Загадочная история Аллана Уэйна

На рыночной площади оказалось немноголюдно, лотки с сезонными овощами соседствовали с уютными магазинчиками, занимавшими первые этажи аккуратных домов, выложенных из уже знакомого оранжево-красного кирпича. Маленький фонтан журчал поодаль, пара потемневших от влаги скамеек ютилась рядом с ним. Не побоявшись намочить пальто, я уселся на одну из них и достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и огрызок карандаша.

Дорогой Оскар,

я благополучно добрался до Нейквилла. Дорога была сущим мучением: меня терзали сомнения и страхи. Признаться, они терзают меня и сейчас, но люди, которых я успел встретить, сумели меня успокоить.

Городок оказался совсем не таким серым и грязным, как я думал, мне выделили дом, и, кажется, я завел кошку.

Пожалуй, новостей больше нет. Надеюсь, ты не переживал обо мне и будешь рад получить это письмо.

Береги Минерву, не зли отца.

За годы моей учебы мы с братом очень отдалились друг от друга. Уезжая, я оставлял дома угловатого юнца, а вернувшись, обнаружил, что юнец превратился в высокого широкоплечего джентльмена, у которого, кто бы мог подумать, уже пробивались усы. Мы чувствовали неловкость, оставаясь наедине, и это ранило меня. Я всегда любил Оскара, старался быть для него лучшим братом, но годы разлуки сделали свое дело: он вырос, а я пропустил момент, когда мальчишка стал мужчиной.

Как же я корил себя за это!.. Кто учил его бриться? Кто защищал от хулиганов? С кем Оскар проводил плохие дни? Кто давал ему советы и поддерживал?

Не я. Не его старший брат.

«Это не твое дело», – бросил Оскар, когда однажды я попытался объяснить ему, что возвращаться домой за полночь неприемлемо. Позже мы поговорили и, кажется, пришли к пониманию, но я все еще чувствовал себя нежеланным гостем в собственном доме. Возможно, именно поэтому я ухватился за возможность уехать.

Смуглая девушка, проходя мимо, уронила горшок с цветком; земля разлетелась во все стороны. Я поспешно встал и кинулся собирать глиняные черепки.

– Проклятье, не нужно!

Она подняла голову, ее взгляд зацепился за колоратку, и щеки тут же покрылись темными пятнами румянца.

– Прошу прощения, отец…

– Я не стану осуждать вас за сквернословие, – улыбаясь, ответил я. – Плохой день?

– Не из лучших. Все валится из рук.

Я выпрямился, все еще сжимая черепки. Девушка убрала кудрявые волосы за уши и представилась:

– Эш Питерс.

– Аллан Уэйн Тиррелл. Можете называть меня отцом Уэйном, если вам угодно.

– Отец Паскаль уходит на покой? – Эш нахмурилась. – Он ничего не говорил об этом.

– Я приехал, чтобы перенять его опыт, – сказал я. – Вижу, отца Паскаля здесь любят.

– Он хороший человек.

– Не думал, что в городе так много католиков.

– Почти все жители – это паства отца Паскаля. Нам нужно держаться вместе. – Эш сдержанно улыбнулась. – Я должна вернуться к делам, отец Уэйн.

– Это ваш магазин? – поспешно спросил я, указывая на приветливую зеленую вывеску. – «Цветы и травы». Что вы продаете?

– Моей матери. Разное. – Эш пожала плечами.

– А чай?

– Травяные сборы. Их делает…

– …ваша матушка, – усмехнувшись, закончил я. – Не посоветуете мне что-нибудь? Хочу пригласить на чай отца Паскаля.

– Он любит ромашку. Пойдемте.

Пряный запах, деревянный пол, потемневший от времени, под потолком – балки, на которых сушатся пучки трав. Десятки горшков разных форм и размеров с растениями – я словно очутился в ином мире. Отчего-то подумалось, что миссис Питерс крайне приятная особа. Воображение подсунуло мне образ средних лет женщины с теплыми, шершавыми руками. Образ матери, которой у меня не было.

– Обычно он берет это. – Эш положила на стол коричневый бумажный пакетик.

Протягивая ей деньги, я обратил внимание на чудные кристаллы, лежавшие рядом.

– Что это?

– Ничего особенного. – Эш прикрыла кристаллы ладонью. – Всего лишь безделушки.

– Они очень красивы.

– Да, наверное.

Она явно хотела, чтобы я побыстрее ушел. Что ж, люди не должны терпеть мое присутствие только потому, что я священник.

Кивнув Эш на прощание, я вышел из магазина и остановился, разглядывая вывески на соседних лавках. Мне нужно было купить хлеб, масло, возможно, кусок хорошего мяса…

Обернувшись на топот, я чудом успел отшатнуться и пропустить спешащих констеблей. Один из них, невысокий круглощекий мужчина, резко остановился и спросил:

– Вы священник?

– Да, сэр, но…

– Идите за мной! Нам нужны свидетели!

Мне ничего не оставалось: я бросился следом за констеблем, на ходу застегивая воротник пальто, чтобы холодный осенний ветер не выстудил легкие.

У входа в узкий переулок столпились люди. Женщины прикрывали рты ладонями, качали головами и перешептывались.

– Разойдитесь! Приказываю! Немедленно отойдите!

Худощавый высокий констебль стал распихивать зевак. Я понял: произошло что-то дурное.

– Не думал, что здесь столько народу, – пропыхтел мой круглощекий сопровождающий. – Простите, что заставил вас идти с нами, отец.

– Ничего. Если здесь, – я прочистил горло, – кто-то погиб, я могу…

– Черт возьми, это старик Бобби!.. – воскликнул кто-то.

Констебли поспешили на голос, я последовал за ними, хоть и понимал, что ничем не смогу помочь. На брусчатке распростерся человек. В полумраке переулка я не смог разглядеть его лица, потому приблизился и тут же перекрестился: из-под приоткрытых век проглядывала белизна затянутых посмертной пеленой глаз, под головой растеклась лужа темной крови.

– Бобби Бишоп, – сказал круглощекий констебль. – Трубочист.

– Должно быть, он сорвался, – сокрушенно покачал головой второй констебль. – Проклятье… Луиза сойдет с ума от горя.

Я разглядывал несчастного трубочиста с жалостью. Судя по всему, у него была семья, которой вскоре придется надеть траур.

– Мне очень жаль, – тихо сказал я.

– Проклятье… – повторил высокий констебль. – Разгони зевак, Гард, я пока прикрою беднягу.

Я отошел в сторону и замер, прирос к месту. Видеть покойников мне доводилось множество раз, но они всегда были чисто вымыты, причесаны, одеты в свои лучшие одежды и лежали в гробах. Сейчас же предо мной предстал уродливый лик смерти – не приукрашенный, не надушенный, а кровавый и грязный. Ужасающий.

– Прошу прощения, отец. – Гард неловко мялся, стоя передо мной. – Мне правда жаль, что вам пришлось увидеть это.

– Думаю, мы с мистером Бишопом увиделись бы, рано или поздно. На его похоронах, – уныло откликнулся я, оглушенный произошедшим. – Кажется, вы хорошо его знали.

– Его все знали. Здесь, в Нейквилле, мы знаем каждую собаку. И о том, что вы приехали, тоже ходили слухи. – Гард снял форменную фуражку и промокнул вспотевший лоб платком. – Еще раз прошу прощения.

– Благослови вас Бог, – едва слышно попрощался я и поспешил покинуть переулок.

Казалось, запах крови преследовал меня. Пересекая рыночную площадь, я думал лишь о том, как вернусь домой и смою зловоние смерти. Отчего-то тошнило. Пальцы дрожали.

Сорвался. Просто не удержался на крыше. Какая нелепая смерть.

Когда за спиной остались и последние дома, и каменная арка, меня уже трясло. Сорвавшись на бег, я помчался в сторону своей калитки, напуганный неизвестно чем. В шорохе листьев мне чудились шаги, в вое ветра – стоны. Чей-то взгляд жег спину, но я не оборачивался, не мог обернуться, потому что знал: если я увижу это, то…

Из кустов на дорогу выбежала кошка. Я едва не налетел на нее, но вовремя остановился. В золотых глазах читалась укоризна.

– Боже, это ты!.. – Подхватив кошку на руки, я спрятал лицо в пушистой шерсти и рассмеялся от облегчения. Сердце забилось медленнее, зубы перестали стучать. – Я едва не обезумел от ужаса. Ты уверена, что хочешь жить под одной крышей с трусом?

Кошка не ответила. И слава Господу!

– Пойдем домой. Но боюсь, что мне нечем тебя покормить.

Заметив у калитки человека, я подумал было, что нашелся хозяин кошки, но, приблизившись, узнал отца Паскаля.

– Подумал, что вы наверняка не знаете, где раздобыть еды, – сказал он, когда я подошел ближе. В руках он держал большой бумажный пакет. – Вижу, вы нашли компанию, отец Уэйн.

– Вы наш спаситель, – выдохнул я. – Кошка прибилась ко мне утром, я думал, она домашняя, но…

– Если кто-то потерял ее, об этом скоро будет знать весь город, – заверил меня отец Паскаль. – Что вы думаете о пудинге с почками?

– Думаю, что не умею его готовить, – признался я.

– В таком случае вам очень повезло, потому что я настоящий мастер в этом деле. Позволите похозяйничать на вашей кухне?

– С удовольствием! – Я распахнул калитку. – Входите.

Было неловко сидеть без дела, но отец Паскаль не подпустил меня к готовке. Пришлось переодеться и отвлечь себя завариванием травяного сбора, который продала мне Эш.

– Да что вы? Бедная Луиза.

Я успел рассказать отцу Паскалю о случившемся с трубочистом, и лицо его потемнело от горя.

– Чета Бишоп… Я знаю их с тех пор, как они переехали сюда. Прекрасные люди. Должно быть, завтра Луиза придет договариваться о похоронах.

– Я знаю, что у Господа свои планы на каждого из нас, но смерть этого бедняги шокировала меня, – признался я. – Не могу поверить, что жизнь может так легко оборваться.

– Потому что вы молоды, отец Уэйн. В вашем возрасте не пристало думать о смерти, поэтому гибель Бобби так вас напугала. За несколько дней до вашего приезда погиб кровельщик, – вдруг добавил отец Паскаль. – Молодой, сильный юноша. Констебли решили, что он тоже просто сорвался с крыши.

– Вы говорите так, будто не согласны с ними, – заметил я, обернувшись.

Отложив нож, отец Паскаль повернулся ко мне, скрестил руки на груди, взгляд его льдисто-голубых глаз вновь стал пронзительно острым.

– Странные совпадения, – наконец сказал он. – Здоровые, полные сил мужчины просто падают с крыш, как переспевшие яблоки с веток. Это кажется мне… неестественным.

Он смотрел на меня так, словно ждал чего-то, но мне нечего было сказать. Я лишь пожал плечами и потянулся за чашками, надеясь, что мое молчание достаточно красноречиво.

– Год назад, перед смертью лорда Томеску, в Нейквилле тоже погибло несколько человек, – настойчиво продолжил беседу о мертвецах отец Паскаль.

– Думаете, между этими смертями есть связь? Тогда вам лучше обратиться к констеблям, я ничего не смыслю в подобных делах. Но, если говорить откровенно, не вижу ничего странного в том, что трубочист и кровельщик сорвались с высоты. Это опасная работа.

Отец Паскаль кивнул и наконец вернулся к готовке. Выдохнув, я налил ароматный отвар в чашки и сел за стол. От разговоров о смерти меня охватывала оторопь.

– И все же мне кажется, – неожиданно заговорил отец Паскаль, – что все это неспроста.

«Неужели он стал таким мнительным из-за возраста?» – подумал я, а вслух спросил:

– А что констебли?

– Называют это несчастными случаями и продолжают отсиживаться в булочной миссис Эйрл.

– Они показались мне надежными людьми.

– А я и не говорю, что они ненадежные люди, отец Уэйн. – Отец Паскаль снова повернулся и посмотрел мне в глаза. – Но бывают вещи, которые сложно назвать очевидными.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Пахнет ромашкой. Это сбор миссис Питерс?

Больше к разговору о странных смертях отец Паскаль не возвращался, и я был рад этому. Руки все еще подрагивали от пережитого мною шока, и даже уютный свет газовых рожков и тепло дома не помогали успокоиться.

– Вы думали о тексте воскресной проповеди? – спросил отец Паскаль, когда исходящие паром тарелки уже стояли перед нами.

– Еще не успел, – честно ответил я. – Но у меня есть пара идей.

– Вы всегда можете обратиться ко мне. В конце концов, вас отправили сюда именно за этим.

– Благодарю вас, отец Паскаль. Я очень рад, что вы…

– …оказались не старым упертым бараном, да, я помню.

Он тихо рассмеялся, а я лишь вяло улыбнулся и взял вилку.

Пудинг удался. Казалось, я не смогу проглотить ни кусочка, но тающие во рту почки убедили меня в обратном.

– Очень вкусно!

– Если снова окажетесь без еды, приходите ко мне. Мой дом неподалеку от рыночной площади. Нечем дышать, я открою окно?

– Это все газовые рожки. – Я поспешно кивнул.

– В больших городах электричество теснит газ, – сказал отец Паскаль, вернувшись за стол. – Возможно, скоро оно появится и в Нейквилле.

– А здесь всегда так темно? – Я посмотрел в окно, за которым сгущались ранние сумерки.

– Примерно раз в год погода сходит с ума и мы не видим солнца несколько месяцев – лишь его бледную тень.

– Как необычно…

– В Нейквилле много всего необычного.

То, каким тоном отец Паскаль произнес это, заставило меня насторожиться.

– Я должен что-то знать? – прямо спросил я, пытливо глядя на него.

– Еще не время, – неожиданно серьезно ответил отец Паскаль и резко поднялся на ноги. – Мне пора. Думаю, безутешная родня бедняги Бобби уже отправила кого-то ко мне, чтобы договориться о похоронах. И, Аллан, кое-какие продукты еще остались в пакете – займитесь ими, чтобы они не испортились.

Мы попрощались, я проводил отца Паскаля до калитки и долго смотрел вслед удалявшейся фигуре. На душе отчего-то было прескверно, съеденный пудинг превратился в тяжелый ком и камнем лежал в желудке. Меня опять затошнило.

Вернувшись в дом, я запер дверь и замер, прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь шипением газовых ламп. И вдруг…

Шаги!

Кто-то медленно крался по коридору второго этажа прямо над моей головой.

«Боже, Аллан, что с тобой происходит?» – раздраженно подумал я.

– Кто здесь?

Никто не откликнулся. Этого следовало ожидать. Дом на отшибе, единственные мои соседи – покойники на церковном кладбище, и я скорее поверил бы в то, что кто-то из них восстал и явился по мою душу, нежели в то, что сюда успел проникнуть вор.

Однако отец учил меня быть осторожным.

Скользнув в гостиную, я схватил кочергу, стоявшую у камина, и медленно двинулся к лестнице. Силен в драках я никогда не был и в том, что любой вор с легкостью отнимет у меня оружие, не сомневался, но с кочергой все же чувствовал себя увереннее.

Остановившись у лестницы, я прислушался. Шаги на втором этаже тоже затихли, словно незваный гость издевался надо мной и повторял каждое мое движение.

– Спрошу еще раз: кто здесь?

Не дождавшись ответа, я взошел на первую ступеньку. Ладони вспотели, сердце билось громко и яростно, щеки горели от прилившей к ним крови. С каждым шагом дышать становилось все сложнее, и, когда из полумрака второго этажа вынырнула кошка, я отпрянул и едва не потерял равновесие.

– Ты!..

Мне стоило большого труда не выругаться. Справившись с собой, я прислонил кочергу к стене, подхватил кошку на руки и прошипел:

– Я ведь мог ударить тебя! Не смей меня пугать, богом прошу, я ведь не желаю тебе зла!

Не уверен, что кошка поняла меня: она лениво прикрыла глаза и зевнула.

Мы вместе вернулись в гостиную, я усадил пушистую компаньонку на диван, а сам разжег камин, чтобы огонь рассеял мои глупые страхи. Наугад достав книгу из шкафа, я уселся в кресло и начал читать, но навязчивые мысли не позволяли сосредоточиться. Странные слова отца Паскаля, распростертое на брусчатке тело, грядущая проповедь…

Смирившись с тем, что почитать не удастся, я просто откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Спустя мгновение на колени запрыгнула кошка: она долго вертелась на месте, мяла ткань брюк большими лапами и только после этого уютно свернулась, прикрыв морду хвостом.

Кажется, я задремал.

Глава 3

Должно быть, отец Паскаль понял, насколько меня потрясла смерть незнакомого трубочиста: похоронами он занялся сам. Меня же отправил помогать сестре Лидии в саду, что, в общем-то, не имело отношения к обязанностям священника, но я не посмел отказаться. Все равно я скверно себя чувствовал.

Сестра Лидия увела меня к склепам, вручила пару толстых перчаток и велела избавиться от засохших лоз, опутавших все вокруг. Занятие оказалось умиротворяющим: тяжелые мысли оставили меня, осенняя прохлада взбодрила, и к моменту, когда один из склепов удалось полностью освободить, я воспрянул духом и повеселел.

– Давно вы служите здесь? – спросил я.

– Давно.

Назвать сестру Лидию разговорчивой было сложно, но я предпринял еще одну попытку завести беседу:

– Церковный сад прекрасен. Кто научил вас выращивать столь прихотливые растения?

– Господь, должно быть.

Еще несколько часов мы работали в молчании. Сестра Лидия кряхтела, присаживаясь, и я решил было предложить ей отдохнуть, но слова так и не сорвались с губ: одинокая фигура, замершая у одного из склепов, привлекла мое внимание.

– Я оставлю вас.

На ходу снимая перчатки, я направился к склепу и вскоре узнал скорбящую: ею оказалась дочь леди Эммы, юная Мари. Она заметила меня и запахнула черное пальто. Светлые волосы разметал ветер, лицо покраснело не то от слез, не то от холода.

– Мари, верно? – уточнил я, делая вид, что не запомнил ее имени. – С вами все в порядке?

– Отец Уэйн. – Ее голос был блеклым, бесцветным. – Если вас интересует, собираюсь ли я лишаться чувств от горя, то нет, не собираюсь.

– Здесь покоится ваш отец?

Я встал рядом с девушкой и коснулся нательного креста. Над входом в ухоженный склеп висела табличка с единственным выбитым словом: «Томеску».

– Надеюсь, – неопределенно ответила Мари.

Ответ показался мне странным, но я не подал виду.

– Как давно он…

– Год назад. Ровно год назад.

Возможно, то была игра моего воображения, но во взгляде Мари, устремленном на дверь склепа, я видел не скорбь, а гнев, словно хрупкая девушка собиралась бросить вызов Господу и заставить Его отвечать за смерть отца.

– Вы все еще носите траур, – тихо заметил я.

– Вся наша семья.

– Невосполнимая утрата, мне очень…

– Довольно, отец Уэйн, – прервала меня Мари. – Вы не знали моего отца и не можете…

Она замолчала, но обвинение повисло в воздухе, смешавшись с удушливым запахом роз. Кулаки Мари сжались, а плечи мелко задрожали. От гнева? От сдерживаемых слез?

– Простите, – сквозь зубы сказала она.

– Я не стану держать на вас обиду.

– Да, вы ведь все понимаете.

Слова ее были наполнены ядом, но я предпочел это проигнорировать. Горе меняет людей. Я действительно не собирался обижаться или злиться на девушку, потерявшую любимого отца, наоборот, сквозившая в ее интонациях боль заставила меня задуматься о том, что почувствовал бы я, узнав о смерти кого-то из близких.

– Вы исповедовались? – тихо спросил я.

– А в этом есть смысл? – Мари взглянула на меня, тонкая светлая бровь издевательски изогнулась. – Что бы вы мне сказали, отец Уэйн? Что все наладится? Что Господь забирает лучших? Что у Него есть план на каждого из нас?

Она повернулась на каблуках и сделала шаг вперед, заставляя меня отступить.

– А что, если я скажу вам, что смерть моего отца – вовсе не план Господа? Что его вырвали из нашей жизни насильно, вероломно, вопреки тому, что он должен был жить долго и счастливо?

– Вы думаете, что его убили? – прямо спросил я, стараясь не выдавать волнения.

– Вы зря приехали сюда, отец Уэйн, – бросила Мари. – Это место проклято, как и вся моя семья.

– Уверен, все не так…

Мари рассмеялась.

– Ну конечно, пока вы лицом к лицу не столкнетесь со злом, что распростерло крылья над Нейквиллом, вы мне не поверите. Но скоро вы поймете.

– Скажите прямо, – потребовал я. – Клянусь, что сохраню ваши слова в тайне.

Задумчиво взглянув на меня, Мари прищурилась, будто пытаясь рассмотреть во мне что-то неочевидное, что-то спрятанное глубоко под кожей.

– Зло способно принимать причудливые формы, отец Уэйн, – наконец сказала она. – Не позволяйте ему одурачить себя.

И она ушла, оставив меня стоять у склепа подобно истукану.

Душа моя болела, и я не мог понять, чем вызвана эта боль: глубоким сочувствием утрате или мыслями о том, что Мари нездорова. Имел ли я право рассказать о своих догадках ее матери или отцу Паскалю? Прислушаются ли они ко мне?

– Оставьте ее в покое.

Вздрогнув, я обернулся и увидел сестру Лидию, сжимавшую в руках корзину со срезанными лозами. Ее взгляд был удивительно ясен, выражение старческой усталости исчезло с лица.

– Прошу прощения?..

– Не пытайтесь облегчить страдания Мари, отец Уэйн, – повторила сестра Лидия. – Есть вещи, понять которые каждый должен самостоятельно.

Спустя мгновение она уже брела в сторону церкви, а я смотрел ей вслед, силясь понять, что она имела в виду. Не могли же все жители города сойти с ума?

Предрассудки, решил я. Наверняка о самом богатом семействе Нейквилла ходит множество слухов и сплетен и жители с удовольствием смакуют их, передавая из уст в уста.

Собравшись с духом, я последовал за сестрой Лидией.

«Глупости, – мысленно повторял я, – все это просто городские байки. В таком месте, как Нейквилл, жителям ничего не остается, кроме как судачить о соседях».

Сжав нательный крест в ладони, я прибавил шагу.

Хористы начали распеваться. Сухой старик сидел за органом и, кажется, молился, прикрыв глаза. Прихожане болтали друг с другом, занимали места на скамьях, а я наблюдал за ними, взволнованно переминаясь с ноги на ногу. Текст проповеди жег карман. Мне казалось, что я не готов, что отец Паскаль ошибся, доверив мне столь важное дело. Моя вера в себя таяла с каждым мгновением.

Решив, что свежий воздух поможет собраться, я вышел на улицу и отошел в сторону от входа в церковь. День выдался пасмурный, серый, тяжелые тучи затянули небо. Безрадостный пейзаж!

Я снова пробежался взглядом по ровным строчкам, написанным позавчера. Память никогда меня не подводила, но я знал – перед паствой я вмиг забуду все, что написал, и с позором провалюсь.

– Вы дрожите.

На мои плечи легло тяжелое пальто, я вздрогнул и обернулся.

Рядом стоял человек, внешность которого настолько поразила меня, что я забыл родной язык и лишь шевелил губами, силясь что-то сказать.

Карие смешливые глаза. Изогнутый в улыбке рот, прямой длинный нос… И удивительное смешение оттенков: на чуть смуглой коже светлели пятна разных форм, создавая иллюзию того, что молодого мужчину сшили, словно лоскутное одеяло. Большое белое пятно занимало часть лба, и волосы над ним – только подумайте! – росли тоже белые!

– П-прошу прощения, – пробормотал я, силясь отвести взгляд от незнакомца.

– О, глазейте сколько угодно, я уже привык, – отмахнулся тот, и я заметил, что ладони мужчины тоже покрыты пятнами. – И не бойтесь, это не заразно, я узнавал. Хотя некоторые доктора считали, что у меня проказа… Хорошо, что они ошибались, правда?

Тон незнакомца был насмешливым, а глаза лучились добротой, но его кожа… Клянусь, мне никогда не доводилось видеть таких необычных созданий!

– Это болезнь? – только и сумел спросить я, поправ все правила приличия.

– Должно быть. Никто не дал мне внятного ответа, но я удовлетворился тем, что это не передается. И вы все еще дрожите.

Сам незнакомец остался в белой рубашке с епископскими рукавами и черном жилете, но холод, похоже, совсем его не беспокоил.

– Это от волнения, – признался я. – Сегодня моя первая проповедь.

– О, не стоит волноваться. Если вы лишитесь чувств, я смогу помочь. – Незнакомец расправил плечи и протянул мне руку. – Александр Томеску, доктор.

Силясь скрыть удивление, я сжал его прохладную ладонь и ответил:

– Аллан Уэйн Тиррелл, священник.

– Вы так внимательно разглядываете меня, – заметил Александр. – Вас беспокоят мои пятна или…

– Пытаюсь понять, кем вы приходитесь леди Эмме, – признался я.

– Деверем. Я брат ее покойного мужа.

– Вы так молоды…

– Ах это. – Александр хмыкнул. – Мой отец отличался бычьим здоровьем, а его жены всегда были намного моложе. Я удовлетворил ваше любопытство?

– Прошу прощения. – Я стушевался.

– Вам не за что извиняться, я тоже от природы любопытен. – Александр вдруг подался вперед и втянул воздух рядом с моим ухом. – Ах, какой чудесный аромат! Вы пропитаны запахами церкви.

Я не знал, что ответить, стоял столбом и глазел на нового знакомого, пытаясь выдавить из себя хоть что-то.

– Сегодня в поместье Томеску званый ужин. Эмма уже пригласила вас? – неожиданно деловито спросил Александр.

– Боюсь, что нет.

– В таком случае я сделаю это за нее. И не забудем про отца Паскаля, он ведь в добром здравии? Отлично, вижу, вы согласны. Чудно! Пойду, Эмма наверняка сходит с ума от беспокойства. Пальто вернете позже, отец Уэйн.