Великая охота

– Только Серафелле, мать. Как только мы скопировали эту надпись, я распорядилась, чтобы мужчины очистили стены. Вопросов они не задавали: им хотелось поскорее избавиться от этого.

Амерлин кивнула:

– Хорошо. Слишком многие в Пограничных землях разбираются в троллоковых письменах. Незачем давать лишний повод для тревог. Забот у них и без того хватает.

– Что ты поняла из этого? – спросила у Верин Морейн, тщательно подбирая слова. – Это пророчество, как по-твоему?

Верин задумчиво склонила голову набок, поглядывая в записи:

– Возможно. По стилю надпись напоминает кое-какие из нескольких известных нам темных пророчеств. Отдельные куски вполне понятны. Хотя в целом это может быть всего-навсего злобной издевкой. – Она уперла палец в одну строчку. – «Дочь Ночи, вновь она ступает по земле». Это может значить лишь то, что Ланфир вновь на свободе. Или то, что кто-то хочет, чтобы мы считали, будто так случилось.

– Будь это правдой, – сказала Престол Амерлин, – об этом стоило бы тревожиться, дочь моя. Но Отрекшиеся по-прежнему скованы. – Она глянула на Морейн, казня себя за то, что позволила тревоге на миг отразиться на лице. – Даже если печати и в самом деле слабеют, Отрекшиеся по-прежнему скованы.

Ланфир. На древнем языке – Дочь Ночи. Настоящее ее имя нигде не было записано, но именно это имя она избрала для себя сама – в отличие от большей части Отрекшихся, которым давали имена те, кого они предали. Поговаривали, что после Ишамаэля, Предавшего Надежду, она – самая могущественная из Отрекшихся, но умело скрывала свою силу. Слишком мало осталось от тех времен, чтобы хоть кто-то из книгочеев мог заявить об этом с уверенностью.

– Раз появляются в таком количестве Лжедраконы, неудивительно, что кто-то пытается приплести сюда и Ланфир. – Голос Морейн был столь же невозмутим, как и лицо, но в душе у нее все так и кипело. Только одно было известно о Ланфир, не считая имени: до того как она переметнулась на сторону Тени, до того как Льюс Тэрин Теламон встретил Илиену, Ланфир была его возлюбленной. «Осложнение, которого нам совсем не надо».

Амерлин нахмурилась, будто у нее возникла та же мысль, но Верин кивнула, словно подтверждая сказанное:

– Другие имена, мать, тоже понятны. Лорд Люк, разумеется, брат Тигрейн, некогда дочери-наследницы Андора, и он пропал в Запустении. Однако кто такой Изам и как он связан с Люком, мне неизвестно.

– В свое время мы выясним то, что нам нужно узнать, – мягко заметила Морейн. – Пока нет доказательств того, что это пророчество.

Ей было знакомо это имя. Изам был сыном Брийан, жены Лайна Мандрагорана, чья попытка захватить трон Малкир для своего мужа повлекла сокрушительный набег троллоковых орд. Когда троллоки наводнили Малкир, Брийан и ее сын-младенец оба исчезли. И Изам приходился Лану кровным родственником. «Или же приходится кровным родственником? Мне нужно скрыть это от Лана, пока я не узнаю, как он отреагирует на такую новость. Пока мы не окажемся вдали от Запустения. Если он решит, что Изам жив…»

– «Наблюдающие ждут на мысе Томан», – продолжала Верин. – Еще есть немногие, кто до сих пор цепляется за старое поверье, будто армии Артура Ястребиное Крыло, посланные за Аритский океан, однажды вернутся, хотя прошло уже столько времени… – Она пренебрежительно хмыкнула. – До Миер А’врон, Наблюдающие-за-волнами, по-прежнему эта… община, по-моему, лучшее слово… на мысе Томан, в Фалме. А одно из старых имен Артура Ястребиное Крыло – Молот Света.

– Дочь моя, ты клонишь к тому, – сказала Престол Амерлин, – что армии Артура Ястребиное Крыло или, вернее, их потомки могут и в самом деле вернуться, через тысячу-то лет?

– Ходят слухи о войне на равнине Алмот и на мысе Томан, – медленно произнесла Морейн. – А вместе с армиями Ястребиное Крыло послал двух своих сыновей. Если они выжили в тех краях, какую бы землю ни открыли, у Ястребиного Крыла могло оказаться много потомков. Или же ни одного.

Амерлин кинула на Морейн предостерегающий взгляд, явно желая, чтобы они с ней были в комнате одни – чтобы можно было спросить, что у Морейн на уме. Морейн успокаивающе махнула рукой, на что ее старая подруга ответила гримасой.

Верин, уткнувшись носом в свои записи, ничего из этого не замечала.

– Я не знаю, мать. Но сомневаюсь в такой возможности. Нам совсем ничего не известно о тех землях, которые наметил завоевать Артур Ястребиное Крыло. Очень плохо, что Морской народ отказывается пересекать Аритский океан. Они утверждают, будто на той стороне лежат Острова мертвых. Знать бы, что они под этим имеют в виду, но этот проклятый Морской народ – сплошные молчальники… – Она вздохнула, по-прежнему не поднимая головы. – Все, что у нас есть, – единственный намек на «земли под Тенью, за заходящим солнцем, за океаном Арит, где властвуют армии Ночи». Ничего, чтобы сказать нам, хватило ли посланных Ястребиным Крылом войск, чтобы разбить эти «армии Ночи», или хотя бы – что? с этими войсками случилось после смерти Ястребиного Крыла. Едва началась Война ста лет, всех занимало лишь одно: урвать для себя побольше от империи Ястребиного Крыла; куда там мыслям о его армиях за морем! Мне кажется, мать, если их потомки еще живы и если они намерены были вернуться, то с какой стати им нужно было ждать так долго?

– Значит, по-твоему, дочь моя, это не пророчество?

– Теперь «древнее дерево», – сказала Верин, погруженная в собственные мысли. – Всегда были слухи – и не больше, – что, пока живет государство Алмот, у них есть веточка Авендесоры, возможно даже и живой росток. И знамя Алмот было – «голубизна для неба наверху, черное для земли внизу и раскинувшееся Древо жизни, что соединяет их». Разумеется, тарабонцы называют себя Древом человека и претендуют на происхождение от правителей и знати Эпохи легенд. И домани заявляют, будто они – наследники тех, кто в Эпоху легенд создал Древо жизни. Есть и другие варианты, но следует отметить, мать, что по крайней мере три из них впрямую указывают на равнину Алмот и мыс Томан.

Тон Амерлин стал вкрадчивым и обманчиво мягким:

– Каково же твое решение, дочь моя? Если семя Артура Ястребиное Крыло не возвращается, тогда это не пророчество и тогда болтовня о древнем дереве тухлой рыбьей головы не стоит.

– Я лишь говорю вам, мать, что знаю, – сказала Верин, подняв глаза от своих записей, – и предоставляю решение на ваше усмотрение. Мое мнение: последние заморские армии Артура Ястребиное Крыло давным-давно сгинули, но оттого, что я так считаю, они таковыми не станут. Время перемен, конечно же, отсылка на конец эпохи, а Великий повелитель…

Амерлин – словно удар грома – хлопнула ладонью по столу:

– Я очень хорошо знаю, кто такой Великий повелитель, дочь моя! Думаю, сейчас тебе лучше уйти. – Она сделала глубокий вдох и с видимым усилием взяла себя в руки. – Ступай, Верин. Я не хочу сердиться на тебя. Я не хочу забывать, кто, когда я была послушницей, уговаривал поваров оставлять на ночь сладкие оладьи.

– Мать, в этом нет ничего, – сказала Морейн, – что заставляло бы считать все это пророчеством. Любой, обладающий обрывками знаний и проблесками ума, способен состряпать такое, а никто и никогда не отказывал мурддраалам в изворотливом уме.

– И конечно же, – спокойно сказала Верин, – мужчина, который направляет Силу, должен быть одним из тех трех юношей, которые путешествуют с тобой, Морейн.

Морейн, потрясенная, уставилась на Верин. «Не имеет представления о мире вокруг? Я круглая дура». Еще не успев понять, что делает, она потянулась к свечению, чье пульсирующее ожидание чувствовала всегда, – к Истинному Источнику. По венам хлынула Единая Сила, заряжая ее энергией, приглушая блеск Силы вокруг Престола Амерлин, которая сделала то же самое. Морейн раньше никогда и в голову не приходило использовать Силу против другой Айз Седай. «Мы живем в опасные времена, и мир висит на волоске, и то, что должно быть сделано, нужно сделать. Нужно. О-о, Верин, зачем тебе понадобилось сунуть нос куда не следовало!»

Верин захлопнула книжку, заткнула ее за пояс, затем поглядела поочередно на обеих женщин. Она не могла не заметить ореола вокруг каждой из них – сияния, которое вспыхивает от прикосновения к Истинному Источнику. Только обученная направлять Силу могла сама видеть свечение, но для Айз Седай проглядеть такое в другой женщине – вещь невероятная.

На лице Верин появился намек на удовлетворение, но по ней нельзя было сказать, понимает ли она, что в нее вот-вот устремятся стрелы молний. Она выглядела так, словно только что нашла недостающую часть головоломки.

– Да, я считаю, что дело должно обстоять именно так. Морейн не стала бы поступать так в одиночку, а кто лучше поможет, как не подружка детства, та, которой не впервой прокрадываться с ней на кухню, чтобы стянуть сладких оладий. – Она прищурилась. – Простите меня, мать. Мне не следовало этого говорить.

– Верин, Верин… – озадаченно покачала головой Амерлин. – Ты обвиняешь свою сестру – и меня? – в… Я этого даже произносить не хочу. И ты еще беспокоишься, что чересчур фамильярно разговариваешь с Престолом Амерлин?! Ты пробила дыру в лодке и волнуешься, что промокнешь под дождем. Лучше поразмысли над тем, дочь моя, что ты допускаешь.

«Для этого уже слишком поздно, Суан, – подумала Морейн. – Если бы мы не ударились в панику и не потянулись к Источнику, тогда, возможно… Но теперь-то она уверена».

– Почему ты говоришь нам об этом, Верин? – произнесла Морейн вслух. – Если ты уверена в том, что говоришь, то обязана была бы рассказать другим сестрам, и уж точно – Красным.

Верин удивленно округлила глаза:

– Да. Да, наверное, обязана. Об этом я не подумала. Но тогда, если я поступлю так, вас бы усмирили – тебя, Морейн, и вас, мать, а мужчину бы укротили. Никто еще не записал, что происходит с мужчиной, который владеет Силой. Когда приходит безумие, точный срок, и как оно овладевает им? Как быстро оно усиливается? В силах ли он управлять своим телом, когда оно заживо гниет? Как долго? Если он не укрощен, тогда то, что случится с юношей, кем бы он ни был, все равно случится, все равно – буду я рядом или нет, дам ли я ответы на эти вопросы или нет. Если за ним следить и им руководить, то мы смогли бы вести какие-то записи в разумных и безопасных пределах, по крайней мере какое-то время. И к тому же есть Кариатонский цикл. – Она спокойно встретила пораженные взгляды собеседниц. – Мать, я верно допускаю, что он и есть Дракон Возрожденный? Не могу поверить, чтобы вы совершили такое – отпустить на волю мужчину, который способен направлять Силу, – если б он не был Драконом.

«Она думает исключительно о приумножении знаний, – изумилась Морейн. – Кульминация этого ужасающего, худшего из всех известных миру пророчеств – возможный конец мира, а ее интересуют лишь знания. Но потому-то она все равно опасна».

– Кому еще известно об этом? – Голос Амерлин был слабым, но по-прежнему резким. – Думаю, Серафелле. Кому еще, Верин?

– Никому, мать. На самом деле Серафелле не интересуется ничем, кроме того, что кто-то некогда уже занес в книги, предпочтительнее как можно более древние. Она считает, что есть много старых книг и манускриптов, разрозненных фрагментов, потерянных или забытых, по крайней мере раз в десять больше того, что собрано в Тар Валоне. Она убеждена, что в них предостаточно древних знаний, нужно лишь отыскать…

– Довольно, сестра, – сказала Морейн. Она ослабила ток энергии из Истинного Источника, спустя мгновение поняв, что так же поступила и Амерлин. Это было сродни ощущению потери – чувствовать, как Сила вытекает из тебя, словно кровь и жизнь уходят из открытой раны. Какая-то часть Морейн хотела удержать ее, но в отличие от некоторых сестер она вырабатывала свою внутреннюю дисциплину, стараясь подавить в себе это чувство, не дать ему завладеть собой. – Садись, Верин, и расскажи нам, что тебе известно и как ты все выяснила. Постарайся не упустить ничего.

Пока Верин усаживалась – взглядом испросив у Амерлин позволения сидеть в ее присутствии, – Морейн с печалью смотрела на нее.

– Маловероятно, – начала Верин, – чтобы тот, кто не изучает досконально старые архивы, заметил бы что-нибудь – кроме того, что вы не совсем обычно себя ведете. Извините меня, мать. Это случилось почти двадцать лет назад, когда Тар Валон был осажден, тогда я и ухватила первую ниточку, и она была единственной…

«Помоги мне Свет, Верин, как я любила тебя за сладкие оладьи и за то, что можно было поплакаться у тебя на груди. Но я сделаю, что должна сделать. Сделаю. Я должна».

Выглянув за угол, Перрин провожал взглядом спину удаляющейся Айз Седай. От нее пахло лавандовым мылом, хотя большинство не учуяло бы этого запаха и с двух шагов. Как только она скрылась за углом, он заторопился к двери лазарета. Один раз Перрин уже пытался повидаться с Мэтом, и эта Айз Седай, Лиане – он слышал, как кто-то ее окликнул по имени, – выгнала его, не дав и слова вымолвить, не оглядываясь и не разбираясь, кто он такой. Возле Айз Седай Перрин чувствовал себя неуютно, особенно если те начинали заглядывать ему в глаза.

Задержавшись у двери, чтобы прислушаться – ни с того, ни с другого конца коридора шагов не слышалось, как ничего не доносилось и из-за двери, – Перрин вошел и тихонько прикрыл за собой дверь.

В лазарете – длинной комнате с белыми стенами – было очень много света; его пропускали пробитые в обоих концах комнаты выходы на галереи для лучников. На одной из многих выстроившихся вдоль стен узких коек лежал Мэт. После минувшей ночи Перрин предполагал увидеть, что бо?льшая часть коек будет занята, но в этот же миг сообразил, что в крепости полно Айз Седай. Единственно, от чего не могли вылечить Исцелением Айз Седай, так это от смерти. Но все равно для Перрина эта комната пахла болезнью.

Подумав об этом, Перрин поморщился. Мэт лежал неподвижно, глаза закрыты, руки поверх одеяла. Он выглядел изнуренным. Не больным, а так, будто работал в поле три дня кряду и только сейчас выкроил часок и прилег отдохнуть. Хотя пах он… неправильно. Перрин не мог подобрать точного слова. Просто неправильно.

Перрин с осторожностью сел на койку рядом с постелью Мэта. Он всегда старался все делать осторожно. Перрин был крупнее большинства людей и, сколько себя помнил, был больше других ребят. Ему приходилось быть осторожным, чтобы нечаянно кого-нибудь не ушибить или что-то не разбить или не сломать. Теперь эта привычка стала его второй натурой. Еще он любил тщательно все обдумывать, а иногда и обсудить кое-что с кем-нибудь. «Раз Ранду вздумалось возомнить себя лордом, с ним мне не поговорить, а Мэту, нет сомнений, вряд ли есть много что рассказать».

Прошлым вечером Перрин отправился в один из садов, чтобы подумать обо всем. При воспоминании об этом ему до сих пор немного становилось стыдно. Если бы он не ушел, то оказался бы в своей комнате и отправился бы с Эгвейн и Мэтом и, глядишь, сумел бы уберечь их от случившегося. Но более вероятно, и Перрин это понимал, он мог бы лежать на одной из этих коек, как Мэт, или вообще мертвым, но от понимания этого легче на душе не становилось. Так или иначе, он отправился в сад, и ничего нельзя было с этим поделать, как ни мучили теперь Перрина мысли о нападении троллоков.