Похоже, я попала 2
Она посмотрела на меня с такой материнской нежностью и болью, что у меня к горлу подкатил ком.
– Я видела, как растёт её сила. Это не ручеёк, который можно направить в нужное русло. Это – горная река после ливня. Она сносит всё на своём пути. И если не построить для неё правильное русло, она выйдет из берегов и затопит всё вокруг. И в первую очередь – саму себя.
– Василиса права, – продолжила Аглая, и её голос обрёл силу. – Ей нужен не тот, кто научит её новым заклинаниям. Ей нужен тот, кто научит её слушать саму себя. Свою душу, свою кровь. Иначе эта сила её просто сожжёт изнутри.
В лавке снова повисла тишина. Аргументы Аглаи были просты и понятны. Даже Фёдор, казалось, немного сник, его гнев уступил место растерянности.
Я подняла голову. Я вспомнила испуганные глаза соседей. Вспомнила крик мельника Григория: «Лучше бы ты сюда не приходила!». Вспомнила свой собственный ужас, когда моя рука превратила в пыль несокрушимого Воеводу. Я была для них не спасительницей. Я была бомбой, которая могла взорваться в любой момент. И они это чувствовали.
– Я поеду, – сказала я, и мой голос прозвучал на удивление твёрдо.
Фёдор вздрогнул, будто его ударили. Дмитрий замер, и на его лице отразилось такое искреннее, такое неподдельное разочарование, что мне стало его до слёз жаль.
– Ната, нет… – прошептал Фёдор, делая шаг ко мне.
– Да, Федя, – я посмотрела ему прямо в глаза, и в моём взгляде была вся моя боль и вся моя любовь к нему. – Я должна. Не ради себя. Ради вас.
Я обвела взглядом их растерянные, любимые лица.
– Вы не понимаете. Я не убегаю. Я ухожу, чтобы однажды вернуться. Вернуться не ходячей катастрофой, которая сеет вокруг себя страх, а настоящей Хранительницей. Той, что сможет защитить вас не только от железных тварей, но и от самих себя. Той, чьей силы не будут бояться. Я должна научиться управлять этой грозой, что бушует во мне. Иначе она уничтожит всё, что я так отчаянно пытаюсь сберечь.
Я подошла к Фёдору и коснулась его щеки.
– Дождись меня, – прошептала я. – Пожалуйста.
Потом я повернулась к Дмитрию.
– И ты. Присмотри за ними. За всеми. Твоя голова сейчас нужнее как никогда.
Я сделала шаг назад, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Это было самое трудное решение в моей жизни. Оставить свой дом, свою любовь, своих друзей. Но я знала, что оно – единственно правильное.
«Ну вот, опять в дорогу, – обречённо вздохнул у меня в голове Шишок. – Только-только наладили поставки пирогов, только-только подружился с котом старосты… И снова в путь! Хозяйка, а на юге, говорят, тепло? И пальмы растут? А на пальмах кокосы? А кокосы – это же почти орехи! Только большие! Очень большие! Так, я передумал! Я согласен! На юг так на юг! Навстречу новым гастрономическим открытиям! Вперёд, хозяйка! Нас ждут великие дела! И, я надеюсь, очень большие кокосы!»
* * *Рассвет нехотя потягивался, размазывая по небу акварельные пятна серого и ещё раз серого. Городок Вересково сладко спал под тоненьким одеялом первого снега, который так аппетитно лежал на крышах, словно кто-то щедро посыпал всё сахарной пудрой. Я бы сейчас не отказалась от настоящего пирога с такой пудрой. Вокруг стояла такая оглушительная тишина, что, казалось, я слышу тихий шорох каждой отдельной снежинки, приземляющейся на землю. Даже петухи, эти пернатые тираны и ходячие будильники, сегодня устроили себе выходной.
Я куталась в старенький дорожный плащ на крыльце, чувствуя себя героиней какой-то не очень весёлой истории. Тяжёлая сумка, которую я с вечера набила вещами, больно впивалась в плечо. Моя наставница Аглая, провожая меня, сказала, что положит «немного еды в дорогу». Кажется, под «немного» она подразумевала стратегический запас на случай осады. Там были солёные огурцы, три головки сыра, каравай хлеба, вяленое мясо и ещё куча всего. Помимо съестного, в сумке бряцали склянки с зельями и лежал увесистый том в кожаном переплёте, который Аглая велела беречь как зеницу ока. Наше прощание было почти безмолвным. Она сгребла меня в охапку так, что у меня хрустнули рёбра, а потом сунула за пазуху горячий, пахнущий капустой и домом пирожок. «Возвращайся, дитя», – только и прошептала она.
– Хозяюшка, а может, ну его? – запищал в моём кармане донельзя жалобный голосок Шишка. – Ты на погоду смотрела? Это же форменное безобразие! И завтрака, между прочим, не было! Где мой утренний фундук в меду? Где моя тёплая перина из овечьей шерсти? Это жестокое обращение с фамильярами! Давай никуда не пойдём, а? Притворись больной! Скажи, что у тебя лапки болят! Или совесть проснулась! Мир большой, пусть его кто-нибудь другой спасает. А мы лучше снежки лепить будем! Вон, смотри, кот рыжий идёт, давай в него запустим! Он на меня вчера шипел, негодяй!
– Слишком поздно, Шишок, – пробормотала я, посильнее запахивая плащ. – Обратной дороги нет.
Стоило мне поднять ногу, чтобы сделать первый шаг навстречу приключениям, как из утренней дымки, будто сошедший с обложки столичного журнала мод, вынырнул Дмитрий. Один, без своей обычной свиты из хмурых наёмников, что само по себе было событием. На его плечах лежал роскошный плащ, подбитый чёрным соболиным мехом, но сам он выглядел так, словно всю ночь не спал, а считал ворон.
– Я так и знал, что ты решишь уйти, не попрощавшись, – произнёс он без тени своей обычной ехидной усмешки. – Какая же ты упрямая.
Он подошёл совсем близко и протянул мне тяжёлый кожаный кошель, который соблазнительно звякнул.
– Возьми. В дороге всё пригодится.
– Мне не нужна твоя помощь, – гордо начала я, но он даже слушать не стал, просто вложил кошель мне в ладонь.
– Нужна, Ната, – отрезал он. – Деньги – это свобода и безопасность. Не собираешься же ты ночевать в лесу под ёлкой. Считай это инвестицией в твой рискованный проект по спасению мира.
Не дав мне и слова вставить, он всучил мне ещё и аккуратно сложенный лист пергамента.
– А это карта. Я отметил все приличные таверны по пути, где у меня есть свои люди. Скажешь трактирщику пароль – «Северный ветер дует на юг» – и получишь лучшую комнату, горячую ванну и ужин. И никто не будет задавать лишних вопросов.
Я смотрела на него, на деньги, на карту – всё такое практичное, продуманное, донельзя в его стиле – и просто не знала, что сказать. Часть меня хотела швырнуть это ему в лицо, но другая, более разумная часть, шептала, что горячая ванна – это очень весомый аргумент.
– Спасибо, Дима. Я…
– Просто вернись живой, – резко перебил он, и в его глазах промелькнула такая неприкрытая тоска, что моё сердце сделало кульбит. – Вернись, ты меня поняла? А то мне будет скучно и некем командовать…
Он круто развернулся и зашагал прочь, растворяясь в тумане так же быстро, как и появился.
Не успела я растолкать его щедрые дары по карманам, как с другой стороны дома показалась ещё одна фигура. Фёдор. Он шёл медленно, тяжело ступая своими огромными сапогами, и бережно нёс в руках какой-то большой свёрток. Он подошёл и молча встал передо мной – огромный, как медведь, и такой родной, что у меня защипало в носу.
– Холодно, – наконец хрипло произнёс он, и это было самое длинное предложение, которое я слышала от него за последнюю неделю.
Он развернул свёрток, и я ахнула. Это был плащ. Невероятный! Длинный, до самых пят, из густой волчьей шкуры, с огромным капюшоном, который изнутри был подбит мягчайшим белым мехом.
– Я… это… сам, – густо покраснев, пробормотал он. – По вечерам шил. Чтобы ты… ну… не замёрзла.
Он бережно накинул плащ мне на плечи, и я буквально утонула в нём. Утонула в его невероятном тепле, в знакомом запахе костра, смолы, леса и самого Феди. Плащ был таким огромным, тяжёлым и надёжным, как его объятия.
«Ого! – тут же раздался в голове восторженный писк Шишка, который уже деловито переполз из моего старого кармана в новый, меховой. – Вот это я понимаю, апартаменты класса люкс! Мягко, тепло, просторно! Пять звёзд! Можно даже вторую комнату сделать!»
– Спасибо, Федя, – прошептала я, поднимая на него глаза.
Он ничего не ответил, только протянул свою огромную ладонь и очень осторожно, двумя пальцами, коснулся маленькой деревянной птички, висевшей у меня на шее. Его подарок.
– Он защитит. А я… я буду ждать. – Он на миг замолчал, подбирая слова, а потом добавил совсем тихо: – Ты только пообещай, что вернёшься.
– Обещаю, – твёрдо сказала я, глядя ему в глаза.
Он коротко кивнул, так же резко, как и Дмитрий, развернулся и почти бегом скрылся за углом дома.
И вот я осталась одна. Стою посреди пустой улицы, одетая в два плаща, с сумкой, полной еды, кошельком денег и картой проверенных таверн. Два прощания. Два обещания. И два совершенно разных мужчины, которые остались меня ждать.
Я поглубже натянула тёплый волчий капюшон, пряча лицо от холодного ветра и глупых слёз, которые всё-таки покатились по щекам. И сделала свой первый шаг.
«Ну вот, совсем другое дело, – деловито пропыхтел Шишок у меня в кармане, уютно сворачиваясь в клубок на мягком меху. – Теперь мы полностью укомплектованы. Можно и мир спасать. Плащ, конечно, шикарный. Правда, карман для орехов всего один. Серьёзная конструктивная недоработка. Ну ничего, по дороге прогрызу ещё парочку, делов-то. Сделаем перепланировку».
Глава 6
Рассвет лениво потягивался за горизонтом, нехотя разгоняя ночную тьму и подсвечивая пухлые серые тучи. Я, наряженная в 2 свитера, штаны с начёсом и Федин плащ, из-за чего стала похожа на шагающий кочан капусты, на цыпочках выбралась за калитку. Городок Вересково сладко посапывала в унисон. Ночью прошёл свежий снежок, и теперь всё вокруг выглядело как на картинке в детской сказке. Он заботливо укрыл все следы недавнего сражения: и страшные чёрные провалы на месте сгоревших домов, и уродливые шрамы от телег на земле, и даже ту кошмарную гору ржавого металлолома за околицей. Всё это теперь превратилось в милые, почти уютные сугробы. Воцарилась такая звенящая тишина, что, казалось, я слышала, как каждая отдельная снежинка с невесомым «пуньк» опускается мне на капюшон.
Я сделала несколько шагов по хрустящему, нетронутому снегу и зачем-то обернулась. В серой предрассветной дымке тонули знакомые крыши. Там, в тёплых постелях, спали люди, ставшие мне за последнее время почти родными. Наставница Аглая, наверное, уже проснулась и возится у печи, заваривая свой фирменный травяной чай, от которого сразу становилось тепло на душе. Староста Степан, который раньше при виде меня отвешивал поклоны до земли, а теперь, пыхтя и краснея до кончиков ушей, всё норовил скрыться из виду. И, конечно же, они… Фёдор, который, я была уверена на все сто, не спит. Наверняка сидит на крыльце, укутавшись в плащ, и сверлит взглядом темноту, мысленно меня провожая. И Дмитрий… ну, а Дмитрий, скорее всего, уже вовсю мчится в свою далёкую столицу, увозя с собой… ну, какие-то свои важные столичные мысли. В горле неприятно заскребло, и я поспешно отвернулась, чтобы не разреветься прямо здесь.
– Хозяйка, ты чего столбом встала? – раздался из-под моего нового плаща обиженный, писклявый голосок. – Ноги к земле примёрзли? Или совесть проснулась? Я так и знал! Говорил же, давай останемся! Там тепло, там уютно, там Аглая вчерашние пироги на завтрак разогревает! С капустой! Горяченькие! А тут что? Только холодный снег в лицо и абсолютно никаких перспектив на обед!
Кажется, Шишок наконец-то смирился с нашим уходом и теперь активно обустраивал себе гнездо в глубоком кармане моего плаща.
– Зато не дует, – пробурчал он уже более миролюбиво, активно ворочаясь и шурша. – И карман что надо! Прямо царские хоромы! Правда, от подарка Фёдора псиной несёт так, что глаза режет, но ничего, выветрится со временем. Главное – тепло и просторно!
Я невольно фыркнула. Его ворчание – лучшее лекарство от любой грусти. Я поглубже натянула капюшон, пряча нос от кусачего ветерка, и решительно зашагала прочь от города.
И чем дальше я уходила, тем отчётливее понимала, что в горле у меня першит не от подступающих слёз. Это было что-то совсем другое. Что-то лёгкое, щекотное, похожее на пузырьки в лимонаде. Свобода! Вот как это называется!
Я вдруг осознала, до чего же сильно я устала. Устала от этих постоянных взглядов, в которых, как в коктейле, смешивались страх, надежда и обожание. Устала быть для всех то могучей ведьмой, то великой спасительницей, то просто ходячим чудом, от которого непонятно, чего ждать в следующую минуту. Устала от удушающей заботы моих двух защитников, которые так старательно меня оберегали, что незаметно выстроили вокруг меня невидимую клетку из своей любви и тревоги.
Там, в Вересково, я была Героиней с большой буквы «Г» с страшной ведьмой, по совместительству. А здесь, на пустынной заснеженной дороге, я снова была просто Наташей. Обычной девчонкой, которая немного заблудилась и теперь отчаянно ищет дорогу домой. И от этой простой мысли стало так легко и весело, что захотелось разбежаться и сделать колесо прямо в ближайший пушистый сугроб.
Лес, который раньше казался мне чужим и полным опасностей, теперь будто приветливо махал мне ветками. Огромные еловые лапы, укрытые снежными шапками, дружелюбно кивали, а ветер не выл тоскливо, а весело шептал на ухо какие-то свои лесные сплетни. Я шла, и тяжёлый груз ответственности, который давил на меня все эти месяцы, словно таял в морозном воздухе, превращаясь в пар.
– Ну что, хозяйка, курс определён? – Шишок, кажется, тоже уловил перемену в моём настроении. Он с любопытством высунул свой нос-пуговку из кармана и попытался поймать ртом снежинку. – На юг? Я в одной умной книжке читал, там так хорошо! Там тепло, бананы сами на деревьях растут, а глупые жирные птицы додо сами в руки прыгают! А ещё там море! А в море – устрицы! Ты хоть знаешь, что такое устрицы? Это как орехи, только в домике! И их не надо грызть, представляешь? Открываешь, а она сама тебе в рот – прыг!
Я не выдержала и расхохоталась во весь голос.
– На юг, Шишок. Точно на юг! Навстречу приключениям и устрицам.
Я посмотрела вперёд. Белая, чистая дорога змейкой убегала вдаль. Я понятия не имела, что ждёт меня за следующим поворотом. Но впервые за очень долгое время мне было совсем не страшно. Наоборот, мне было ужасно, до дрожи в коленках, любопытно.
Путь на юг начинался. И я была к нему готова. Ну, почти. Для начала нужно было срочно найти, где позавтракать. А то приключения – это, конечно, хорошо, но голодный желудок – это не шутки. Особенно когда твой фамильяр всю дорогу будет ныть про пироги.
* * *Мы весело шлёпали по грязи, направляясь строго на юг, уже столько времени, что я сбилась со счёта. Белый и пушистый снег, который так радовал глаз в Вересково, куда-то испарился, оставив после себя только хмурое небо и дороги, превратившиеся в сплошную коричневую кашу. Лес тоже решил сменить имидж. Вместо стройных сосен и кудрявых берёзок, которые напоминали о летних деньках, нас теперь провожали взглядами скрюченные, словно от радикулита, деревья. Они были с ног до головы укутаны в седой мох, будто столетние старики в рваных шубах. Воздух стал густым и липким, и пах он совсем не свежей хвоей, а скорее заброшенным прудом и вселенской грустью.
– Хозяйка, а мы точно-точно на юг идём? – раздался писклявый голосок моего верного спутника. Он уже давно променял свой личный карман из дорогого меха на место поближе к моему телу, под плащом, где было теплее. – Что-то я не чувствую аромата спелых бананов и кокосового молока. Тут пахнет, как у дедушки в погребе, когда у него банка с огурцами взорвалась. И мокро! У меня все чешуйки уже раскисли и выглядят, как варёные макароны!
– Карта утверждает, что на юг, – пробурчала я, уже в тысячный раз разворачивая помятый пергамент, подарок от Дмитрия. – Значит, идём на юг. Наверное, это какой-то неправильный юг. Юг с сюрпризом, в виде болот.
И сюрпризов в виде болот становилось всё больше и больше. Вскоре наша широкая дорога превратилась в узенькую тропинку из скользких брёвен, которые, кажется, вот-вот развалятся. По обе стороны от этой тропки что-то аппетитно чавкало, булькало и вздыхало. Это была бурая, дурно пахнущая жижа. Из густого тумана, который висел в воздухе круглые сутки, доносились всякие подозрительные звуки: то какая-то птица закричит так, будто ей на хвост наступили, то на болоте лопнет огромный пузырь с неприличным хлюпаньем.
Только к вечеру, когда мы уже отчаялись увидеть что-то кроме тумана и грязи, впереди замаячили огоньки. Это оказалась деревня. Ну, если можно назвать деревней десяток кривых домишек, которые сбились в кучку на маленьком островке посреди этого бесконечного болота. Дома, будто испуганные цапли, стояли на высоких сваях, явно не желая знакомиться с местной жижей поближе. От всей этой картины, включая название деревни – Топь, – веяло такой тоской, что ноги сами просились развернуться и унести меня отсюда подальше.
– Ну и дыра, – со знанием дела протянул Шишок, высунув наружу только кончик носа. – Хозяйка, официально заявляю: это самое депрессивное место на свете. Даже в гостях у Кощея было как-то позитивнее. Там хотя бы паутина была сухая, винтажная. А тут сплошная сырость и плохое настроение. Давай лучше в лесу заночуем, а? Я даже готов к встрече с комарами, честное слово!
– В лесу комары устроят из нас шведский стол, а здесь есть хотя бы призрачный шанс на горячий ужин и сухую кровать, – возразила я, хотя самой было жутковато. – Потерпи, мой колючий друг. Утром сразу же сбежим.
Местные жители оказались точной копией своей деревни. Хмурые, тихие, с лицами цвета болотной грязи и абсолютно пустыми глазами. Они смотрели на нас долго и как-то нехорошо, но молчали. Казалось, они давно забыли все слова, кроме вздохов.
Единственное место, похожее на харчевню, – кривой сарай с гордой вывеской «Утопленник» – встретило нас таким букетом ароматов, что у Шишка снова отсырели чешуйки. Пахло кислой капустой, дешёвым табаком и почему-то дохлой рыбой. Внутри за столами, сколоченными из неструганых досок, сидели несколько мужиков. Они не пили, а скорее медитировали, уставившись в кружки с какой-то мутной жидкостью.
Я выбрала самый тёмный угол, заказала у хмурого хозяина миску рыбной похлёбки, от которой несло тиной, и постаралась слиться с обстановкой.
«Похлёбка? – заверещал у меня в голове Шишок. – Хозяйка, ты это серьёзно? Ты собираешься ЭТО есть? Да от одного её вида мой аппетит ушёл в отпуск на сто лет вперёд! Она на меня смотрит! Там плавает глаз! Настоящий рыбий глаз! Он подмигивает! Это не суп, это какой-то мутант!»
Я мысленно приказала ему замолчать, зажмурилась и с горем пополам отправила в рот первую ложку. Вкус был ещё хуже, чем запах.
И тут до меня донёсся шёпот. За соседним столом сидели два рыбака. Они говорили так тихо, что пришлось напрячься, чтобы хоть что-то разобрать.
– …снова, – шептал один, бородатый и крепкий. – Ночью. У Прохора утащили. Младшенькую, Анютку.
– Да что ж за проклятье-то, – ответил ему второй, худой и беззубый. – Третья за месяц. И опять – ни следа, ни скрипа. Будто и не было девочки.
Моя ложка замерла на полпути.
– Окно было закрыто, дверь на засове, – продолжал бородач. – Утром проснулись – а кровать пустая. Прохор чуть умом не тронулся. Всё болото вокруг излазил. Ничего. Как сквозь стену унесли.
– Болотник, – испуганно прошептал беззубый. – Его работа. Обиделся на нас за что-то. Детей к себе забирает. Жертву ему надо.
– Да какую жертву, остолоп, – зло зашипел первый. – Староста уже и барана ему топил, и мёд в болото выливал. Не помогает. Каждую неделю кто-то из деток исчезает. Скоро одни старики в деревне будут.
Я сидела и боялась дышать. Дети. Здесь пропадают дети. Прямо из своих кроватей.
«Хозяйка, ты слышала? – пропищал Шишок, и в его голосе не было ни грамма обычной весёлости, только ледяной ужас. – Детей воруют! Это же кошмар! Я требую немедленно эвакуироваться! Прямо сейчас! Пока нас тоже не украли! Я хоть и колючий, но вдруг я для болотника деликатес? В качестве десерта!»
Я отодвинула от себя миску с так и не съеденным супом-мутантом. Аппетит исчез окончательно. Я посмотрела на измученные лица людей за соседним столом. Я не могла просто встать и уйти, сделав вид, что ничего не слышала. Да, мой путь лежал на юг, к новым знаниям и приключениям. Но, кажется, сегодня моя дорога сделает небольшой крюк. Прямиком в это проклятое болото.
Глава 7
Таверна с жизнерадостным названием «Утопленник» оказалась именно таким местом, где хотелось утопиться, лишь бы не доедать местный деликатес – суп, в котором одиноко плавал чей-то очень удивленный рыбий глаз. Я лениво поковыряла ложкой в мутной жиже, но аппетита это, как ни странно, не прибавило. А тут еще, как назло, за соседним столиком два рыбака завели свою заунывную песню. Они шептались так громко, что не услышать их мог бы только глухой. Дети, мол, пропадают. А виноват во всем, конечно же, некий Болотник. Очень удобно, право слово. И вот эти взрослые, бородатые дядьки, вместо того чтобы взять вилы и пойти искать своих детей, таскают на болото подношения и дрожат от страха. Ну не цирк ли?
«Хозяйка, дорогая, мы же на юг собирались! К устрицам! – заверещал у меня в голове мой маленький спутник Шишок. Он так вжался в подкладку кармана, что, кажется, пытался слиться с ней на молекулярном уровне. – Ты слышала? Болотник! Это же как Водяной, только без чувства юмора и на вечной диете! А мы для него – ходячие консервы! Деликатес! Он нас схватит, утащит в свою мокрую квартиру и заставит слушать кваканье лягушек до конца времен! Я не подписывался на хоровое пение! Я хочу жареных орешков и спать в сухой кровати!»
Я решительно отодвинула миску. Все, с меня хватит. Аппетит и так был не очень, а после таких историй и вовсе сбежал в неизвестном направлении. Я огляделась: хмурый трактирщик, похожий на одного из гномов Белоснежки (того, что самый сердитый), понурые спины рыбаков, одинокая свечка, которая боролась с темнотой, но явно проигрывала. Да, можно было бы просто уйти. Бросить на стол пару монет, помахать ручкой и отправиться дальше, навстречу солнцу и теплому морю. Но что-то внутри меня взбунтовалось. Какая-то неправильность была во всей этой истории. Маленькая девочка, которая просто исчезла… Нет, так не пойдет.
– Нет, Шишок, – твердо сказала я, скорее самой себе, чем ему. – Придется задержаться.
– Что?! – пискнул он так, что у меня заложило уши. – Задержаться?! Ты предлагаешь нам стать главным блюдом на ужине у этого Болотника? Я объявляю протест! Забастовку! Я никуда не пойду! Мои чешуйки остаются здесь!
– Ну и ладно, – я пожала плечами и встала. – Можешь оставаться. Суп, кстати, почти остыл. Приятного аппетита.
Я швырнула на стол монетку, которая смачно шлепнулась в лужу чего-то липкого, и пошла к двери. Секундной паузы хватило, чтобы Шишок понял – я не шучу. С воплем, достойным раненого птеродактиля, он вылетел из кармана и, кубарем прокатившись по грязному полу, вцепился мне в сапог.
– Погоди! Я передумал! Не оставляй меня здесь одного! Тут пахнет сыростью и безысходностью! И суп невкусный!
На улице нас встретил туман. Такой густой, что казалось, его можно резать ножом и намазывать на хлеб. И тишина. Только где-то вдалеке болото неприлично громко чавкало, будто ужинало. Деревушка Топь, которая и днем-то не блистала красотой, теперь выглядела как заброшенная съемочная площадка для очень малобюджетного фильма ужасов. Домики на курьих ножках, то есть, на сваях, ежились и прятались друг за дружку в тумане, а тусклые огоньки в окнах подмигивали, словно сговорились нас напугать.
Я поплотнее закуталась в плащ и достала свой карманный навигатор – подарок от старого знакомого Водяного, гладкий речной камушек. Сейчас он был холодным, как сердце моей бывшей свекрови.
– Ну что, дружище, не подведи, – пробормотала я, зажимая его в руке. – Ищем эпицентр местного зла. Покажи, где тут главный хулиган прячется.
Я закрыла глаза, пытаясь думать не о приятном, вроде шума прибоя, а о пропавших детях и о липком страхе, который, казалось, можно было потрогать руками. Камень не сразу, но откликнулся. Сначала он просто потеплел, а потом лениво завибрировал, словно старый мобильник. А белая полоска на нем, обычно незаметная, загорелась недовольным красным огоньком. И указывала эта стрелка, конечно же, не в сторону уютной гостиницы, а в самую чащу, в сердце болот, где туман был таким плотным, что впору вешать топор.
– Прекрасно! – саркастически протянул Шишок, который уже перебрался ко мне на плечо и держался за воротник так, будто от этого зависела его жизнь. – Просто замечательно. Идем прямиком на званый ужин. Надеюсь, нас хотя бы подадут под каким-нибудь вкусным соусом. План – огонь. Надежный, как обещания политика.
Я шагнула на скользкую деревянную дорожку, которая вела вглубь этого сомнительного места. Под ногой что-то чавкнуло особенно мерзко. Из тумана кто-то ухнул.