Волки окружают Владимир

Гуннхильд. Она была дочь Эцура Тоти. Они

жили в это время на востоке, в Конунгахелле.

Исландские саги. Сага о Ньяле.

Когда Рябинин сел на место Жукова и Альберт Константинович, заведши бесшумный мотор, направил автомобиль в сторону запада, он сообщил Алексею, что необходимо сделать большой крюк: заехать в Ковров «не в сам в Ковров, а на Ковровский железнодорожный вокзал», чтобы нужному человеку сообщить последние новости и дать руководство к действиям в непредвиденных ситуациях. Так же Злобин собирался от него услышать информацию о жизни и настроениях местного подполья в свете «гороховецкого разгрома». «Ведь эсэбэшники имеют мощные пеленгационные средства, которые хорошо ловят радиосигналы, поэтому доставлять и получать информацию по рациям ныне весьма рискованное занятие. С рацией более безопасно работать только из какой-нибудь дальней лесной точки. Но и там могут вычислить. И когда гороховецкие передавали нашим в Вязниках сообщение о провале, они это потому делали, что уже знали, что им нечего терять.»

Потом Злобин сказал, что придирчивого поста ему, Алексею, опасаться не следует, у него, у Злобина для слишком любопытных имеется при себе вещь, которая отбивает всякое любопытство. При этих словах он, тормоша надушенный мохеровый шарф, извлёк на свет божий из глубин дублёнки, под которой очевидно находился пиджак с внутренним карманом, синие корочки с оттиснутыми на первой обложке золотистыми буквами и повертел ими правой рукой. Это оказалось не чем иным, как удостоверением Главного Педагогического Консула. Таких в области, пояснил Альберт Константинович, только двое: он – Злобин, и Крюшон. Они оба, с находящимися у них в подчинении большого штата сотрудников, курируют все образовательные учреждения области. Крюшон сейчас в Гусевском районе, а он, Злобин, три месяца проверяет образовательные учреждения Вязниковского района. С таким удостоверением никакой пост не страшен. А если увидят в салоне простолюдина, так его просто можно будет выдать за самородка, которого педагогическая шишка везёт показать во Владимир. Да и вообще, это не их собачье дело. Они что? хотят себе проблем, суя нос, куда не следует? Это заверение и штука с мощной губернаторской печатью успокоило Рябинина и он решил задать несколько вопросов по поводу огромнейшей разницы образования для детей простых людей и детей элиты. Ибо эта несправедливость с детских лет ему не давала покоя.

– Ну, про школу для простых, – говорил Злобин, ровно ведя автомобиль. – Я особенно не буду распространяться. Всё это вы знаете как представитель, как бы выразиться помягче, низшего класса. Извините, что низвергаю вас с лестницы, так сказать, высших существ, как какую-то туфельку-инфузорию. Но в этом не моя вина, а всех тех, кто эту чудовищную систему создал. Сначала социальную, а затем, как естественное продолжение и дополнение её, – образовательную. Видите, как ловко власть имущие распорядились об образовании бедняков! Четыре класса церковно-приходской, как говорили двести с чем-то лет назад, школы. Перечислим, какие там предметы? Элементарна арифметика, счёт, деление, умножение, простые уравнения, элементарные задачи. Дальше. Письмо и грамматика, где ограничиваются зубрёжкой нескольких плавил. Дальше. Окружающий мир, где ребёнка учат социализироваться только к его трущобной среде. Так же на этом предмете дозволяется педагогу немного полопотать о растениях, животных. Литература. Выбор не очень богат. Из великих писателей берутся небольшие отрывки. В основном поощряется читать современную литературу о низших слоях, которая описывает жизнь трудового человека в приподнятых тонах, даже не намекая на существующее неравенство и несправедливость. Что там у нас ещё? История с географией. Вот так в Центре, в Министерстве Образования и скрестили историю с географией. Так чему же этот кентавр учит? Никакой Руси с Россией не было. Только был мифический Росланд, омываемый, как древнегреческая ойкумена, Океаном. И русских никогда не было, а были какие-то племенные мутанты. Это, якобы, всё навязывается из-за благой цели, чтобы не сорились пришлые народы с русскими.

Последние слова Альберта Константиновича приглушил бешенный грохот мотора огромной, как локомотив, и страшной, как сатана, фуры, на скорости вылетевшей навстречу и тут же с рёвом скрывшейся позади.

– Но ведь всё равно же, – с горячностью возразил Алексей, даже не проводивший взглядом пронёсшейся мимо шедевр самопального конструктивизма. – Никто не верит в этот Росланд. Как бы нашу страну не окрестили официальные академики, все знают, что ей название Русь, Россия.

– Это нынешние поколения так знают, – скептический отмахнулся Злобин. – А вот последующие… – И, размышляюще о чём-то, потёр переносицу.

– А чего пишут о других? – вдруг воодушевился он. – Американцы всегда были нашими друзьями. Поэтому мы, ещё до тектонического разлома в Среднеамериканском плато, помогали им строить марсолёты. Хотя, конечно, спецы наши им помогали, валюта была нужна, но друзьями они нашими никогда не были. О других – такая же белиберда. Китайцы, индусы.

– Странно как-то, – задумчиво произнёс Рябинин. – Каких-то сто лет назад у нас были инженеры и конструкторы, которые могли создавать космическую технику, а сейчас перебираем старые машины, вместо скоростных поездов и лайнеров, налаживает производство паровозов, примитивных аэропланов и дирижаблей. Где телевидение? Где компьютеры? Хоть сигналы по рации не разучились пускать. Посчитай, вся техника – и гражданская, и военная – позапрошлого века. Военная – даже начала и середины двадцатого века. Боже мой! Какая деградация!

– Всё это результат образовательной политики, которую у нас ввели, и ввели не сразу, а постепенно; ещё в начале прошлого века начали экспериментировать, – спокойно, как об уже давно осмысленном факте произошедшей трагедии, сказал Альберт Константинович. – Дыры глазниц проколола трава, Белая кость, а была голова. А теперь давайте подытожим, как учат в этих школах. Учат как можно меньше, чтобы уровень мышления был на уровне обезьяны. Главное чтобы могли на простых станках как-то работать, собирать части машин да водить трактора. Ведь если воспитаннику дать большее, то, не дай бог, начнёт ещё задумываться над смыслом жизни. А это для существующего режима вещь нежелательная. Конечно, ещё существуют и объективные факторы у этой деградации. Это, прежде всего, Великий Ледник.

Злобин, близоруко сузив глаза, посмотрел в сторону. За окном по обе стороны «Опеля» простирался жалкий корявый ёрник с возвышающимися над ним телеграфными столбами. Совсем недавно, когда они только-только проехали симпатичную придорожную деревеньку, по сторонам тянулись ещё не сдавшие позиции относительно пышные сосны и ели, теперь же – наглядное последствие климатической катастрофы. Даже ясное солнце не оживляло этого унылого пейзажа. Альберт Константинович чуть прибавил скорость, чтобы побыстрей проехать эту унылую местность. Легко скользя по посыпанной шлаком трассе ещё не старыми шинами, автомобиль, казалось, нёсся к какому-то неясному будущему. Далеко позади остались и бензоколонка с озорным дедом, и поворот на Солёный жмых и пасшееся вдали стадо оленей с тремя чумами . Скоро, наверно будет дорожный пост.

– Хотя всё это чепуха, – вновь заговорил, опровергая себя, Альберт Константинович. – Это они сами придумывают причины, почему такой у населения низкий уровень. Сами, с высшим образованием, тупее в сто раз! Это ж надо додуматься! Электричества им не хватает. Не электричества, а мозгов им не хватает. Все АЭС заморожены. Хотя это, может, и к лучшему. Но русская земля всегда была богата самородками. Вот из глубинки Владимирщины объявился какой-то Леонардо Парамонов, с виду то ли юродивый, то ли вообще дурачок. Но только ответьте мне, как он умудряется отбирать сверх нормы энергии у электроподстанций, при этом, не выводя из строя хилые трансформаторы! Вот казалось бы, перед вами талант, может быть, гений. Так дайте ему работу в исследовательском бюро. Ан, нет! Шлея под хвост попала. Нет, конечно, его могут привлечь для подвода тепла в бараки, чтобы работяги не замёрзли. Но чтобы дать руководить каким-нибудь большим проектом – этого им не надо.

– Почему? – спросил простодушно Алексей. – Ведь если человек неординарен и способен создавать экономоемкие технологии, или даже просто творить необходимые вещи в другой области, – всем же от этого будет польза?

Злобин усмехнувшись наивности Рябинина, покрутил голой из стороны в сторону. Потом, опять потерев переносицу, серьёзным тоном сказал:

– Первое я уже сказал. Мыслящие люди среди простолюдинов им не нужны. И неважно техническая эта область или гуманитарная. Потому что и технарь, мыслящий неординарно творческая личность, который своим порывом может заразить и массу. Не случайно подобным технарям они дают мелкую работу. А талантливых гуманитариев спихивают на работу во всевозможные архивы, на незначительные должности в библиотеках, разрешают даже учить детей простолюдинов, но здесь строго по утверждённым серым программам. Из первого вытекает и второе…

Но тут он вынужден был прервать речь, так как увидел впереди опущенный полосатый шлагбаум ДПС. Вот и долгожданный пост! Рябинин вытянул шею, чтобы повнимательней рассмотреть его. Вначале он взглянул на домушку поста. Она представляла из себя низкую квадратную бревенчатую постройку с замызганными окнами, находящимися на двух ближних стенах, и с уже начинавшей разваливаться трубой. Если бы не было покосившегося крылечка с обитой дешёвым кожзаменителем дверью, то эту будку можно было бы принять за баню. За будкой возвышалось несколько заснеженных ёлок, возле которых жались согнутые, как старухи, карликовые берёзы. Посреди дороги во всём чёрном и мохнатом, будто это был представитель отряда паукообразных, с автоматом за спиной стоял до того толстомордый постовой, что мяса ?на его скулах чуть ли не закрывали глаза. Злобин притормозил и опустил боковое стекло. Мордастый, с пагонами лейтенанта, отдал честь с висящей на рукавице полосатой колотушкой.

– Ваши документы, – вежливо и в тоже время холодно спросил полицейский.

– Вам дать мандат или удостоверение?

Полицейский немного замешкался.

– Если вам не трудно, то удостоверение, – наконец, решил он.

Злобин подал удостоверение. Посмотрев в него, мордастый – как показалось Алексею – вздрогнул, потом провёл рукавицей, на которой была колотушка, по лбу, и, широко улыбаясь, отдал удостоверение.

– Приятного пути, Альберт Константинович! И будьте осторожны. Волки в большом количестве этой ночью перешли большак у Ржавой балки.

– Премного благодарен, – ответил на учтивость учтивостью Злобин. – Мы в курсе. Можете не беспокоиться.

Постовой поспешил поднять ручной (с верёвкой и балластом ) шлагбаум. Автомобиль двинулся дальше. На крыльцо вышел тощий полицай с заспанными глазами, тоже во всём чёрном и мохнатом и с автоматом за спиной. В боковом зеркале Рябинин увидел, как толстомордый побежал к нему, делиться, видимо, счастливою вестью.

– Вот и всё, – флегматично заключил Злобин. – Для всех этих полицейских нижних чинов высокие чиновники и начальники прямо как боги, которые сошли с небес, как утверждают мифы, индейцам Майя.

– Но при этом они, где только возможно, – вставил Рябинин. – А это только возможно в барачных кварталах, готовы проявить свою, пусть ничтожную, но власть.

– Верно, – добавил Злобин. – Псы послушны лишь своим хозяевам, а посторонних, тем более, нищих можно и облаять.

Несколько минут ехали молча. Встречные машины встречались привычно редко. Солнце было в зените и сквозь заднее стекло чуть-чуть припекало. За окнами простиралась неласковая, не радующая глаз лесотундра. Вдруг с обеих сторон выросли огромные заснеженные горы мусора, оставленные ещё более ста лет назад, в пик эпохи всеобщего благоденствия. Эти уродливые порождения потребительской цивилизации тянулись полчаса. Затем опять лесотундра с пасущимся вдалеке стадом сохатых. Вот, кажется, в метрах ста от правого борта мелькнул песец. Бессонная ночь дала себя знать и Алексея сморило. Сначала сопротивлялся, но потом устал сопротивляться. Завалил голову вниз, закрыл глаза и сразу провалился, как в глубокий болотный мох, в пустой, без сновидений, тревожный сон. Сколько времени так он спал, не знал, только когда он проснулся, то почувствовал себя гораздо свежее. Солнце светило с правой стороны и было уже ниже.