Дракон Возрожденный

Когда Лойал сообразил, что вмешался в чужой разговор, его широкая улыбка поугасла и он заморгал. Перрин подивился, что кто-то вообще боится огир, – ну, разок испугаться можно, когда впервые их увидишь, но потом-то чего страшиться? «Однако в некоторых сказаниях их называют свирепыми и драчливыми, а коль они врагами станут, то непримиримыми и безжалостными». Он не мог в такое поверить. Огиры никому не были врагами.

Мин рассказала Лойалу о появлении Леи, умолчав про свое видение. Обычно она помалкивала про видения, особенно когда они были плохими.

– Ты ведь понимаешь, Лойал, как я себя чувствую, нежданно-негаданно угодив в одну упряжку с Айз Седай и этими двуреченскими парнями, – продолжила девушка.

Лойал уклончиво хмыкнул, но Мин, похоже, приняла этот звук за согласие.

– Да, – твердо сказала она. – Вот жила-была я в Байрлоне в свое удовольствие, как вдруг меня хватают за шкирку и зашвыривают одному Свету ведомо куда. Что ж, наверное, с таким же успехом я могла бы и дома остаться. Моя жизнь перестала принадлежать мне с тех пор, как я встретила Морейн. И этих двуреченских мальчишек-фермеров. – Она перевела взгляд на Перрина, и губы ее искривила усмешка. – Всего-то и хотела я жить, как мне нравится, влюбиться в человека, которого сама выберу… – Ее щеки вдруг вспыхнули, и она прокашлялась. – То есть я хочу сказать: ну что же в этом плохого – хотеть прожить свою жизнь без всех этих напастей?

– Та’верен… – начал Лойал. Перрин замахал рукой, призывая его умолкнуть, но огира редко удавалось перебить, еще реже – заставить замолчать, когда предмет разговора вызывал в нем воодушевление, затрагивая какую-то из его любимых тем. По огирским меркам Лойал считался чрезвычайно несдержанным торопыгой. Он засунул книгу в карман куртки и продолжил, жестикулируя своей трубкой: – Все мы, Мин, всю свою жизнь воздействуем на жизни других. Когда Колесо Времени вплетает человека в Узор, нить жизни каждого из нас тянет за собой жизненные нити окружающих. С та’верен то же самое, только происходит это в еще большей, гораздо большей степени. Они стягивают к себе весь Узор – по крайней мере, на какое-то время, – заставляя его нити оплетаться вокруг них. Чем ближе ты к ним, тем больше их влияние на тебя самого. Поговаривают, будто, оказавшись в комнате с Артуром Ястребиное Крыло, можно было ощутить, как сам собой изменяется Узор. Не знаю, насколько это правдиво, но так я читал. Впрочем, существует и обратное воздействие. Сами та’верен сотканы в нити более тугие, чем большинство из нас, и выбор у них невелик.

Перрин поморщился: «Проклятье, как же редко этот выбор что-то значит».

Мин тряхнула головой:

– Мне бы просто хотелось, чтобы они не все время были такими… такими растреклятыми та’верен. С одной стороны тянут та’верен, с другой – вмешиваются Айз Седай. И что же тут под силу сделать женщине?

Лойал пожал плечами:

– Полагаю, весьма мало, пока она остается рядом с та’верен.

– Как будто у меня был выбор! – проворчала Мин.

– Тебе выпало большое счастье – или несчастье, если тебе угодно видеть это в таком свете, – оказаться рядом не с одним, а с тремя та’верен. Ранд, Мэт и Перрин. Сам я считаю это огромным везением, пусть даже они и не были бы моими друзьями. Думаю, я мог бы даже… – Огир, подергивая ушами, обвел лица собеседников взором, полным неожиданного стеснения. – Обещаете, что не будете смеяться? Думаю, я мог бы написать книгу об этом. Я уже делаю заметки.

Мин по-дружески улыбнулась, и уши Лойала встали торчком, как прежде.

– Прекрасно, – сказала ему девушка. – Но кое у кого здесь такое чувство, будто эти та’верен вынуждают нас плясать на веревочках, как марионеток.

– Я себе такого не просил! – вспылил Перрин. – Не просил такого!

Она не удостоила юношу вниманием.

– Не так ли случилось и с тобой, Лойал? Не оттого ли ты и странствуешь вместе с Морейн? Я знаю, что вы, огиры, почти никогда не покидаете свои стеддинги. Не потащил ли один из этих та’верен и тебя вслед за собой?

Лойал вдруг принялся внимательно рассматривать свою трубку.

– Просто мне захотелось увидеть рощи, которые вырастили огиры, – пробормотал он. – Увидеть рощи, и только. – Он бросил взгляд на Перрина, будто желая получить от него поддержку, но Перрин лишь ухмыльнулся.

«Поглядим, как эта подкова подойдет к твоему копыту». Он не знал всего, но был уверен: Лойал – беглец. Девяноста лет от роду, но, по убеждениям огир, пока что недостаточно зрел, чтобы покидать стеддинг – «выходить во внешний мир», так они это называли – без разрешения старейшин. По людским меркам огиры живут очень долго. Лойал говорил, что вряд ли он встретит у старейшин теплый прием, когда снова окажется в их власти. Судя по всему, Лойал намеревался как можно дольше оттягивать этот миг.

Тут шайнарцы зашевелились, солдаты начали подниматься на ноги. Из хижины Морейн появился Ранд.

Даже на таком расстоянии Перрин мог отчетливо видеть черты его лица, рыжеватые волосы и серые глаза. Юноша был Перрину ровесником и выше его на полголовы – если их поставить рядом друг с другом, – хотя Ранд был стройнее, пусть и широк в плечах. По рукавам его красной куртки с высоким воротом сбегали вышитые золотой нитью шипастые побеги терна, а спереди на темном плаще красовалось то же изображение, что и на знамени, – четырехлапый змей с золотой гривой. Перрин и Ранд выросли вместе и дружили с самого раннего детства. «Остались ли мы по-прежнему друзьями? Сможем ли и дальше ими быть? Даже теперь?»

Шайнарцы как один застыли в поклоне, приподняв голову, но руки опустив до колен.

– Лорд Дракон, – возгласил Уно, – ждем указаний. Служить вам – честь.

Уно, от которого едва ли услышишь хоть одно предложение без ругательства или проклятия, сейчас говорил с глубочайшим уважением. Остальные вторили ему:

– Служить вам – честь.

И Масима, взор которого, отыскивающий во всем дурное, в эту минуту сиял беспредельным почтением, и Раган, и все прочие замерли в ожидании приказа, если Ранду будет угодно отдать его.

Ранд бросил на них мимолетный взгляд с высоты склона, затем повернулся и скрылся среди деревьев.

– Опять он с Морейн спорил, – тихо промолвила Мин. – Сегодня – весь день.

Перрин не был удивлен, но все же испытал легкое потрясение. Спорил с Айз Седай… Сразу припомнилось все слышанное в детских сказках. Айз Седай, которые по своему хотению, дергая за тайные ниточки, заставляют танцевать троны и целые страны. Айз Седай, у подарка которых всегда имелся незримый крючок, а цена за подарок всегда была меньшей, чем ты мог поверить, но всегда оказывалась куда большей, чем можно было представить. Айз Седай, чей гнев мог дробить землю и насылать молнии. Кое-какие из этих историй, как теперь знал Перрин, не были правдой. И в то же время они не открывали и половины всего.

– Пойду-ка я лучше за ним, – сказал Перрин. – После их споров ему всегда нужен кто-то, кому он должен выговориться.

Кроме Морейн и Лана, в поселке лишь они трое – Мин, Лойал и он – не взирали на Ранда так, будто тот стоял превыше всех королей мира. А из них троих только Перрин знал Ранда дольше.

Он зашагал вверх по склону, помедлив чуть, чтобы взглянуть на закрытую дверь хижины Морейн. Лея сейчас наверняка там, как и Лан. Страж редко позволял себе удаляться от Айз Седай, все время держась рядом с ней.

Рандова хижина была далеко не таких размеров, зато стояла ниже по склону, неприметная среди деревьев и в сторонке от остальных. Поначалу Ранд пытался жить внизу, вместе с остальными обитателями лагеря, но их непрестанный пиетет выводил его из себя. Теперь он держался наособицу. Даже чересчур наособицу, считал Перрин. Впрочем, он знал, что сейчас Ранд направился не к себе в хижину.

Перрин поспешил туда, где склон напоминавшей чашу низины в одном месте внезапно превращался в крутую скалу пятидесяти ярдов в высоту, ее гладкий камень сумел одолеть лишь жесткий кустарник, там и тут упрямо цепляющийся за трещины. Юноша точно знал, где именно в серой каменной стене есть расщелина, проем едва шире его плеч. От света дня, клонящегося к вечеру, осталась только узкая полоска над головой, и казалось, будто шагаешь по спуску в туннель.

Через полмили расщелина резко распахнулась в узкую долину, едва ли в милю длиной, ее скалистое дно было усыпано валунами и голышами, и даже крутые склоны густо поросли высокими болотными миртами, соснами и елями. Из-за солнца, усевшегося на вершины гор, протянулись длинные тени. За исключением расщелины, скалистые стены этого места были монолитны и столь круты, будто по горам здесь рубанули гигантским топором. Эту долинку еще проще было бы оборонять горсткой людей, чем низину-чашу, но здесь не было ни ручья, ни родника. Никто не ходил сюда. Кроме Ранда, после споров с Морейн.

Ранд стоял неподалеку от входа в долину, опираясь спиной о шершавый ствол болотного мирта и разглядывая свои ладони. Перрин знал, что на каждой из них выжжена цапля. Каблук Перрина шаркнул по камню, но Ранд даже не шевельнулся.

Внезапно Ранд принялся тихо декламировать, не отрывая взгляда от своих рук:

Дважды и дважды он будет отмечен,
Дважды – жить, и дважды – умереть.
Раз – цаплей, дабы на путь направить.
Два – цаплей, дабы верно назвать.
Раз – Дракон, за память утраченную.
Два – Дракон, за цену, что заплатить обязан…

С содроганием он заложил свои ладони под мышки.

– Но никаких Драконов еще нет. – Ранд хрипло рассмеялся. – Пока нет.

С минуту Перрин просто смотрел на него. На мужчину, способного направлять Единую Силу. Мужчину, обреченного на безумие из-за порчи на саидин, мужской половине Истинного Источника, – безумие, впав в которое он, несомненно, уничтожит вокруг себя все и вся. Человек – тварь! – страх и отвращение к которой с детства взращены у каждого. И все же… тяжело перестать видеть в нем мальчишку, вместе с которым вырос. «Как можно вообще вдруг взять и перестать быть кому-то другом?» Перрин выбрал плоский валун поудобнее, уселся на него и стал ждать.

Наконец Ранд обернулся и посмотрел на него:

– Как думаешь, Мэт в порядке? Последний раз, когда я его видел, он выглядел таким больным.

– С ним наверняка все хорошо.

«Сейчас он небось уже в Тар Валоне. Там они его Исцелят. А Найнив и Эгвейн удержат его подальше от неприятностей». Эгвейн и Найнив, и Ранд с Мэтом и Перрином. Все пятеро – из Эмондова Луга, что в Двуречье. Мало кто являлся в Двуречье из большого мира, не считая заезжих торговцев и немногих купцов, ежегодно закупавших шерсть и табак. И почти никто не покидал Двуречья. До тех пор, пока Колесо не избрало себе та’верен и пятеро простых сельских жителей не могли больше оставаться там, где прежде были. Не могли больше быть теми, кем прежде были.

Ранд кивнул, по-прежнему храня молчание.