Лебединая песнь

– Не видишь, балдеет, – сказал Томми, заслоняя дверной проем широкими плечами.

Он был грузен и неухожен, с толстыми щеками и мясистым лицом. На нем были красная кепка, футболка и комбинезон. Редкая темная бородка закрывала угловатый подбородок.

– Совсем шизанутая девчонка. – Он грубо выругался и отхлебнул из бутылки.

– Мама?

Ребенок все еще грезил, перед глазами мерцали огоньки.

– Ласточка, я хочу, чтобы ты встала и оделась. Мы уезжаем из этого чертова хламовника. Сейчас же. Ты слышишь?

– Да, мама.

– Никуда вы не поедете, – ухмыльнулся Томми. – Куда вам податься?

– Чем дальше, тем лучше! Дура я была, что переехала сюда, к тебе! Ну, вставай же, ласточка. Одевайся. Мы должны уйти отсюда как можно скорее.

– Обратно к Рику Доусону намылилась? Давай-давай! Это же он вышвырнул тебя, когда я вас подобрал? Ну валяй, сходи к нему, чтобы он пнул тебя еще раз!

Мать обернулась к нему и холодно произнесла:

– Уйди с моего пути, не то – Боже, помоги мне! – я тебя убью!

Глаза Томми опасно сузились. Он еще раз глотнул пива, облизнул губы и вдруг расхохотался:

– Ну как же! – Он отступил и резко взмахнул рукой. – Проваливай! Корчишь из себя чертову королеву? Катись!

Женщина посмотрела на девочку взглядом, призывающим поспешить, и вышла из спальни.

Сван вскочила с кровати. Путаясь в чересчур длинной и просторной ночной рубашке, она поспешила к окну и высунулась наружу. В окнах трейлера миссис Игер горел свет, и девочка решила, что они, наверное, разбудили ее. Сван взглянула вверх и замерла с открытым от восхищения ртом.

Небо заполняли волны движущихся мерцающих звезд. Круги света прокатывались над трейлером сквозь тьму, и желтые вспышки зигзагами устремлялись вверх, к сиянию вокруг луны. Тысячи тысяч светлячков пролетали в вышине, похожие на движущиеся галактики, их дрожащие огоньки образовывали световые цепочки, растянувшиеся с запада на восток, насколько хватало глаз. Где-то в поселке завыла собака, за ней другая, третья, а там и все прочие, обитающие через пятнадцатое шоссе. В трейлерах зажигался свет, люди выходили наружу узнать, что случилось.

– Боже всемогущий, что за шум!

Томми все еще стоял в дверях. Он заорал:

– Да заткнитесь же!

И одним резким глотком опорожнил пивную бутылку. Затем уставился на Сван злобным взглядом помутневших глаз.

– Я рад отделаться от тебя, детка! Поглядите на эту чертову комнатку, на эти цветочки и все это дерьмо! Боже! Это трейлер, а не сад!

Он пнул горшок с геранью. Сван вздрогнула, но не двинулась с места, а, вздернув подбородок, ждала, чтобы он ушел.

– Хочешь кое-что узнать про свою мамочку? – ехидно спросил он. – Хочешь узнать про бар, где она танцевала на столах и давала мужчинам трогать себя за сиськи?

– Молчи, скотина! – закричала женщина.

Томми, вовремя обернувшись, успел перехватить ее руку и отшвырнул прочь.

– Да езжай, Дарлин! Покажи своей девчонке, из чего ты сделана! Расскажи ей про мужчин, через которых ты прошла, и – о да! – расскажи ей про папочку! Расскажи, как ты была под таким кайфом от ЛСД, или сернила, или бог знает чего еще, что даже не запомнила его имя!

Лицо Дарлин Прескотт исказилось от ярости. Когда-то она была хорошенькой, сильные скулы и темно-голубые глаза бросали сексуальный вызов не одному мужчине, но сейчас лицо ее выглядело потасканным и унылым, на лбу и в уголках губ залегли глубокие морщины. Ей было всего лишь тридцать два, но в облегающих джинсах и желтой ковбойке с блестками на плечах она выглядела на все сорок. Она отвернулась от Томми и прошла в «главную спальню» трейлера, стуча по полу ковбойскими сапожками из кожи ящерицы.

– Эй, – сказал Томми, хихикая, – не сбежишь же ты в самом деле!

Сван стала вынимать одежду из ящиков шкафа, но мать вернулась с чемоданом, набитым безвкусно-пестрыми тряпками и обувью, и запихнула в него столько вещей Сван, сколько влезло.

– Мы едем сейчас же, – сказала она дочери. – Пошли.

Девочка задержалась, оглядывая свое зеленое богатство.

«Нет! – подумала она. – Я не могу бросить мои цветы! И мой сад! Кто польет мой сад?»

Дарлин навалилась на крышку чемодана и защелкнула его. Потом взяла Сван за руку и повернулась, чтобы уйти. Девочка успела только схватить куклу, лохматого Коржика, и мать выволокла ее из комнатки.

Томми шел за ними с очередной бутылкой пива в руке.

– А, все же едете! Завтра вечером ты вернешься, Дарлин! Вот увидишь!

– Жди, как же! – ответила она и толкнула дверь.

Снаружи, в душной ночи, со всех сторон наплывал собачий вой. Полосатые знамена света пробегали по небу. Дарлин взглянула на них, но это не задержало ее на пути к ярко-красному «камаро», припаркованному на дороге позади грузового пикапа Томми. Она швырнула чемодан на заднее сиденье и села за руль. Сван, все еще в ночной рубашке, заняла пассажирское место.

– Мерзавец! – выдохнула Дарлин, пока возилась с ключами. – Ноги моей здесь не будет!

– Эй! А ну погляди! – закричал Томми.

Сван обернулась.

Она с ужасом увидела, что он приплясывает в ее садике, острыми носками ботинок разбрасывая землю, топча каблуками цветы. Она прижала руки к ушам, потому что слышала предсмертные стоны растений, похожие на звук, с которым рвутся чересчур туго натянутые струны гитары. Томми ухмылялся и дурашливо подпрыгивал, потом сорвал с головы кепку и подбросил ее в воздух. Ярость внутри Сван раскалилась добела, и она пожелала, чтобы дядя Томми умер в наказание за то, что уничтожил ее садик. Но потом вспышка гнева прошла, осталась только резь в животе. Девочка ясно увидела Томми таким, каким он был: жирный лысеющий дурак. Все его богатство составляли разбитый трейлер и тягач. Здесь он состарится и помрет и не позволит себе никого полюбить – потому что, как и ее мать, боится слишком близко сходиться с людьми. Все это она увидела и осознала за секунду. Она поняла, что, с каким бы наслаждением он ни уничтожал ее садик, закончится все как всегда: он будет на коленках мучиться в ванной над унитазом, а когда его стошнит, он уснет одиноким и проснется одиноким. А она всегда сможет вырастить еще один садик, и вырастит его – там, куда они приедут в этот раз, где бы это ни было.

– Дядя Томми?

Он перестал паясничать и скривился от злобы.

– Я прощаю тебя, – мягко сказала Сван.

Мужчина уставился на нее, как будто она ударила его по лицу.

Дарлин Прескотт закричала:

– Да пропади ты, скотина!

И мотор «камаро» загрохотал, как артиллерийское орудие.

Дарлин вдавила ногой акселератор, оставляя тридцатифутовые следы стертой резины, пока колеса не подхватили обороты мотора, и со скоростью ракеты навсегда покинула трейлерный поселок на пятнадцатом шоссе.