Сладкая месть

Скука послужила гораздо лучшим стимулом для сборов, чем сам Уолтер, и он проявил достаточно сообразительности, чтобы понять это. Без всяких понуждений с его стороны Жервез и Мари уже через два дня были готовы выехать. В отличие от Ричарда, который непременно проявил бы несдержанность в подобной ситуации, Уолтера ничуть не раздражало медлительное продвижение, причиной которому служили телега с поклажей и громоздкая, роскошная дорожная двуколка. После смерти отца Уолтер часто сопровождал матушку в различных путешествиях и привык ко всему. Более того, пока дождь не лил особенно сильно, рядом с ним почти все время ехала Мари.

Уолтеру нравилось ее общество, хотя между ними не возникало того непринужденного взаимопонимания, какое он испытывал с Сибель. Мари, прежде всего, жаждала комплиментов, а затем – различных сплетен. Ее интересовали родственные связи всех, с кем им предстояло встретиться. И хотя Уолтер, стараясь угодить ей, поделился с ней всем, что знал о людях, его ремарки вскоре заставили Мари звонко рассмеяться и игриво подмигнуть ему.

– Либо все мужчины и женщины в Англии – святоши, – прощебетала она, – либо вы – сама невинность. Неужели вам известны только благочестивые стороны людей?

Уолтер почувствовал приступ отвращения, но ничем не выказал этого, а лишь просто пожал плечами.

– Я – не священник. Меня не интересуют грехи других людей. Мне вполне хватает и собственных.

– А грехи женщин вас тоже не волнуют? – не унималась Мари.

– Мне просто неинтересно говорить о них, – ответил Уолтер, надеясь отбить у девушки охоту к разговору на эту тему и в то же время не проявить открытой грубости, использовав резкое замечание, которое приструнило бы любую женщину, напрашивающуюся на неприятности.

– В таком случае, вы слишком беспокоитесь за свои собственные грехи, – весело парировала Мари.

Уголок широкого рта Уолтера подернулся, а веки наполовину прикрыли его светло-голубые глаза, придав им сонный, сладострастный вид. Однако он ограничился лишь неопределенным замечанием:

– Нет, не слишком.

Уолтера охватила волна физического возбуждения. Он не ошибся в своем ответе. Мари де ле Морес хотела поиграть. При первой встрече он сравнил ее с лакомым кусочком, однако все эти вопросы о его владениях и супружеском статусе заставили его насторожиться. Он опасался проявлять особый интерес, ибо Мари не соответствовала типу женщины, которую он желал бы иметь в качестве жены. Эта мысль воскресила в памяти Сибель, и Уолтер ощутил острую боль вины, которую сменило чувство негодования. О какой вине может идти речь, сказал он себе! Его не связывали с Сибель никакие обещания. Лорд Джеффри даже и виду не подавал, что ждет его предложения. Кроме того, женитьба не имеет никакого отношения к той любовной игре, в которую он так или иначе жаждал поиграть с Мари.

Мари о чем-то мило болтала, и Уолтер не отрывал от нее взгляда. Неплохо было бы понежиться с ней в постели, а поскольку Ричард и сам был не прочь в меру попользоваться своей свободой, Уолтер не думал, что могут возникнуть какие-то моральные преграды. Но была еще одна проблема: возможно, Ричард преследовал политические цели в отношении своей невестки, хотел создать союз, который не предполагал участие в жизни Мари других мужчин. Однако он легко выявит отношение Ричарда, когда они встретятся с ним в Бреконе, До тех же пор ему придется ходить по туго натянутому канату, не слишком обнадеживая леди Мари. Однако условия на дороге в ноябре не очень-то благоприятствовали развитию недозволенного любовного романа, поэтому опасность его слишком быстрого вызревания из словесного флирта была невелика.

Ни дождь, ни повозки с поклажей не задерживали продвижение путников из Хемела. Решив поехать на свадьбу, Джеффри и Джоанна отправились в путь с восходом солнца на следующее же утро, прибыв в замок Роузлинд поздно вечером, за день до того, как Иэн и Элинор заявили о своей поездке в Уэльс. Под началом сэра Ги замку ничего не угрожало, к тому же Адам и Джиллиан согласились остаться в Англии на случай маловероятного нападения на семейные владения, что неизбежно повлекло бы за собой сбор войск. Из Роузлинда все семейство двинулось прямо на север по направлению в Оксфорд, почти все время держась бездорожья, переходя вброд ручьи и реки.

Джоанна с беспокойством наблюдала за отчимом и матушкой, но энергичностью Элинор мало чем отличалась от дочери, несмотря на то, что довольно забавно ворчала и жаловалась во время каждого привала на ломоту в костях. В первую очередь Джоанну беспокоил Иэн, который давно уже страдал болезнью легких и одышкой, а если старику становилось холодно, кашель мучил его чуть ли не до смерти. Поэтому приходилось постоянно следить за тем, чтобы ему было сухо и тепло – задача не из легких в ноябрьские дни в Англии, особенно если ваш пациент относится к своей слабости с огромным нетерпением.

Однако Элинор и Джоанна имели свои средства, чтобы уберечь Иэна от холода. Женщины часто переодевали его, ласкали под благовидным предлогом, что позволяло им убеждаться в сухости его одежды. Чему Иэн действительно не мог противиться, так это проявлению любви со стороны жены и падчерицы, даже если догадывался об их истинных целях. Ко всему прочему для него придумали тонкую промасленную накидку из пергамента, которая во время сильного дождя защищала от влаги.

На ночь путники остановились в Эбингдонском аббатстве, а следующим утром подобрали в Оксфорде сыновей Джеффри и Джоанны, Вильяма и Иэна, которые были безудержно рады избавиться от скучного распорядка, включавшего в себя лишь уроки да учебные бои. Вильям особенно негодовал по поводу того, что ему приходится оставаться в тылу, когда король воюет. Он постоянно громко жаловался по мере их продвижения на запад, что никогда не научится сражаться, если не достигнет мастерства на собственном опыте.

Хотя Джеффри не обнадеживал Вильяма в присутствии Джоанны, выглядел он задумчивым. В свои четырнадцать (именно столько лет было Вильяму) Джеффри энергично поддерживал Иэна, своего господина, на стенах осажденного замка, а в шестнадцать лет, после того как Оуэна, старшего сквайра Иэна, посвятили в рыцари, он защищал левое плечо господина в настоящем бою.

С одной стороны, Джеффри становилось не по себе, когда он думал об опасностях, с которыми столкнется его старший сын, если ему разрешат отправиться на войну. С другой стороны, его серьезно тревожила справедливость жалоб Вильяма – из большой любви к сыновьям своего кузена король слишком уж пекся об их безопасности. Джеффри опасался, что доводы Вильяма о том, что он готов к войне, имеют под собой действительно крепкий фундамент, а не являются плодом ребяческой страсти к приключениям, о которых ему ничего не известно. Генрих был слишком эмоционален и обладал слишком малым личным военным опытом, чтобы судить о боевой готовности Вильяма.

Одной из главных целей воспитания в чужой семье являлось стремление найти золотую середину между чрезмерной любовью, а следовательно, и чрезмерной боязливостью настоящего родителя и безразличием человека со стороны. Мальчик, отданный на воспитание в возрасте восьми-десяти лет, завладевает любовью своего господина, который не подвергнет легкомысленно своего подопечного излишней опасности; однако приемный отец мальчика ни в коем случае не должен оставаться слеп к возрастающей доблести и способностям юноши, отдаваясь воспоминаниям о младенческом смехе и поцелуях, о первых неуверенных шагах ребенка, хватающего круглой ручонкой пальцы отца, чтобы удержаться на ногах.

В сущности, Джеффри понимал, что Генриху следовало взять Вильяма с собой и обременить его такими обязанностями по лагерю и в замке, какие бы соответствовали оценке способностей юноши, данной его наставником. Даже если бы Вильяма не допустили на поле брани, он мог, по крайней мере, выполнять обязанности гонца и другие поручения подобного рода. Так бы он поднабрался опыта лагерной жизни, увидел бы разных командиров – и тех, которые заботятся о своих воинах, и тех, которые пренебрегают своими обязанностями, да и просто бы возмужал. Более того, Джеффри понимал, что его сыну уже пора испытать кровопролитие на себе, взглянуть в глаза смерти, увидеть необратимые последствия войны. Одиннадцатилетний Иэн был еще слишком юн, но Вильям наверняка созрел для этого.

Джеффри посоветовал Вильяму набраться терпения, но вопрос был слишком серьезен, и ему хотелось обсудить его с Иэном. Поскольку женщин разместили в домике для гостей в отдельных покоях, они не могли помешать. Но даже при таких обстоятельствах улучить удобную минуту было нелегко. Во-первых, в силу того, что разговор во время еды невозможен, Джеффри пришлось ждать, пока пройдет скромная вечерняя трапеза, состоящая из хлеба и молока, и отойдут ко сну послушные братья. Учтивость требовала, чтобы гости, как и их хозяева, сохраняли молчание и создавали, по крайней мере, видимость внимательности по отношению к зачитываемым вслух молитвам.

Затем внимания своего любящего деда потребовали Вильям и Иэн, желая похвастать приобретенными с момента их последней встречи с прародителем доблестью и навыками. Наконец Джеффри прогнал их спать, отослав и Вильяма, якобы в качестве гаранта того, что маленький Иэн не станет озорничать. Избавившись, в конце концов, от мальчиков, Джеффри поднял вопрос о дальнейшем обучении Вильяма, не обойдя стороной и проблему чрезмерного беспокойства короля Генриха за мальчика.

– Я только что подумал об отличном мужчине, который может служить примером для Вильяма, – сказал вскоре Джеффри. – Не рассказывал ли вам Уолтер де Клер о своих проблемах в отношении его собственности, унаследованной от брата?

– От Уолтера я не слышал ничего, кроме рассеянных вопросов типа «Да?», «Что вы сказали?» – рассмеялся Иэн. – Он вовсе не слушал меня, ибо был очень занят, любуясь Сибель. Я было решил, что он оглох, да вот только каждое слово Сибель он слышал совершенно отчетливо, а она говорит гораздо тише меня, в этом я ручаюсь.

– Она ранила его в самое сердце, – рассмеялся в свою очередь Джеффри. – Полагаю, вам известно, что он помчался за мной в Оксфорд, когда покинул Роузлинд.

– Да, Джоанна писала, но мы бы узнали об этом в любом случае. Видел бы ты его лицо, когда Элинор как бы невзначай обронила в шутку, что Сибель несколько перезрела для брака. Я чуть было не задохнулся, удерживаясь от смеха. Он и перепугался, и обезумел от ярости, решив, что в эту самую минуту ты, возможно, как раз продаешь в рабство его жемчужину.

– Он серьезно подумывал о браке с Сибель, – согласился Джеффри. – Мне ничего не оставалось, как удержать его от предложения своей руки и сердца... Вам известно, что сейчас не время для этого, Иэн. Уолтер даже ради жены не стал бы компрометировать себя в лице Пемброка, а у нас хватает недоразумений с Генрихом и без зятя, который открыто выступает на стороне бунтовщиков.

– Однако его пока не объявили вне закона, – сказал Иэн, – и я не думаю, что это может произойти теперь, пока он сам не заявит о своем открытом неповиновении. Я не сомневаюсь, что Пемброк всячески пытается избежать этого. Судя по письмам Саймона, Уолтера не впутали ни в одно нападение на людей и собственность короля. Держу пари, что Ричард принимает меры, чтобы оградить Уолтера от опасности. Ричард во многом похож на отца – он так же мил, добр и благороден.

– Не спорю, но мы уклоняемся от темы, – заметил Джеффри. – Единственная причина, по которой я заговорил об Уолтере, заключается в том, что, готовясь просить руки Сибель, он подробно описал мне свое состояние, четко подчеркнув все его недостатки и погрешности.

– Весьма честно с его стороны, – сказал Иэн, не скрывая ухмылки.

– Да, – ехидно парировал Джеффри, – только там действительно много неувязок. По закону собственность принадлежит Уолтеру; король сам облек его правом на нее. Но у него не хватает сил подчинить кастелянов, к тому же он не доверяет им. – Джеффри подробно изложил ситуацию, как он слышал об этом от Уолтера.

Иэн слушал его, кивая время от времени.

– Ясно. Ты думаешь, он ухаживал за Сибель только для того, чтобы добиться нашей поддержки? – спросил Иэн, но, вспомнив одурманенное состояние Уолтера, рассмеялся прежде, чем Джеффри успел ответить. – Нет, пожалуй, я беру свои слова назад.

– И все же для подобного вопроса есть все основания, – заметил Джеффри. – Вот что я думаю: он привязан к Саймону и прознал о нашей силе; в связи с этим он приехал в Роузлинд, чтобы убедиться в правдивости Саймона и поинтересоваться, нет ли у нас девушки на выданье. Затем он увидел Сибель.

– Скорее всего ты прав, – согласился Иэн. – Но Уолтер не стал выглядеть от этого хуже в моих глазах. Это вполне приемлемый способ подыскивать себе супругу.

– Да, к тому же это говорит о здравом рассудке Уолтера, но мы снова ушли от сути. Естественно, если Уолтер сделает Сибель предложение, а она согласится, я поддержу Уолтера в попытках подчинить кастелянов его брата...

– Я тоже, – энергично перебил Иэн, глаза его загорелись от удовольствия при мысли о небольшой междуусобной войне, которая не повлечет за собой крупных последствий. – И Адам окажет поддержку. Бедный Адам, он просто вне себя от гнева, что все боевые действия проходят в стороне от его владений, что никто не наносит ему оскорблений и даже не совершает набеги на его земли. К тому же, чем он больше гневается, тем покорнее становятся его соседи.

Джеффри снова рассмеялся.

– Я бы тоже предпочитал сохранять покорность, живи и близ Адама, который носится целыми днями по окрестностям в поисках неприятностей. Но, Иэн, смысл всей этой беседы заключается в том, что я мог бы послать Вильяма с Уолтером, когда тот выступит против кастелянов.

Иэн ответил не сразу. Он был очень чувствителен и тотчас же увидел, как его горячо любимый старший внук взбирается по штурмовой лестнице на стены замка, где вместо необычных приключений находит смерть, ставшую уделом многих молодцов. Но Иэн не замедлил окрестить себя старым дураком. Вильям будет взбираться по лестнице только за Уолтером де Клером, как когда-то Джеффри взбирался за ним, а Уолтер являл собой крепкий бастион. Кроме того, Уолтер вряд ли позволит такому неиспытанному юнцу участвовать в открытом бою.

Иэн медленно закивал головой, одобряя эту мысль.

– Да, если будет заключено брачное соглашение или даже если Уолтер просто сделает предложение, – а он вне всяких сомнений выполнит свои обязательства, – Вильям отлично с ним поладит. Привязанность к подопечному сменит забота о брате своей невесты. Можешь не опасаться легкомысленного отношения к Вильяму со стороны Уолтера. Чрезмерное покровительство твоему сыну тоже не грозит. Как мы уже говорили, у Уолтера хватает здравого смысла.

– Это так, даже если его здравый смысл вызван тем, что в комнате находится Сибель, – улыбнулся Джеффри, поднявшись и потянувшись. – Пойду-ка я спать, Иэн. Спасибо вам. На душе у меня стало гораздо легче. В сущности, если нам удастся поженить Уолтера и Сибель до того, как он захватит свои земли, Вильяму обеспечен благовидный предлог для того, чтобы отправиться с Уолтером. Я попрошу для Вильяма освобождение от королевской службы, чтобы он мог сопровождать свою сестру, которая пуглива, застенчива и нуждается в поддержке представителя своей семьи в новом доме.

Иэн перекидывал через скамейку, на которой сидел, ногу, чтобы подняться, но, услышав такую характеристику Сибель, вскинул голову и залился смехом.

– Но откуда королю знать, что это не так? – рассудительно спросил Джеффри. – В присутствии Генриха она такая же смирненькая тихоня, как и большинство благонравных девушек. А если рядом с Генрихом не будет этого хитрого интригана Винчестера, который только ради того, чтобы навлечь на нас подозрения короля, может шепнуть тому на ухо, что женщины Роузлинда отнюдь не пугливы и не застенчивы, Генрих беспрепятственно примет такой предлог.

Без толку было оправдывать Винчестера в глазах Джеффри, который лично имел зуб на епископа, что было весьма необычно, ибо, как правило, Джеффри отличался исключительной, даже порой поразительной проницательностью, поэтому Иэн просто поднялся, поцеловал своего зятя и похлопал его по плечу. Затем оба покинули трапезную. Иэн направился в крошечную келью на мужской половине домика для гостей, совершенно пустую, если не считать узкой койки, табурета на трех ножках и глиняного горшка для ночных нужд. Джеффри пошел в обратную сторону, по всей видимости, намереваясь заглянуть к сыновьям, дабы убедиться, что они спят, и только затем отправиться в свою маленькую комнатушку.

Оставшись наедине, Иэн принялся сам раздеваться, время от времени посмеиваясь, когда пришлось распутывать завязки и наклоняться, чтобы развязать шнурки на ботинках и кроссгартерах[7 - Кроссгартеры – длинные тонкие полоски материи или кожи, которые обвязывались крест-накрест вокруг ноги ниже колена и поддерживали таким образом чауссы.]. К счастью, он избавился от доспехов сразу же по прибытии, иначе ему бы пришлось обратиться за помощью.

Джеффри позабыл, что у Иэна уже не было сквайров. Несколько лет назад он отказался взять новых мальчиков, ибо почувствовал, что не сможет должным образом отнестись к их обучению и, что еще хуже, может умереть, так и не подготовив их к посвящению в рыцари. Пока он не представил свету своего последнего молодого протеже, ему всегда помогал раздеваться сквайр, которого иногда заменяла служанка или Элинор.

Без супруги Иэна охватила вдруг волна одиночества, хотя она находилась всего лишь в нескольких сотнях ярдов от него. А затем он ощутил прилив тепла и снова рассмеялся. Он уже был стар. Нелепо, но страсть до сих пор сильно волновала его. А реакция Элинор на его ласки оставалась такой же живой, как всегда. Иэн пожал плечами, наклонился и взял горшок. Такой выход был куда менее приятным, но порой подобная проблема решалась обычным освобождением мочевого пузыря.

Иэн улегся на жесткую монастырскую койку и накрылся тонким одеялом. Затем снова поднялся, недовольно ворча, и укутался в меховой плащ; ему не хотелось испытать очередной приступ закупорки легких посреди свадьбы Саймона. Иэн ненавидел эти приступы скорее потому, что они порождали во всех членах семьи страх, нежели из-за мучительной боли или боязни умереть. Но лицо его тотчас же озарилось нежностью и счастьем; они боялись, поскольку любили его, а он из последних сил боролся за жизнь, потому что любил их. Иэн нуждался в любви. Сколько бы любви ему ни дарили, ее никогда не было много, а сам он, как ни старался, не мог победить и покорить эту любовь.