12 тайн

Дэни направилась к своему шкафчику, гадая, сколько сослуживцев пришло бы на ее вечеринку теперь. Вид замочка ее обескуражил. Она попробовала одну комбинацию цифр, потом вторую и, наконец, третью: день рождения Мэта. Ей стало еще хуже – как она могла забыть!

Мэт поразил ее при первой же встрече. Этот сержант был явно птицей высокого полета: ему прочили со временем должность начальника. На него – с его немаленьким ростом, коротко стриженными светлыми волосами, модной небритостью и голубыми глазами – просто нельзя было не обратить внимание. Он был на восемь лет старше Дэни, но для нее это не имело значения. Большая часть сотрудников благоговела перед ним. И она тоже.

Однажды, в дождливый вечер понедельника, когда ей меньше всего хотелось думать о спортзале, она – следуя своим новогодним обязательствам – все-таки потащилась в центр досуга Хадли. Сотрудникам городской полиции клубные карты продавали со скидкой, поэтому в большинстве залов приходилось потеть рядом со старшими офицерами. На групповых занятиях по силовым упражнениям Мэт оказался прямо позади Дэни – она обернулась, чуть улыбнувшись. И в конце занятия снова слегка улыбнулась. Выйдя из раздевалки, она обнаружила, что он ждет ее на скамейке в холле.

Возможно, третий джин с тоником в пабе напротив Хилл-парка был ошибкой. Мэт сказал, что сам пьет только двойной, и заказал ей то же самое. Тем вечером они оказались в квартире, которую он снимал на вершине холма, около девяти, и хотя Дэни была пьяна, ей понравилось то, как яростно Мэт проник внутрь ее. На следующее утро он повел себя более нежно, и, уходя, Дэни уже мечтала о новой встрече. В участке они не разговаривали, но ближе к вечеру он подмигнул ей, и в ту ночь они снова были вместе. В конце лета они провели неделю на пляже в Хорватии, и Дэни, потягивая терпкое местное белое вино, даже принялась размышлять об их совместном будущем.

Открыв свой шкафчик, она немедленно почувствовала вонь. Пять месяцев ее кроссовки и нестираный костюм пролежали взаперти. Стараясь не дышать, она вытащила их и выбросила в мусорную корзину возле умывальников.

– Не ожидала снова встретить тебя здесь.

Дэни выпрямилась и, обернувшись, увидела констебля Карен Кук. Форма Кук почему-то всегда казалась на полдюйма туже формы любой другой сотрудницы.

– Поговаривали, что ты не справляешься, – продолжала Кук, противно улыбаясь.

Она никогда не скрывала своей неприязни к Дэни. Дэни считала, что это связано с тем временем, когда ее, Дэни, отец был тут начальником, но злобный тон Кук все равно ее ошеломил.

Дэни ничего не ответила и направилась к своему шкафчику, однако Кук преградила ей путь.

– В участке поговаривают, будто у тебя, как и у твоего папаши, сдали нервы.

Дэни вспыхнула и стиснула зубы, но все же выдержала взгляд Кук.

– Ты облажалась, – сказала Кук, смотря на Дэни с ненавистью.

Дэни протиснулась мимо нее и взяла тряпку, лежавшую возле раковины; держа тряпку под горячей струей, Дэни чувствовала, что Кук стоит у нее за спиной.

– У твоего папаши, по крайней мере, хватило тогда ума уволиться. Ты тут никому не нужна.

И Кук, навалившись на Дэни всем телом, прошептала ей в ухо:

– Мы тебе не доверяем.

Внезапно она резко бросила Дэни на раковину, вцепившись одной рукой в шею, а другой сильно надавив на спину. Дэни почувствовала, как в грудь ей под давлением веса Кук врезается край раковины. Задыхаясь, она отчаянно попыталась освободиться, – однако противница схватила ее за ремень и швырнула на зеркало.

– Тебе нужно найти другой участок. Да побыстрее!

Дэни стремительно развернулась и толкнула Кук на шкафчики, прижав к ее лицу мокрую тряпку.

Тут открылась дверь раздевалки и Дэни, обернувшись, увидела детектива-сержанта Лесли Барнздейл. Откинув тряпку, Дэни молча прошла через комнату назад.

– Доброе утро, девушки, – спокойно сказала Барнздейл.

Дэни поняла, что начальница оценивает ситуацию.

– С возвращением, констебль Каш. Сегодня вы работаете со мной. У нас вызов от коллег из Западного Йоркшира. Будьте готовы выехать через пять минут.

– Есть, мэм, – откликнулась Дэни, закрывая свою сумку в шкафчике.

– Кук, вы немного промокли, – сказала Барнздейл. – Предлагаю привести себя в порядок, и я по-прежнему жду от вас два отчета за прошлую неделю.

Барнздейл вручила Кук мокрую тряпку, шагнула в кабинку и закрыла за собой дверцу.

– Есть, мэм, – ответила Кук, взяв охапку бумажных полотенец. – Я с тебя глаз не спущу, – шепнула она Дэни. – И передай привет Мэту; мы все надеемся, что он скоро вернется.

Дэни схватила констебля за рубашку.

– Да иди ты! – сказала она, оттолкнула Кук и вышла из комнаты.

Глава 8

Спустя тринадцать месяцев после убийства Ника и Саймона обе подруги – Абигейл Лангдон и Джоузи Фэрчайлд – были осуждены. Ни одна из них так и не раскаялась. Они жесточайшим образом убили мальчиков, которые должны были войти в десятку лучших учеников года.

Суд установил, что школьницы заманили Ника и Саймона в рощу. Не думаю, что я тогда до конца понимал все, что говорилось, однако же меня попросили дать свидетельские показания по видеосвязи. Помню, мне задали вопрос, видел ли я, чтобы девочки целовали мальчиков, пока они вчетвером шли через парк. Я едва не рассмеялся, потому что был уверен, что Ник вовсе не хотел бы, чтобы его увидели целующимся с девочкой, но, понимая серьезность ситуации, я просто покачал головой.

Меня ни разу не просили рассказать, что я увидел, когда нашел тела мальчиков. Фотографии были приобщены к делу, но прессе запретили раскрывать наиболее вопиющие подробности.

В тот кошмарный летний день, сбежав с холма, я от страха заблудился. Вместо того чтобы нестись к дому, я помчался напролом через рощу и оказался в Сент-Марнеме. Я бежал до тех пор, пока не очутился на берегу пруда с утками, расположенного в центре городка. Запыхавшись и растерявшись, я упал на землю и рыдал, пока не почувствовал на своем плече чью-то руку. Я вскочил. Рядом со мной стоял мужчина; он попробовал взять меня за руку. Я посмотрел на него и закричал, что мой брат мертвый, мертвый лежит в лесу. Он велел мне подождать и бросился к домам, стоявшим на берегу пруда. Мне так хотелось оказаться как можно дальше от этого страшного места, что я снова побежал, – на этот раз по дороге, соединяющей Сент-Марнем с Хадли.

Теперь я знаю, что это расстояние составляет почти милю. От страшной летней жары я в тот ужасный день совсем ослабел и, не в силах двигаться, свернулся калачиком на обочине. Мне тогда было всего восемь, поэтому мне показалось, будто я пролежал там в одиночестве очень долго, но на самом деле полицейская машина, должно быть, подъехала через несколько минут. Когда меня посадили на заднее сиденье и повезли в Хадли, я весь дрожал. Мне же еще предстояло рассказать маме, что я видел.

Через три дня девочек арестовали и предъявили им обвинение. Их залитую кровью одежду нашли у Абигейл Лангдон под кроватью. После того как подружки были осуждены, их имена обнародовали. На сделанных полицией снимках обе они глупо улыбались в камеру, ни о чем, по-видимому, не беспокоясь. Садисты и ритуальные убийцы, они стали объектом ненависти, символом развращенности современной молодежи.

Сразу после приговора их направили в два разных центра строгого режима для малолетних преступников. На машину, которую везла одну из девочек, по дороге напали: сбросили на нее с эстакады бетонный блок. Пришлось перекрыть шоссе, чтобы обеспечить безопасность перевозки. Когда прокомментировать события попросили премьер-министра, он призвал к спокойствию, но его слова о важности семейных ценностей потонули в общенациональной жажде мести.

Через два дня после убийства Ника объявился мой отец. Решив, что он вправе разделить наше горе, мама пригласила его вернуться в дом, который он покинул, когда мне было всего три. Правда, время от времени он внезапно возникал и с преувеличенным энтузиазмом дарил нам абсолютно неподходящие подарки. Спустя три недели после моего седьмого дня рождения, вернувшись домой из школы, я увидел его на лавочке возле парка. Окликнув меня через дорогу, он вручил мне копию формы «Челси». Когда он рассердился на мою неблагодарность, Ник отвел его в сторону и объяснил, что мы болеем не за «Челси», а за «Брентфорд».

– Почему он этого не знал? – спросил я Ника вечером, пока мы с ним делали уроки за кухонным столом.

– Его долго не было.

– Но мы же всегда были за наших!

– Так и есть, – ответил Ник, и в следующие выходные они с мамой впервые сводили меня на игру «Брентфорда».

Майку «Челси» я так никогда и не надел.

Я думаю, что возвращение отца действительно принесло маме временное облегчение. На фоне нового острого горя то, что произошло между ними годы назад, вроде бы забылось. Но я его совсем не знал. Рядом с ним я оставался трехлетним ребенком, ждущим у окна возвращения папы из очередной командировки. Из одной такой поездки он не вернулся, и я не мог ему этого простить.

Через четыре дня после похорон Ника он ушел.

Первый год был для мамы непереносим. Убийство любимого сына, суд над убийцами и навязчивое внимание журналистов – я часто думаю о том, как она вообще смогла все это пережить. Ее горе должно было быть всепоглощающим, и я помню то чувство безысходности, которое мы с ней испытывали, когда сидели за нашим кухонным столом рядом с пустым стулом Ника. По вечерам мама ковырялась в своей тарелке, делая вид, что ест. Обнимая ее перед сном, я чувствовал каждую ее косточку и боялся сжать ее слишком крепко, чтобы не сломать.

Охваченная горем, мама пыталась, как она мне позже рассказывала, просто выжить, сосредоточившись на текущем мгновении. Но меня она старалась вернуть к нормальной жизни. Мне нужно было постоянное подтверждение того, что я в безопасности и что она все время рядом и оберегает меня. Первые недели после смерти Ника я боялся выйти из дому. Боялся хоть на минуту потерять маму из виду. Каждый вечер она лежала рядом со мной, пока я не засыпал, и для нее это было во многом так же утешительно, как и для меня. Следующий школьный семестр я пропустил, но за несколько недель до Рождества стал нагонять школьную программу дома. А потом, морозным январским утром, мои лучшие друзья – Холли и Майкл – пришли к нам вместе со своими мамами. Крепко держась за мамину руку, я пошел по опушке парка, а затем вдоль реки к начальной школе, расположенной у другого конца городского моста. На полпути Майкл внезапно помчался вперед, и я взглянул на маму. Она отпустила мою руку, и я вместе с Холли побежал за ним. Мгновенье спустя я обернулся и помахал маме, которая шла под руку со своими подругами.

Каждый день после уроков она ждала меня возле школьных ворот, и мы возвращались домой вместе. Я отказывался ходить куда-то, кроме школы и дома. Моя любовь к Хадли-Коммон исчезла, и даже призыв сыграть в футбол не мог выманить меня из-за кухонного стола.

Через несколько месяцев после суда шум в прессе почти улегся, и мама попыталась убедить меня вернуться к жизни обычного десятилетнего мальчика. Почему бы нам снова не пойти на матч «Брентфорда», предлагала она. Этот клуб был совсем не такой знаменитый, как основные лондонские команды, но мы с Ником болели за него с детства – он стал для нас как бы членом семьи. Хотя Ник больше увлекался регби, нам нравилось ходить на матчи втроем. Я по-прежнему оставался фанатом футбола, но без Ника упорно отказывался от любых игр. И только когда «Брентфорд» стал лидером в своей лиге и перед ним замаячил переход вверх, меня снова охватил азарт. Однажды в пятницу вечером мама, к моему удивлению, принесла домой два билета на завтрашний матч.