Дракон Возрожденный

– Секунду, дитя мое, – отозвалась Айз Седай, лишь отчасти рассеянно. – Я о нем не забыла. – Она тут же переключила свое внимание на офицера. – А окрестные деревни?

Мужчина беспокойно дернул плечами:

– Совсем не подпускать белоплащников мы не можем, Айз Седай, но они отступают подальше, когда выезжают наши патрули. Видимо, пытаются спровоцировать нас.

Верин кивнула и уже собралась ехать дальше, но офицер заговорил вновь:

– Простите, Айз Седай, но вы явно прибыли издалека. Есть ли у вас какие-нибудь вести? Каждое торговое судно везет с собой вверх по реке новые слухи. Поговаривают, где-то на западе появился новый Лжедракон. Да что там, болтают даже, что с ним идут армии Артура Ястребиное Крыло, восставшие из мертвых, и что он перебил множество белоплащников и разрушил город – вроде как Фалме называется, – это в Тарабоне, как говорят.

– А еще бают, что ему Айз Седай помогали! – раздался из очереди мужской голос.

Хурин глубоко задышал и заерзал, как будто предчувствуя насилие.

Эгвейн посмотрела вокруг, но никаких подсказок на то, кто кричал, не обнаружила. Казалось, все – кто терпеливо, а кто и с заметным нетерпением – лишь дожидались, когда подойдет их очередь перейти мост. Все изменилось, и отнюдь не к лучшему. Когда девушка покидала Тар Валон, любой, кто осмелился бы слово сказать против Айз Седай, мог считать, что легко отделался, если от услышавших подобные речи он сумел бы уйти всего лишь с расквашенным носом. Офицер, с лицом, пошедшим красными пятнами, оглядывал очередь.

– Слухи редко бывают правдивы, – сказала ему Верин. – Могу вас заверить, что Фалме все так же стоит на месте. И город этот совсем не в Тарабоне, гвардеец. Поменьше прислушивайтесь к сплетням и побольше – к Престолу Амерлин. Да осияет вас Свет. – Она тронула поводья и провела мимо офицера, застывшего в поклоне, свой небольшой отряд.

Мост поразил Эгвейн, подобно чуду, как это бывало с любым увидевшим мосты Тар Валона. Ажурные стены выглядели настолько замысловато, что такие узоры сделали бы честь даже искуснейшей мастерице с ее пяльцами. С трудом верилось, что подобное возможно сотворить с камнем, и казалось невероятным, что мост способен устоять под тяжестью собственного веса. Под мостом, в полусотне шагов или даже ниже, неустанно катила свой могучий поток река, а изумительная арка парила над ней от берега и до острова – без единой опоры на протяжении полумили.

Но еще поразительней в своем роде оказалось для Эгвейн чувство, что мост ведет ее к дому. Дивное ощущение – и потрясающее. «Эмондов Луг – мой дом». Но именно в Тар Валоне было знание, к которому она стремилась, то знание, которое должно сохранить ей жизнь, даст ей возможность жить, возможность оставаться свободной. Только в Тар Валоне она могла выяснить – должна выяснить, – почему сны так тревожат ее и почему порой они кажутся исполненными ускользающих от нее значений и смыслов. Отныне жизнь Эгвейн связана с Тар Валоном. И если когда-нибудь она вернется в Эмондов Луг – болезненное «если», но надо быть честной с собой, – если она вернется, то лишь погостить, повидать родителей. Она уже далеко ушла от той, кем некогда была, – дочки владельца местной гостиницы. Прежним узам больше нипочем ее не удержать, и не потому, что она тяготилась ими, а потому, что переросла их.

Мост был всего лишь началом. Дальний конец его арки подходил к стенам, что окружали остров; те были из ослепительно сияющего белого камня с серебристыми прожилками, и своей верхней кромкой стены с превосходством взирали на изгиб моста. Гладь стен через равные промежутки прерывали сторожевые башни из такого же белого камня, и река омывала их массивные подножия. Но за стенами и выше их возносились истинные башни Тар Валона, башни из преданий, их остроконечные шпили, желобчатые колонны и закручивающиеся спиралями переходы, соединенные тут и там воздушными мостами в доброй сотне, а то и более шагов над землей. Но и это всего лишь было начало.

Возле одетых в бронзу ворот, достаточно просторных для проезда в ряд двух десятков верховых, стражи не было, и открывались они на одну из широких улиц, пересекающих весь остров. Хотя весна едва вступила в свои права, в воздухе уже веяло ароматами цветов, благовоний и пряностей.

При виде города Эгвейн затаила дыхание, как будто никогда не видела его прежде. На каждой площади и на каждом перекрестке бил фонтан, возвышался памятник или стояла статуя, городской вид украшали высокие, словно башни, колонны, но именно город – сам город – поражал взор. Простое по форме бывало столь щедро наделено орнаментом и резьбой, что само казалось частью еще большего украшения, и, напротив, оставшееся без особой отделки одною своей формой превращалось в шедевр. Здания, огромные и маленькие, сложенные из камня всевозможных оттенков, были похожи на раковины, или на волны, или на изваянные ветром скалы, с мягкими плавными контурами и причудливых очертаний, то ли созданные природой, то ли порожденные человеческой фантазией. Жилые дома, гостиницы и просто конюшни – даже самые незначительные здания в Тар Валоне сооружались во имя красоты. Бо?льшую часть города возвели огиры, после Разлома Мира ставшие мастерами каменных дел и потратившие на эту работу немало лет, и они называли Тар Валон своим лучшим творением.

Улицы заполоняли мужчины и женщины всех народов мира, темнокожие и белолицые, с кожей едва ли не всех оттенков; они были в цветастых одеждах с яркими узорами, или же в серых одеяниях, зато украшенных бахромой, позументами и блестящими пуговицами, или же в строгих и простых облачениях. Некоторые наряды выставляли напоказ больше открытого тела, чем было, по мнению Эгвейн, пристойно, а иные вовсе ничего не оставляли открытым, кроме глаз и кончиков пальцев. Паланкины и носилки не без труда пробирались сквозь людскую толчею, едва расступавшуюся перед носильщиками, кричавшими на ходу: «Дорогу!» По улице ползли крытые кареты, и ливрейные кучера восклицали: «Хи-ийя!» и «Хо!» – будто и вправду надеялись передвигаться быстрее пешеходов. Уличные музыканты играли на флейтах, арфах и дудках, иногда аккомпанируя жонглеру или акробату, но всегда положив перед собой шапку для сбора монет. Бродячие торговцы громко славили разложенную на своих лотках всячину, а лавочники, стоя у раскрытых прилавков, зазывали покупателей, расхваливая достоинства своего товара. Гул заполнял город, подобно жизнеутверждающей песне.

Верин, пряча лицо, натянула капюшон на голову. «Похоже, в этих толпах никому до нас нет никакого дела», – подумалось Эгвейн. Даже Мэт, лежащий в носилках между лошадьми, не удостаивался повторного взгляда, хотя некоторые прохожие сторонились носилок, спеша их обойти или ускоряя шаг. В Белую Башню люди нередко приходили с больными, надеясь на Исцеление, и кто знает, от какого недуга те страдают – вдруг это что-то заразное?

Эгвейн подъехала к Верин и наклонилась к ней поближе:

– Неужели вы и сейчас ожидаете неприятностей? Ведь мы уже в городе. Почти на месте.

Теперь Белая Башня была на виду, и величественное сооружение, превосходившее все прочие здания, сияло белизной, возвышаясь над крышами.

– Я всегда ожидаю неприятностей, – спокойно ответила Верин, – и тебе советую. И в Башне – больше всего. Вам всем отныне нужно быть осторожней, даже еще осторожней, чем когда-либо прежде. Ваши… выходки, – губы Айз Седай на миг поджались, но безмятежность тут же вернулась к ней, – отпугнули белоплащников, но в Башне подобное вполне может грозить для вас смертью или усмирением.

– В Башне я не стану так поступать, – запротестовала Эгвейн. – Никто из нас не станет.

К ним присоединились Илэйн и Найнив, оставив Хурина следить за лошадьми, везущими носилки. Они обе закивали – Илэйн с пылкой готовностью, Найнив же, как показалось Эгвейн, с таким видом, будто у нее было что возразить.

– Больше никогда так не делай, дитя мое. Никогда! – Верин пристально оглядела их искоса из-под края своего капюшона и покачала головой. – И я искренне надеюсь, что вы усвоили, как это глупо – болтать языком, когда нужно помалкивать. – (Лицо Илэйн стало малиновым, а у Эгвейн запылали щеки.) – Как только мы вступим на территорию Башни, лучше молчите и принимайте все, что бы ни происходило, как должное. Что бы ни происходило! Вам ничего не известно о том, что ждет нас в Башне, но даже если бы вы и могли себе это представить, то все равно не знаете, как с этим быть. Так что молчите.

– Я поступлю так, как вы скажете, Верин Седай, – промолвила Эгвейн, и Илэйн повторила ее обещание.

Найнив фыркнула. Айз Седай уставилась на нее, и та неохотно кивнула.

Улица выходила на огромную площадь в центре города, а посреди площади стояла Белая Башня, сверкая на солнце и возносясь так высоко над окружающими площадь дворцовыми куполами, изящными шпилями и прочими конструкциями, что казалось, будто она касается облаков. На площади было на удивление мало народа. Никто не является в Башню без приглашения или из праздного любопытства, сюда приходят не иначе как по делу, с легким беспокойством напомнила себе Эгвейн.

Как только отряд выехал на площадь, Хурин вывел лошадей с носилками вперед.

– А теперь, Верин Седай, мне придется вас покинуть. – Ловец воров всего раз окинул взором Башню, но больше на нее старался не смотреть, хотя взгляду совсем непросто было найти какой-то иной объект. Хурин пришел из страны, где уважали Айз Седай, но одно дело – уважать, и совсем другое – когда они окружают тебя со всех сторон.

– В путешествии, Хурин, ты оказал нам неоценимую помощь, – сказала ему Верин, – а путь наш был долог. В Башне найдется место, чтобы ты отдохнул перед отъездом.

Хурин решительно покачал головой:

– Я не могу терять ни дня, Верин Седай. Ни единого часа. Мне нужно вернуться в Шайнар, рассказать королю Изару и лорду Агельмару правду о том, что произошло в Фалме. Я должен рассказать им о… – Он вдруг осекся и принялся оглядываться. Никого не было рядом, кто мог бы его подслушать, но Хурин все же понизил голос и промолвил: – О Ранде. О том, что Дракон возродился. Наверняка в порту найдутся торговые суда, и я хотел бы отплыть в Шайнар на первом же, которое отправится вверх по реке.

– Что же, ступай в Свете, Хурин из Шайнара, – сказала Верин.

– Да осияет Свет всех вас, – ответил он, подбирая поводья. Еще мгновение Хурин колебался, затем добавил: – Если я вам понадоблюсь – когда-нибудь, – пришлите весточку в Фал Дара, и я найду способ до вас добраться. – Прокашливаясь, словно бы застеснявшись, он развернул лошадь и поскакал прочь от Башни. И как-то уж очень быстро скрылся из виду.

Найнив раздраженно покачала головой:

– Мужчины! Всегда предлагают послать за ними, если понадобится, однако, когда тебе действительно кто-то из них позарез нужен, ни в жизнь его не найдешь.

– Там, куда мы сейчас направляемся, не поможет ни один мужчина, – сухо заметила Верин. – Не забывайте рот держать на замке.

С уходом Хурина Эгвейн ощутила чувство потери, хотя нюхач не часто разговаривал с кем-то из спутников, кроме Мэта, и согласилась, что Верин права. Хурин – всего лишь мужчина, беспомощный, как младенец, перед лицом всего того, что может их ждать в Башне. Тем не менее с его отъездом их отряд стал на одного человека меньше, и Эгвейн никак не удавалось отделаться от мысли, что было бы весьма кстати иметь рядом мужчину с мечом. Вдобавок Хурин был тем звеном, которое связывало их с Рандом и с Перрином. «У меня и своих забот полон рот». Ранду и Перрину придется обходиться присмотром Морейн. «А Мин, несомненно, приглядит за Рандом», – подумала Эгвейн, пытаясь погасить вспышку ревности. И это ей почти удалось.

Вздохнув, она взяла поводья ведущей лошади из пары, что везли носилки. Мэт лежал, укутанный до подбородка; дыхание вырывалось из его груди сухим хрипом.

«Скоро, – подумала она. – Уже совсем скоро тебя Исцелят. А мы узнаем, что же нас ждет».

Как бы девушке хотелось, чтобы Верин перестала делать попытки напугать их. И совсем ей не хотелось верить, что Верин имела на то основания.

Верин повела отряд в обход Башни и направилась к небольшим боковым воротцам. У распахнутой створки стояли два стражника. Остановившись, Айз Седай сдвинула капюшон на спину и, склонившись в седле, что-то тихо сказала одному из солдат. Тот вздрогнул и удивленно посмотрел на Эгвейн и прочих спутников Верин.

– Как прикажете, Айз Седай, – коротко бросил стражник и бегом припустил к подножию Башни.

Слова его еще не отзвучали, а Верин уже двинулась через воротца, правя лошадью так, будто спешить было некуда.

Эгвейн с носилками проследовала за ней, переглядываясь с Найнив и Илэйн и гадая, что же Верин сказала стражнику.

Сразу за воротцами обнаружилась караулка, сложенная из серого камня в форме шестиконечной звезды, положенной набок. В ее дверях праздно стояли несколько стражников, они прервали разговор между собой и поклонились проезжавшей мимо Верин.

Деревья, подстриженные кусты и широкие гравийные дорожки этого участка владений Башни уподобляли его парку какого-нибудь лорда. Сквозь деревья виднелись прочие здания, сама же Башня словно нависала над всем.

Дорожка привела путников в окруженную деревьями конюшню, где их лошадей приняли подбежавшие конюхи в кожаных безрукавках. Повинуясь указаниям Айз Седай, несколько конюхов отвязали носилки и осторожно поставили их в сторонку. Когда лошадей повели в конюшню, Верин подхватила кожаный мешок, лежавший у ног Мэта, и небрежно сунула его под мышку.

Найнив, разминавшая кулаками ноющие мышцы спины, приостановилась и, нахмурившись, посмотрела на Айз Седай:

– Вы говорили, ему осталась, может быть, всего-то пара часов. И что же, вы собираетесь просто…

Верин взмахнула рукой, но пыталась ли она жестом утихомирить Найнив или просто поскользнулась на гравии и своим движением хотела удержать равновесие – Эгвейн понять не успела.