стояла, прижимая к груди папку с нотами.

Кто же устроил этот приём… и зачем там нужна именно она?

Зеркало в гримёрке отражало Маргариту в белом.

Тонкое платье без рукавов струилось по фигуре мягкими волнами. У основания шеи – вышивка серебристым люрексом, почти невидимая при обычном свете, но под софитами начинала мерцать, как утренний иней.

Волосы собраны в высокий узел. Пара локонов спадает к щекам. Гриммёрка залита мягким светом, но сердце стучит в горле.