Наперегонки с темнотой

– С журналистами? – удивленно воскликнул я. – Я не собираюсь общаться с чертовыми журналистами!

– Вот и отлично. Нам бы не хотелось раздувать шумиху в прессе. Думаю, вам тоже. Но как я могу предположить, с вами попытаются связаться, и тогда наверх всплывут самые нелицеприятные подробности вашей личной жизни. Я имею в виду ваши проблемы с алкоголем, смерть жены и другие интимные подробности. Вы ведь не хотите этого, я правильно понимаю? Поэтому просто подпишите и можете быть свободны. Пока можете.

Она все еще протягивала мне документ. Перегнувшись через стол, я взял его в руки, пробежался глазами по тексту и не найдя ничего, что противоречило бы ее словам, спросил:

– И что, если я не стану подписывать?

– Я бы не советовала вам играть с огнем, мистер Уилсон. Поверьте, мы найдем способ заставить вас молчать. Насколько я знаю, совсем недавно вы с большим трудом вернули себе опеку над дочерью. В свете последних событий могу гарантировать вам крупные неприятности в этом вопросе, но есть и другие, более действенные методы.

«О каких методах говорит эта дрянь? И что значит – мы? Кто они такие, черт возьми?» – мельтешило в голове.

То, каким вкрадчивым голосом Джонсон произнесла последнюю фразу, а также промелькнувшее в ее бездушных глазах хищное выражение заставили меня думать, что это не просто угроза. Я помнил о толпе военных вокруг лаборатории, но понятия не имел с кем и с чем столкнулся. В любом случае, кем бы они не были, она ясно давала понять, что я всего лишь винтик, угодивший в гигантский безжизненный механизм и меня сотрут в пыль, стоит только начать сопротивляться.

Похоже, эти люди во что бы то ни стало хотят замять информацию о произошедшем и пойдут на все, чтобы заткнуть меня. Не возникало сомнений, что убрать меня с дороги и на долгое время засадить за решетку они готовы любой ценой.

«Может, не стоит идти на конфликт? Что толку биться головой в стену, выказывая никому ненужное геройство? Никто этого не оценит», – размышлял я. Да и в сущности, я действительно не собирался встречаться с журналистами.

– Хорошо, я подпишу вашу бумагу, – сдаваясь, холодно сказал я, – но не смейте угрожать мне дочерью. Я пойду на что угодно ради ее защиты.

– Договорились, – сухо бросила Джонсон.

Повертев документ в руках, я еще раз внимательно вчитался в текст и наконец решился поставить внизу подпись. Затем положил бумагу на стол, поднялся на ноги и коротко попрощался. Я уже подошел к двери, но в последний момент зачем-то обернулся. Вопрос, который мучил меня все эти дни, сам собой слетел с языка:

– Может, скажете, кем они были? Вам ведь это известно.

Джонсон как раз убирала в знакомую мне синюю папку подписанный только что документ. Услышав вопрос, она подняла глаза и вгляделась в мое лицо долгим пронизывающим взглядом.

– Пока вы можете быть свободны, мистер Уилсон, – провозгласила она спустя полминуты. – До свидания.

«Сука!» – в очередной раз подумал я, но решив не навлекать на себя новых неприятностей, молча вышел за дверь.

Глава 9

Покинув кабинет Джонсон, я быстро прошел через приемную с сидящей на телефоне секретаршей и очутился в прямоугольном, вытянутом в длину офисном помещении. Оно освещалось множеством ярких потолочных светильников, имело специфический канцелярский запах и было разделено на секции низкими деревянными перегородками. Каждую из таких секций наполняли обычные для любой бюрократической конторы атрибуты. Я насчитал их не меньше пятнадцати.

Вокруг меня стоял настоящий гвалт. Со всех сторон неслись бессвязные обрывки разговоров, трели телефонных звонков, громкий перестук компьютерных клавиш. «Вот он – филиал ада во всем своем обличье», – успел мрачно подумать я, прежде чем натолкнуться взглядом на ближе всех стоящую ко мне пару.

Это был высокий лысеющий мужчина в черном деловом костюме, а рядом с ним темноволосая девушка в обычной бордовой футболке и синих джинсах. В данной обстановке она смотрелась до крайности нелепо, будто совершенно случайно забрела в этот вертеп и теперь спрашивает дорогу в надежде поскорее выбраться наружу. В следующую секунду я осознал, что выгляжу так же.

Пока я оглядывался в поисках выхода, до меня долетел небольшой обрывок их разговора. Они тихо спорили:

– Ты должна убраться отсюда, Марта. Я уже устал повторять, что мне нечего сказать. И Джонсон уроет нас обоих, если увидит тебя здесь.

– Тогда пусти меня к ней! – запальчиво воскликнула девушка. – Я лишь хочу получить ответы. Черт бы тебя побрал, Алан! Люди пропадают и вам всем тут что-то известно, но…

Они стояли ко мне вполоборота и я видел, с каким напряженным упорством девушка вглядывается в глаза собеседника. Похоже, отступать, пока не добьется своего, она не собиралась. Ее лицо показалось мне смутно знакомым – определенно, раньше я его уже где-то встречал.

В тот момент, как я поравнялся с ними, она резко повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд ее оказался изучающим и цепким, точно оценивающим возможности потенциального противника. Мне подумалось, что такой бывает у политиков, полицейских и еще, пожалуй, журналистов. Зато теперь я ясно вспомнил, где видел ее.

Когда я уже прошел мимо, за моей спиной раздался звенящий металлом голос Джонсон:

– Что она здесь делает и кто ее впустил?

Обернувшись, я еще раз обвел взглядом покидаемое помещение и рассмотрел, с какой решительностью девушка направилась к ней. На секунду мне стало любопытно узнать, чем все закончится, но в следующее мгновение я передумал. Роб уже давно дожидался меня внизу.

Я позвонил ему, как только вышел из зала заседаний и получил отобранные при аресте вещи. Он сказал, что тотчас садится в машину и выезжает, однако с тех пор прошло не меньше полутора часов. Перед тем, как пойти на разговор с Джонсон, я звонил ему снова, чтобы предупредить об этой вынужденной задержке и теперь легко мог вообразить, насколько он раздражен.

Прежде чем выбраться в полукруглый, отделанный мрамором вестибюль, еще долго я петлял по запутанным служебным коридорам, но и там меня встретило препятствие в виде пожилого и чересчур бдительного охранника. Пришлось потратить несколько томительных минут на объяснения с ним и только после того, как я предъявил документы, а затем расписался в журнале посещений, он выпустил меня на улицу.

Снаружи по-прежнему стояла жара. На календаре значилось уже двадцать третье сентября, но лето, как видно, и не думало отступать. В раскаленном до белизны небе ослепительно сияло солнце, воздух переполняли самые разнообразные звуки и запахи, а краски казались мне до того яркими, словно после многолетней слепоты я внезапно прозрел.

Зажмурившись от неожиданности, я ненадолго замер у входа. Отовсюду звучал непрекращающийся шум. Он то смешивался в сплошной монотонный гул, то дробился на отдельные, четко угадываемые отголоски большого города.

Я слышал рев проезжающих мимо автомобилей и неспешную речь прохожих, приглушенную, ритмичную музыку из окна многоэтажного дома напротив и бьющий вдалеке церковный колокол, тревожный вой сирены и крики играющих на баскетбольной площадке детей, нетерпеливый сигнал велосипедного гудка и надрывный собачий лай ему вслед… А запахи! Они были привычны и давно знакомы, но в эту минуту я ощущал их с такой поразительной ясностью, что улавливал даже ароматы уличной еды из торговой палатки на другом конце площади.

Всего за семь проведенных в изоляции дней органы моих чувств обострились до невообразимых пределов. Интересно, что станет с ними, когда я выберусь из заключения после пары десятков лет? Вероятно, обезумею от свалившихся на меня ощущений.

Закурив, я с наслаждением потянул в себя крепкий сигаретный дым, одновременно с тем высматривая пикап Роба. Не обнаружив его на парковке, я начал спускаться по лестнице и был уже в самом низу, когда меня окликнул женский голос. Он принадлежал той девушке, что требовала встречи с Джонсон.

– Извините! – крикнула она, торопливо покидая здание. – Можете уделить мне минутку? Я бы хотела задать вам пару вопросов.

Ее просьба вызвала у меня раздраженную усмешку – за сегодняшний день я слышал ее по меньшей мере трижды, но, похоже, все это время она бежала следом за мной. Выглядела она запыхавшейся, а ее объемная, переброшенная через плечо сумка перекрутилась и зияла открытым нутром. Вероятно, в спешке она забыла застегнуть на ней молнию.

Я с интересом наблюдал за ее торопливым спуском, но когда журналистка почти сбежала вниз, опомнился и ответил категоричным отказом. Затем развернулся и зашагал ко входу в окружной суд – только теперь до меня дошло, что Роб припарковался именно там. Она неотвязно следовала за мной.

– Постойте! Вы ведь были сейчас у Джонсон! Я видела, как вы выходили от нее. Да постойте же! Всего пара вопросов…

Не обращая внимания на ее призывы, я быстро шагал вперед. Она не отставала. Когда она все-таки нагнала меня, я резко остановился и довольно грубо оборвал:

– Я ведь сказал, что у меня нет ни времени, ни желания на разговоры. Неужели не ясно? И не нужно меня преследовать.

Неожиданно на лице у нее проскользнула гримаса обиженного ребенка, однако в тот же миг ее сменило выражение пуленепробиваемого упрямства. Ее узкая нижняя челюсть своевольно выдвинулась вперед, в глазах же зажглась настырная настойчивость. Наступая, скороговоркой она выпалила:

– Вам известно что-нибудь о пропавших людях? Вы поэтому были у Джонсон? Она говорила что-нибудь о причинах исчезновений? Или о том, что произошло в лаборатории? Почему вы не хотите сказать?

Ошалев от такого количества вопросов, а также от напора, с каким они были заданы, я чуть не покрутил пальцем у виска, но вместо того мимикой дал понять, что принимаю ее за кого-то вроде городской сумасшедшей. Не дожидаясь порции новых вопросов, я вновь развернулся и зашагал в поисках Роба. Журналистка от меня наконец отстала.

Как я и предполагал, Роб ждал меня на парковке перед судом. Терри была с ним. Едва увидев меня, она выскочила из машины и с разбега воткнулась лицом в мой живот.

– Привет, детка! – посмеялся я с такого теплого приема. – Сейчас всего лишь сентябрь, а ты сверкаешь как рождественская ель!

– Привет, пап! Я так рада, что тебя отпустили! – сжимая меня в объятиях, рассмеялась она в ответ.

– Я тоже, но забирайся-ка обратно в машину. Хочу как можно скорее убраться отсюда.

Дважды просить не пришлось. Терри мигом уселась на заднее сиденье, обхватила сзади мою шею и не разжимала рук практически до самого дома. Нашей встрече я тоже был несказанно рад, но не мог не отметить, чего ей стоили переживания последних дней – лицо у нее осунулось, в глазах, несмотря на довольную улыбку, притаилось выражение растерянной тоски и даже веснушки на вздернутом носу приобрели более бледный оттенок.

Минувшую неделю она провела в доме Роба и Айлин и я знал, что там она находилась в полной безопасности, а кроме того, была окружена вниманием и заботой, но в дальнейшем мне придется поговорить обо всем с Джесс. Она осталась единственной из родственников, кто сможет взять на себя опеку в случае вынесения мне обвинительного приговора. Представляя себе этот диалог, я заранее приходил в дурное расположение духа.