Удел сироты

– Он, сэр.

– Как? – вопрос не соответствующий генеральскому званию, но замечание Орда сильно смутило меня.

– Президент подала в отставку, прежде чем истек ее срок. Это президент Льюис посылает вам свои приветствия.

– Отставку? – ни один Президент за последнее столетие не подавал в отставку. Наладонник техника, уставившись на нас, сверкал линзами. Корпус «Отважной Звезды» потрескивал.

– Многое изменилось, пока вы тут находились, сэр.

Не поверите, но у меня под шлемом волосы встали дыбом.

Глава четвертая.

Через два дня я и Говард бок о бок стояли на равнине, наблюдая за полетом «ОтважнойЗвезды». Но в этот раз она летела на орбиту… Сначала она на гидравлических стойках, под углом высунувшихся из ее брюха, поднялась вертикально. Потом скала у нас под ногами завибрировала, затряслась – это включились ракетные двигатели.

– Четырнадцатый полет, Джейсон, – прокричал Говард мне в ухо.

Опаснее всего первая сотня километров, которая отделяет поверхность планеты от низкой орбиты. Гравитация Ганимеда скорее напоминает гравитацию Луны, чем Земли, и, тем не менее, «Звезду» приходилось накачивать топливом до отказа. Это означало, что на каждом взлетающем корабле могло поместиться всего пятьдесят солдат. Когда семь месяцев назад они соскользнули вниз с орбиты, то летели, планируя, без двигателей и топливных баков. Тогда посадочный модуль такого же примерно размера нес четыре сотни солдат.

Пигалица и Уди отправились на орбиту первым же рейсом, вместе с теми, кто нуждался в медицинском уходе. Как командир я ожидал последнего рейса– пятнадцатого полета, чтобы сняться с этой скалы. Говард, Брамби и полдюжины личного состава, сидели, сгорбившись, после того как перебрали вчера картофельной водки. Они ждали меня.

Я был моложе большинства из них, и много выше их по званию. Но я поднимал одну чашку с ними, а потом, как настоящий командир, извинялся и уходил. Они-то могли сидеть и квасить аж до 2099 года, а я к тому времени уже давно спал. Командир, воздержанный в возлияниях. Без преувеличений.

Сегодня за исключением Говарда все солдаты расположились кружком, скрестив ноги, положив под задницы вещевые мешки, и играли в карты. Брамби сидел на неопластиковом контейнере, в котором лежал запакованный драгоценный для Говарда «футбольный мяч» слизней.

Говард сделал вид, что не получал моего приказа оставить эту штуку на месте. Он потащил бы ее с собой в любом случае. Согласно его утверждениям это – самый необычный артефакт, обнаруженный за всю историю человеческой цивилизации. Но причина, по которой я позволил ему сохранить бесхозную металлическую игрушку слизней отнюдь не в том, что я в тайне потакал его прихотям…

«Звезда» набрала скорость и превратилась в искорку. До места свидания с «Экскалибуром» ей еще предстояло преодолеть около сотни километров. Потом «Звезду» заново заправят, освежат запас воздух, и отправят вниз, чтобы забрать нас из этого чужеродного места. И на Ганимеде снова не останется ни одного живого существа.

Во внезапно наступившей тишине Говард поправил старомодные очки, украшавшие его морщинистое лицо, посмотрел на экран своего наручного компьютера, а потом взмахом предложил мне посмотреть назад, через плечо, на низкие скалы.

– У нас всего три часа. Не хочешь прогуляться?

Взлетно-посадочная полоса и защитный бордюр были построены из камня и льда, на равнине на краю кратера. Плоское дно кратера было скрыто таким слоем вулканической пыли, что в ней мог утонуть космический корабль. Тут погибли сотни солдат. У них даже не было шанса выстрелить.

«Зона Альфа» за зубчатыми холмами – то место, где первоначально предполагалось приземлиться, ныне превратилось в братскую могилу. Земля освещенная единогласно Генеральной ассамблеей Организации Объединенных Наций и политая кровью девяти тысяч сирот. А ведь они были моей настоящей семьей.

Я кивнул Говарду.

– Я прогуляюсь. Вернусь через час.

Говард знал, что я не покину это место не сказав «до свидания».

Я быстро помчался к краю кратера, двигаясь типичным для Ганимеда галопом: один мой широкий шаг в низкой гравитации равнялся двадцати шагам в нормальной.

– До следующего «автобуса» времени полным полно! – крикнул Говард мне в след.

Я добрался до края кратера за пятнадцать минуть и остановился, пытаясь восстановить дыхание. Предупреждение Говарда было устным сообщением, но даже новички носящие синий скафандр Космических сил не станут игнорировать приказ генерала.

Я взглянул на индикатор кислородного генератора. Созданная слизнями, искусственная атмосфера Ганимеда содержала четыре процента кислорода, но нормой для Земли было двадцать процентов. Атмосфера на Ганимеде напоминала ту, что существовала на вершине Эвереста.

Хоть пыль уже поднялась со дна кратера под порывами полуденного ветра, за его противоположным краем солнце сверкало, словно далекий факел. Оно висело над зазубренным горизонтом, едва ли не касаясь его. Я посмотрел на таинственную структуру возвышавшуюся посреди плоской равнины. Пик поднимался метров на семьсот и издали больше всего напоминал средневековый замок. Он стал нашей крепостью, когда слизни и десантники схватились в неравном бою.

Восстановив дыхания, я начал спускаться по каменистому полю к равнине кратера.

Ганимед ужасное место для ведения боевых действий. Тут в десантном модуле сгорела женщина, которую я любил.

Я соскользнул последнюю сотню метров по почти вертикальному склону, и остановился, вновь восстанавливая дыхание. У меня под ногами начиналась мощеная дорога в девять километров длинной и два с половиной метра шириной. Странное сооружение из недоделанных стекловолоконных панелей пролегло по морю вулканического пепла.

Пылевая равнина плоская и безликая. Если бы над каждым из тех мест, где умер и утонул в пыли воин слизней, ставили по надгробному камню, то Арлингтонское кладбище[12 - Национальный мемориал на холме с видом на реку Потомак на территории Арлингтонского. Построен приемным сыном Дж. Вашингтона, Дж. В. Кертисом, отцом Мэри-Энн Кертис. В особняке на территории кладбища 20 апреля 1861 Ли написал заявление об отставке из Армии США.] по сравнению с Зоной Приземления Альфа напоминала бы пустынный сельский погост. Слизни накатывали на нас волнами, по пятьдесят тысяч за раз. Люди тонули в пыли, как в зыбучих песках, а воины слизни скользили по пыли, словно плоские камешки по воде. Но мы их убивали. И тогда они, словно камни, шли на дно.

Мы убивали их, сколько могли. Вначале массово, самонаводящимся оружием. Потом с помощью автоматических винтовок. И в финале штыками. А потом снова с помощью винтовок, превратив их в дубины. Мы молотили ими, пока не разбили оружие в щепки.

Еще много погибших осталось возле центрального пика, где во время приземления потерпело аварию несколько десантных модулей.

Я, тяжело дыша, проверил свой наладонник, потом повернулся и просканировал вечно сумеречное небо. Солнце давало лишь одну тридцатую того света, что на Земле. До появления «Звезды» оставалось еще несколько часов.

Постояв несколько мгновений, и припомнив, все, что случилось на этой равнине, я решил прогуляться по мосту.

Вновь остановился я на полпути к горе, у импровизированного надгробья, изображающего торс десантника в боевом скафандре. Он был установлен на краю дороги, в пяти километрах от центрального пика. Боевой скафандр по кругу поддерживали винтовки. Вес всей конструкции был не более чем, если бы та была сделана из картона. Пустой скафандр покачивался под порывами налетающего ветра. Пластинка была сделана из дюрали патронных ящиков и приклепана к передней пластине скафандра. На ней значилось:

В семистах метрах под этим монументом покоятся останки четырех сотен мужчин и женщин боевого Инженерного батальона Экспедиционных сил Ганимеда, и команда Штурмового корабля номер два, Космических сил Организации Объединенных наций. Они погибли в бою третьего апреля 2040 года.

Так как ближайший живой солдат находился в пятнадцати километрах от меня, я позволил себе перевести дыхание и вытереть слезы. Все эти люди умерли. А я жив. Почему?

Если уж говорить честно, погибли они не в бою. Их погубила человеческая ошибка. «Искусственный интеллект не может ошибиться во время приземления», – так думали они. Плоская лавовая равнина, которую астрономы разглядели с расстояния в несколько миллионов километров, оказалась не идеальной посадочной площадкой, как считали Лучшие умы Земли, а морем вулканической пыли, глубоким, как земной океан. Наши ребята, а многие из них были старше меня, умерли, не подозревая о своей судьбе, точно так же как те кто последовал за ними на посадочных модулях.

Кто-то сказал, что война – машина по производству сирот, а солдаты сражаются для того, чтобы их семьи остались в живых. Эта битва тоже произвела своего рода отбора, ведь в экспедиционный корпус отбирали только тех, чьи семьи уничтожили слизни, то есть круглых сирот.

А сама битва осиротила меня во второй раз.

Оставшийся путь до основания нашей базы я проделал осторожно, и вовсе не из-за того, что боялся упасть в зыбучую пыль.

Я боялся встретиться с теми, кому суждено остаться на Ганимеде. Мой невысказанный страх мог показаться достойным анекдота.

Через десять минут я уже пробирался вдоль борта каркаса Боевого корабля номер один КСООН. Его поверхностное покрытие превратилось в уголь во время торможения в атмосфере. На судно можно было пробраться, хотя оно погрузилось в пыль как минимум на полметра.

Я никогда не был знаком ни с одним вторым пилотом. Да, судя по всему, мне больше и не суждено никогда познакомиться с кем-то из пилотов.

Присцилла Урсула Харт – мы звали ее Пух – была ростом не более метра шестидесяти, даже когда задрав нос расхаживала из стороны в сторону. Тот пилот, который неофициально считался вторым в мире, мог ходить, задрав голову.

Так что среди тех камней, где мы ее нашли, мы вырубили могилку, маленькую, как для ребенка, если сравнивать с братской могилой для остальных. До того, как мы прибыли сюда, мы все были как дети. Иногда кажется, мы те, кому никогда не суждено стать счастливыми.

Сорвав рукавицу, я прикоснулся пальцами к камням, таким холодным, что это прикосновение обожгло мне руку. Но я не отдернул ее. А когда я убрал руку, то понял, что навсегда покинул ее, навсегда покинул всех этих людей. Я вновь остался один. Худшая вещь для сироты – оказаться в одиночестве.

– Пух, почему? Почему ты умерла? Почему не я?

Я залез за пазуху, дотянулся до медных нашивок – знаков различия, отодрал их и положил звезды на ее могилу. Это Пух была генералом. Не я. Никогда нигде специально я не оставлял своих вещей, а теперь оставил. Так что будем считать она не одна. Я не мог оставить ей кольцо, потому что у меня не было кольца. Да она отвергла бы мое кольцо, ведь наша жизнь и гроша ломанного не стоит. Пух превратилась бы во вдову, стоило мне выкинуть что-нибудь благородное, глупое и умереть.