Око Мира

– Не будь таким нетерпеливым, овечий пастух.

Смутившись, Ранд без всяких оправданий занял свое место в колонне; отряд двинулся дальше по деревенской улице. Лицо Ранда пылало, и с минуту туман приятно холодил щеки.

Невидимая в тумане приплутавшая собака яростно залаяла на всадников, потом убежала прочь. Тут и там засветились окошки – засуетились какие-то ранние пташки. Глухой стук копыт, далекий собачий лай, – больше поздний ночной час не тревожил ни единый звук.

Кое-кого из Таренского Перевоза Ранд встречал. Он постарался припомнить то немногое, что знал о жителях этой деревни. Они редко предпринимали поездки в те места, что называли «нижними деревнями», задирая при этих словах носы кверху, словно унюхав что-то неприятное. Те немногие, которых он встречал, носили странные имена, типа Бугрень и Камнебот. Каждый в отдельности и все вместе, жители Таренского Перевоза имели репутацию прожженных плутов и мошенников. Говорили, что если вы пожали руку человеку из Таренского Перевоза, то надо не забыть после пересчитать свои пальцы.

Лан и Морейн остановились возле высокого темного дома, который ничем от других домов в деревне не отличался. Страж спрыгнул с коня, туман водоворотом закружился вокруг него, поплыл за ним полосой, когда Лан поднялся по лестнице к парадной двери. Оказавшись возле двери, что была на высоте человеческого роста от улицы, Лан забарабанил по ней кулаком.

– Мне почему-то казалось, что ему нужна была тишина, – пробормотал Мэт.

Лан дубасил по двери, в окне соседнего дома загорелась свеча, раздались негодующие крики, но Страж продолжал стучать.

Внезапно дверь распахнулась, в проеме возник мужчина в ночной рубашке. Масляная лампа у него в руке выхватывала из темноты узкое лицо с острыми чертами. Он открыл рот для гневной тирады, да так и остался стоять с открытым ртом, выпучив глаза, лишь вращая головой, озирая кружащиеся лохмы тумана.

– Это еще что такое? – произнес он. – Что это такое?

Холодные серые усики спиралью вползли в дверь, и человек поспешно отступил от них.

– Мастер Каланча, – сказал Лан. – Вы тот самый человек, кто мне нужен. Мы хотим переправиться на вашем пароме.

– Он ни разу не видел каланчи, – хихикнул Мэт. Ранд протестующе махнул рукой. Мужчина с острым лицом приподнял лампу и с подозрением всмотрелся вниз.

Спустя минуту мастер Каланча сварливо заявил:

– Паром ходит днем. Никак не ночью. Никогда! И не в такой туман. Возвращайтесь, когда взойдет солнце и рассеется туман.

Он было повернулся, собираясь уйти, но Лан ухватил его за запястье. Паромщик возмущенно открыл рот и втянул воздух. В свете лампы блеснуло золото – Страж стал отсчитывать ему в ладонь монеты, одну за другой. Каланча облизывал губы, пока звякали монеты, и придвигал голову ближе к своей руке, будто не веря глазам.

– И столько же потом, – сказал Лан, – когда мы благополучно окажемся на том берегу. Но отправляемся мы сейчас же.

– Сейчас же? – Пожевав нижнюю губу, напоминающий лицом хорька мужчина переступил с ноги на ногу и вгляделся в затянутую плотным туманом ночь, потом резко кивнул. – Значит, сейчас же. Ладно, руку отпустите. Мне нужно разбудить моих перевозчиков. Не думаете же вы, что я сам собираюсь тянуть паром, а?

– Буду ждать у парома, – без выражения сказал Лан. – Недолго.

Он выпустил руку паромщика.

Мастер Каланча прижал руку со стиснутыми в горсти золотыми к груди и, согласно кивая, суетливо захлопнул дверь бедром.

Глава 12

ЧЕРЕЗ ТАРЕН

Лан спустился по лестнице, велев отряду спешиться и вести лошадей в поводу за ним. Снова им пришлось поверить, что Страж знает, куда ведет. Туман вился у колен, пряча его ноги за молочно-бледной пеленой, за которой уже в ярде не было ничего видно. Бледная завеса не оставалась в городке такой тяжелой, как на Северной Дороге, но своих спутников Ранд едва различал.

В ночи, кроме них, не двигалась ни одна живая душа. Еще в нескольких окнах зажелтели огни, но в толстых слоях тумана они расплылись тусклыми пятнами, и только этот смутный свет рассеивал висящий вокруг серый сумрак. Иные дома, чуть выступавшие из бледной дымки, казалось, плыли в море облаков, а те, что отчетливо выделялись в ряду своих прячущихся в серости соседей, словно стояли одни на мили вокруг.

Одеревенело шагая вслед за Стражем, болезненно морщась от тупой боли после долгой скачки, Ранд раздумывал, нельзя ли оставшийся путь до Тар Валона ему пройти пешком. Нет, конечно, сейчас идти пешком не намного лучше, чем скакать верхом, но просто едва ли не единственной частью тела, которая у него не болела, были ноги. По крайней мере, к ходьбе-то Ранд был привычен.

Лишь раз кто-то заговорил так громко, чтобы юноша явственно расслышал слова.

– Ты должен с этим справиться, – произнесла Морейн в ответ на не услышанные Рандом слова Лана. – Он и так много будет помнить, и с этим ничего не поделать. Если я проявлюсь в его мыслях...

Ранд хмуро подтянул на плечах промокший плащ, стараясь держаться поближе к остальным. Мэт и Перрин что-то недовольно ворчали себе под нос, сдавленно охая, когда натыкались ногой на невидимые камни, кочки и тому подобное. Том Меррилин тоже бормотал разные слова: «горячая еда», «огонь», «подогретое вино», – достигавшие ушей Ранда, но ни Страж, ни Айз Седай их не замечали. Эгвейн молча шагала одна, выпрямившись и высоко держа голову. Однако у нее была какая-то мучительно нерешительная походка, поскольку она, как и остальные из Двуречья, верхом ездить не привыкла.

Вот и получила она свое приключение, мрачно подумал Ранд, и чем дальше, тем больше он сомневался, замечает ли она такие мелочи, как туман, сырость или холод. Ему казалось, что должна быть разница между тем, сам ты ищешь приключения или тебя насильно в него втравили. Несомненно, захватывающе звучат сказания: бешеная скачка сквозь туман, а следом гонится Драгкар и один Свет знает, что еще. Эгвейн наверняка взволнована; он же ощущал лишь холод и сырость и был рад, что вокруг него деревенские дома, пусть даже эта деревня и Таренский Перевоз.

Вдруг во мраке Ранд ткнулся носом во что-то большое и теплое – жеребец Лана. Страж и Морейн остановились, потом остановились и все остальные, принявшись теперь поглаживать и похлопывать своих лошадей, причем больше для того, чтобы успокоить не животных, а себя. Туман стал немного реже, что позволило им увидеть друг друга пояснее, но и только. Ноги по-прежнему скрывались в низких волнах серого половодья. Туманные валы поглотили дома совершенно.

Ранд осторожно провел Облако вперед и с удивлением услышал, как подошвы его сапог шаркнули по дощатому настилу. Паромная пристань. Он с опаской отступил назад, осадив серого. Ранд слышал, что пристань в Таренском Перевозе как мост, никуда не ведущий, кроме как на паром. По слухам, Тарен был широк и глубок, с коварным течением и омутами, в которые могло утянуть и самого сильного пловца. Намного шире Реки Винный Ручей, решил он. Да еще и туман тут... С облегчением Ранд почувствовал под ногами привычную землю.

Свирепое «шш-ш!» Лана было столь же пронизывающим, как и туман. Страж взмахом руки подозвал всех, быстро шагнул к Перрину и откинул назад полы плаща коренастого парня, выставив напоказ громадный топор. Все еще ничего не понимая, Ранд послушно отбросил плащ с плеча, открыв взорам свой меч. Лан двинулся к своему жеребцу, когда в тумане появились качающиеся пятна света и приглушенно зашуршали приближающиеся шаги.

В сопровождении шести молодцев с туповатыми физиономиями и в груботканой одежде явился мастер Каланча. Факелы в их руках выжгли вокруг них лоскут тумана. Когда они остановились, осветив отряд из Эмондова Луга, серая стена окружающего тумана будто уплотнилась из-за отражающегося от нее света факелов. Паромщик внимательно оглядел всех с ног до макушки, склонив голову набок, нос его сморщился и зашевелился, как у принюхивающейся ласки, опасающейся капкана.

Лан с нарочитой небрежностью прислонился к седлу, причем рука его подчеркнуто случайно легла на длинную рукоять меча. Воздух вокруг упруго сжался, словно металлическая пружина, Страж ждал.

Ранд торопливо скопировал позу Лана, – по крайней мере, так же положив руку на меч. У него и в мыслях не было, что ему удастся добиться такой же смертоносной сутулости. Если я попробую так сделать, они наверняка на смех меня подымут.

Перрин подвигал в кожаной петле топор и нарочито неспешно расставил ноги. Мэт положил ладонь на колчан, хотя Ранд не был уверен, что тетива его лука в хорошем состоянии, – из-за всей этой сырости. Том Меррилин с важным видом выступил вперед, поднял руку, медленно повернул ладонь, показывая, что она пуста. Вдруг он резко взмахнул рукой, и между пальцев менестреля завертелся кинжал. Рукоять шлепнула в ладонь, и Том, сразу приняв безразличный вид, принялся подравнивать ногти острием.

Раздался тихий восхищенный смех Морейн. Эгвейн захлопала в ладоши, как будто смотрела представление на Празднике, потом уронила руки и смущенно потупилась, хотя и с трудом сдерживала улыбку.

Каланче, похоже, было совсем не до смеха. Широко раскрытыми глазами он уставился на Тома, затем громко откашлялся.

– Кто-то говорил, что за переправу будет уплачено золота больше. – Он вновь оглядел всех мрачным бегающим взглядом. – То, что вы дали мне раньше, уже в надежном месте, ясно? Ни одной монеты вам не видать.

– Остальное золото, – сказал ему Лан, – окажется в ваших руках, когда мы ступим на другой берег. – Страж чуть встряхнул зазвеневший кожаный кошель у него на поясе.

Тут же глаза паромщика метнулись на звон золота, но в конце концов он кивнул.

– Ладно, тогда этим и займемся, – пробормотал он и прошагал на пристань во главе шести своих помощников. Туман расступился перед факелами; серые щупальца сомкнулись за ними, быстро заполняя место, где раньше стояли паромщик и его шестерка.

Сам паром представлял собой деревянную баржу с высокими бортами, обшитыми досками, со сходнями, которые опускались на берег с носа и кормы. Канаты толщиной с человеческую руку, проходящие вдоль бортов, крепились к массивным столбам на пристани. Дальше канаты терялись в ночи за рекой. Подручные паромщика вставили факелы в железные держатели по бортам парома, подождали, пока всех лошадей завели на баржу, затем подняли сходни. Под копытами и сапогами заскрипела палуба, и паром качнуло под тяжестью людей и животных.

Каланча буркнул что-то, заворчав, чтобы все держали лошадей поближе к середине и не мешали перевозчикам. Он покрикивал на своих помощников, гоняя их туда-сюда, пока они готовили паром к отплытию, но те, невзирая на окрики хозяина, двигались без всякого желания и какой-либо спешки, на что паромщик реагировал с полным равнодушием, зачастую обрывая распоряжение на полуслове, чтобы приподнять факел повыше и еще раз вглядеться в туман. В конце концов он совсем замолчал и отошел на нос, где встал, вперясь взглядом в белесую дымку, за которой пряталась река. Он не шевелился, пока один из перевозчиков не тронул его за руку; тогда паромщик вздрогнул, свирепо оглянувшись.

– Что? А, это ты? Готовы? Давно пора. Ну, парни, чего ждете? – Он взмахнул руками так суматошно, что лошади всхрапнули и попятились. – Отчаливай! Посторонитесь! Пошевеливайся!

Работники Каланчи засуетились, исполняя распоряжение, и паромщик опять уставился в туман, нервно потирая куртку на груди.

Паром накренился, когда отдали швартовы и его подхватило сильное течение, затем опять накренился, когда направляющие тросы удержали его. Перевозчики, по трое с каждого борта, крепко ухватились за канаты в передней части парома и, что-то негромко приговаривая, с усилием зашагали к корме, изо всех сил борясь с окутанной сумраком рекой.

Пристань поглотил туман, узкие и длинные бледные ленты его плыли над паромом между дрожащими огнями факелов. Течение покачивало баржу. Двигались, казалось, лишь перевозчики: вперед, чтобы ухватиться за канаты, и назад, подтягивая паром дальше, – упорно, непрерывно. Никто не разговаривал. Ребята сбились в кучку в самой середине парома. Они слышали, что Тарен шире, чем ближние реки, а из-за тумана его ширина стала для них еще громадней.

Через какое-то время Ранд передвинулся ближе к Лану. От рек, которые нельзя перейти вброд, или переплыть, он испытывал какое-то гнетущее чувство, как и любой человек, никогда не видевший ничего шире или глубже прудов Мокрого Леса.

– А они на самом деле могут попробовать ограбить нас? – спросил он тихо. – Он ведет себя так, будто боится, что это мы хотим его ограбить.